Медь звенящая

Видимое временно, а невидимое вечно. Второе послание св. Ап. Павла к Коринфянам

В Милане профессор Мориарти по большей части обитал в заоблачных высях и Амброзианской библиотеке. Там, наглухо застегнутый от мира пуговицами, отгородившийся стопкой книг и бесценными образцами итальянского искусства от суетности мира и посвященных его памяти некрологов, передававших приветы из Туманного Авалона, он предавался бессмысленной научной деятельности. Осмысленность Мориарти навсегда оставил в Англии вместе с Организацией и Планом. Иногда его взор погружался внутрь бесконечности миров, и тогда он вставал, разгибался и, дабы стряхнуть с себя мирскую скорбь, созерцал скульптуры итальянских мастеров. Мориарти часто посещал оперу, компенсировав этим нехватку регулярности в организме. Во время представления в голове Мориарти складывалась цельная картина следующей книги — с увертюрой, актами, ссылками и источниками. Он покидал библиотеку на время единения с новой монографией, по окончании относил рукопись в «Гарамон» и вспоминал о ней только тогда, когда ему присылали гранки — то есть один раз. Он правил гранки так медленно и верно, что на второй раз править было решительно нечего. Полковник Себастьян Моран публиковался в «Мануции», за свой счет. Он преподносил Мориарти дарственные экземпляры литературной макулатуры, напечатанной на рисовой бумаге высокого качества. Мориарти едва бросал взгляд на них, прежде чем привычным движением послать в далекое путешествие по мусорной корзине. Газетная желтоватая бумага, служащая проводником света серьезных научных трудов Мориарти, не шла ни в какое сравнение с тонкой гладкой бумагой книг, изданных «за свой счет». Моран советовал Мориарти написать бессмыслицу и опубликовать на фабрике славы, но Мориарти с его астероидной динамикой мышления был слишком серьезен для таких вывертов психики. Сам Моран строчил похабные вирши в перерывах между посещениями театров и пабов, а полные самолюбования очерки о тех местах, где никогда не бывал, — во время деловых встреч. В тот вечер Мориарти вычитывал гранки новой книги с незапоминаемым названием. Моран вернулся из кузни литературной славы с бутылкой виски. Чертыхаясь, он откупорил виски и потопил всю комнату в свежем запахе ацетона. — В чем дело, мистер Моран? Издатель снова лил на вашу истерзанную душу сахарный сироп? Впрочем, выбранный вами напиток намекает на то, что вы уже израсходовали на потрясающую бумагу, заполненную пустой перестановкой слов, все сэкономленные мной средства. И, стало быть, Генделя в субботу я не услышу. — Мне нужна ваша помощь, профессор, — погружая палец в ацетоновое виски, пробормотал Моран. — Иначе План… — Никакого Плана больше нет. Да уж, человек, написавший «Три месяца в джунглях», теперь печатается в глянцевой ерунде под вывеской «Литературной изысканности»! Нужно было оставить вас в Лондоне. Багателить. Моран благоразумно подождал, когда ацетон выветрится из головы профессора, для чего открыл окно и заткнул ацетоновые волны пробкой. — Все эти месяцы я искал след. Я писал дурные стихи, но в них был вплетен код для избранных. Я писал глупые очерки, но закладывал в них особые слова… — Да, я знаю. — Без вашей помощи ничего не выйдет. Нужна новая книга, о чем-то простом, чем-то таком, что есть в каждом доме и может быть частью Плана. Но я определенно не в состоянии придумать ничего эдакого, что могло бы поразить читателя. — Зачем поражать читателя издательству, зацикленному на деньгах авторов, не понимаю. Господин Гарамон очарователен, он звенит одной струной с авторами, которые опережают время и переплачивают ему за тираж. — Вы были в «Мануции»? — Моран выглядел так, словно только что проснулся. — Это в один из тех вечеров, когда вы пропустили Вагнера? — Это в один из тех вечеров, когда вы пили в пабе. Конечно, я там был, я хотел посмотреть, как же куется литературная слава. Рисовая бумага застряла у меня в зубах — слишком много сиропа. Так что вы хотите? Теорию заговора? Ммммм… — Мориарти оглянулся в поисках вдохновения и увидел собственное отражение в антикварном зеркале с позолотой. — Зеркало! Представьте себе тайное общество производителей зеркал, мистер Моран! Сколько возможностей! Сколько можно выявить зависимостей! К примеру, есть мнение, что в зеркалах отражается душа того, кто в него смотрит. — Зеркала начали делать с тринадцатого века, как раз тогда, когда тамплиеры уже были выкованы на фабрике славы. А что, если души их до сих пор живут там, в зеркальном мире? — Да, но первые зеркала были уже в Древнем Шумере. Я думаю, что тамплиеров сюда никак нельзя. Это другое тайное общество. Так вот, что можно сказать о зеркале? Само зеркало не хранит информацию. Информация, полученная от отражения, хранится в памяти отраженного, но особое зеркало, созданное зеркальщиками далеких времен, может запоминать события и передавать другим членам Ордена… Мируриев. Никто не знает об этом ордене, потому что он пришел из другого мира, зеркального мира. Они создавали зеркала и познакомились с отражениями себя, открыли тайну второго «я». А после смерти… Вы записываете? — Я запоминаю. — Орден Мируриев считал, что если часть его членов отразится в тысяче старинных зеркал, то границы между мирами рухнут. Сколько раз вы смотрелись в зеркало за жизнь? А вдруг вы тайный член Ордена, просто забыли об этом? Кто помнит вчерашнее отражение? Знаете что, а напишите роман, я с удовольствием прочту. Так и вижу заголовки: «Новый захватывающий роман от автора очерка "На скалах с крокодилами"». Настоящая крепкая проза со вкусом истинного ацетона. Хрустит на зубах и пахнет розами. Вы задумывались, почему зеркало пахнет розами? Подумайте! Мир оплетен связями как паутиной, все является отражением чего-то, причиной или следствием. К примеру, эти гранки — следствие невнимательности наборщика, и я вижу в них отражение будущей книги. Мориарти взял гранки и отправился с ними в свою спальню. Моран принялся лихорадочно писать и просидел до трех часов ночи, лег, но не мог уснуть. Ему чудилось, что из зеркала выходит член Ордена Мируриев — он был похож на Мориарти, когда Мориарти надевал фрак. И этот зеркальный Мориарти берет его за руку и ведет в другой мир. И от него, Морана, не остается никаких следов в мире этом, кроме тревожного запаха розы. Моран встал, зажег лампу, подошел к антикварному зеркалу в гостиной и долго всматривался в иной мир. При свете лампы мир внутри зеркала казался настоящим, а темнота этого мира — пугающе призрачной. Если зеркало есть, то хочется войти в него и обрести новый мир. Но Моран не хотел нового мира, вот почему профессора Мориарти среди ночи разбудил звон разбитого стекла. Моран стоял среди осколков босой, руки перепачканы кровью зеркала — или то была его кровь? Он не знал. Но зеркало действительно пахло розами. — Вам стоило бы забыть о Плане, мистер Моран, — сказал Мориарти, подходя к нему с бинтами и одеколоном. При тусклом свете лампы невозможно было разобрать, что отражается на его лице.