Моя практика

29 мая       Ночь наступает.       Капли дождя на окне, а дальше кромешная тьма.       И тишина.       И только лишь мерное тиканье часов на тумбочке рядом с кроватью.       Безжалостные стрелки!       Женька, Женечка… Что же ты наделала, родная моя…       Почему самый сильный удар наносят нам самые близкие? Почему больнее всего от них, любимых?..       Может, потому что мы беззащитны из-за своей любви? И им, любимым, не надо для этого ни ножа, ни скальпеля — достаточно пару слов…       А между твоими: «Илья, я не еду с тобой в Москву!» И моими: «И что мы будем делать? С тобой и со мной?..» — лечу с обрыва. И леденящая ПУСТОТА…       Сейчас ты спишь, уставшая за день. Рядом со мной.       ПОКА РЯДОМ…       Я прижимаю тебя покрепче.       Я прижимаю тебя, чтобы не вырвался из груди крик: «ПОЧЕМУ? Почему сейчас, Женя, — в последний день?!»       Москва… Дорога к счастью… МЫ ВМЕСТЕ… — Рушится мир… Разлетается, как пазлы, которые нечаянно задел. Всего одним движением…       Пришел прощаться со своим отделением, а попрощаться пришлось со своими мечтами…       НАШИ планы… НАШИ мечты… Это просто пазлы?       И я вдруг понимаю, что с завтрашнего дня все будет уже по-другому…       Долгие разлуки, короткие встречи…       Возвращение в пустую квартиру. Тоскливый одинокий вечер.       Мечта увидеть тебя хотя бы во сне…       А потом посреди ночи срываться и лететь по ночному шоссе из Москвы в Тулу, потому что мне просто необходимо посмотреть в твои глаза и услышать твое: Илюшка… Илюшаааа…       Конечно, какое там расстояние — от Москвы до Тулы…       Женя, я люблю тебя. И буду любить, даже если бы мне пришлось уехать еще дальше.       Люблю, но это же будет любовь пополам с болью, потому что счастье — это быть с тобою рядом, а я ведь успеваю соскучиться по тебе даже за одну ночь…       Да. Совсем не так я представлял себе свой последний день в моём приемном отделении.       СОВСЕМ НЕ ТАК…       Хотя… в течение дня уже носились в воздухе отделения мимолетные намеки, что все будет не так просто, что надвигается гроза…       Помню, как торопился, спешил с утра в больницу увидеть Женю после ночного дежурства. И первой, кого я встретил тогда в отделении, была наша нянечка Марья Васильевна. Ответив на мое приветствие, она сразу же поинтересовалась, почему я так рано сегодня на работе. Пришлось объяснять, что перед отъездом всегда много дел.       — Все-таки уезжаете? — Марья Васильевна с грустью взглянула на меня. А после моего утвердительного ответа тут же поинтересовалась:       — И Женечку с собой берете?       — Очень надеюсь, что ДА! — уже тогда меня начал мучить червячок сомнения.       И когда наша нянечка вдруг запричитала: «Ой, напрасно, Илья Анатольевич, Вы её с места-то сдергиваете! Напрасно!» — я уже не выдержал и возразил ей, что Женя САМА решает, как ей быть.       А Марья Васильевна все не отступала:       — Да она бы решала сама, если б головой думала! А то ведь сердечко-то её за Вами рвётся, а дом-то её вот он — ЗДЕСЬ!       — Дом может быть в любом месте. Лишь бы человеку комфортно было! —  постарался ответить ей, как можно дружелюбнее. Я был твердо уверен, что сделаю всё, для того, чтобы Женя была по-настоящему счастлива рядом со мной в Москве.       Но нянечка наша так и не приняла тогда мои доводы. И я, успокоив её, что все будет у нас хорошо, сразу же поспешил к Жене. Правда, в ординаторской я ее в тот момент не застал. Евгения Павловна уже успела скрыться от меня на обходе у пациентов.       Быстренько переодевшись, я отправился на пост. Нужно было отдать медсестре документы на выписку.       Изабелла, увидев меня, очень оживилась:       — Илья Анатольевич, Вы должны это видеть! — защебетала она, протягивая мне свеженький номер «Тульского вестника».       По лицу Беллочки непросто было понять хорошая новость или плохая. Я в тот момент даже немного напрягся. Кто знает, что на этот раз могло прийти в голову местным корреспондентам.       — Что такое? Надеюсь, не революция? — только и сумел сострить я.       — О хуже! «Главврач городской больницы №6 Вячеслав Мамин отказал в медицинской помощи пенсионеру!»       По заголовку статьи сразу стало понятно, что дочь того пожилого пациента с прободной язвой, которого Мамин поспешил отправить домой без надлежащего в таких случаях обследования, времени даром не теряла. И сейчас нашего Славу, так и не успевшего сполна насладиться столь высокой должностью и.о. главврача, ожидают не самые лучшие времена.       Не могу сказать, что я сильно огорчился по этому поводу. Хотя со статьёй ознакомиться тогда даже толком не успел. В тот момент к нам в отделение по скорой прибыла на каталке молоденькая пациентка с травмой голеностопа.       Со слов нашего фельдшера Васи, выяснилось, что девушку не заметил и сбил с ног сосед по дому, несший в руках коробку с телевизором.       — Может, он телек смотрел, пока нес? — пошутил тогда Василий.       Никакого перелома там, к счастью, не оказалось. Я уже хотел было наложить фиксирующую повязку и отпустить девушку домой, но у нее вдруг резко поднялась температура… А по результатам анализов стало понятно, что в ее организме протекает сильнейший воспалительный процесс, никак не связанный со столь незначительной травмой ноги. Но на все мои вопросы девушка отвечать упорно отказывалась. Пришлось срочно звать на помощь Евгению Павловну. Я отозвал ее в сторонку и тихонько шепнул, что молоденькая пациентка явно от меня что-то скрывает.       И только лишь наедине с Женей девушка призналась, что сделала маммопластику в одной из частных дорогих клиник. Как выяснилось потом, уж очень хотела угодить своему молодому человеку, а в итоге из-за начавшегося сепсиса чуть не поплатилась своей жизнью. Конечно же, Евгения Павловна приняла срочное решение по оперативному удалению импланта.       Помню, как я еле дождался окончания той операции. И когда Женя освободилась и уже выходила из операционной, открыл ей дверь, а сам, выбежав из-за своего укрытия, подхватил её сзади за талию. В тот момент мне так хотелось закружить ее в порыве радости и счастья…       Я нежно коснулся губами ее щеки и тут же потянулся к губам… А вокруг нас было тогда какое-то движение, какая-то суета: пациенты, медперсонал. Но тогда для меня это уже не имело никакого значения. Ведь это был мой последний день в отделении, а рядом стояла моя любимая женщина, которую я мечтал увезти с собой в Москву и которая дала мне на это своё согласие.       Но Женя по предлогом, что «на нас смотрят», вдруг слегка отстранилась от меня. И я снова почувствовал ее не слишком радостное настроение и сразу понял, будто она что-то мне не договаривает.       — Слушай, если ты не хочешь ехать, так и скажи! — с легкой обидой в голосе произнёс я. Но Женя только жалобно посмотрела в мои глаза. А я ласково, но настойчиво попытался убедить её:       — Но я понимаю, ты здесь ко всем привыкла. Я тоже ко всем привык. Но там будет не хуже, вот увидишь!       — Но вот вопрос: КОМУ будет не хуже-то? — она снова с тоской в глазах взглянула на меня.       — Тебе, мне, НАМ будет не хуже! Ну что происходит?! — я был очень огорчен тем, что Женя все ещё сомневается и не верит мне. Ведь уже обо всем договорились! Да и уверенности раньше у нее было хоть отбавляй. Но, самое главное, она же не раз повторяла, что любит меня…       А потом Женя неожиданно напомнила мне, что в Москве будет Лана. Я так и не понял тогда, к чему бы это? Ведь мои отношения с Ланой давно уже были в прошлом.       — Ох, Евгения Павловна! Любите Вы создавать проблемы на ровном месте! Да? — укоризненно взглянув на нее, произнёс я с досадой.       Женя в ответ только отрицательно помахала головой, но все же, сжалившись надо мной, милостиво разрешила мне поцеловать ее в щечку.       Но все равно я ушёл тогда к себе в кабинет расстроенный и недовольный.       А потом… Потом был разговор с Гиппократом…       Да-да! Постучавшись ко мне в дверь, он вежливо поинтересовался: «Не помешаю, Илья Анатольевич?»       Конечно, я был в тот момент удивлен и очень растроган тем, что смогу напоследок повидаться с нашим главврачом. Попрощаться перед своим отъездом. Ведь всего чуть больше недели назад Гиппократ перенес сложнейшую операцию на головном мозге. И уже пришёл самостоятельно, хоть и с тростью, в наше приёмное отделение.       Я тут же принялся расспрашивать его о самочувствии и дальнейших планах. Шульман ответил вежливо и спокойно, как обычно, в своей философской манере:       — Да, здоровье осталось в прошлой жизни… — и добавил: — А вот химию буду здесь делать, ДОМА… — по тому, с какой теплотой в голосе Гиппократ это произнёс, я сразу понял, как сильно он соскучился по родной своей больнице.       — Дома, говорят, и стены помогают! — поддержал его я и предложил присесть. Что-то подсказывало мне тогда, что разговор у нас будет непростым. И я не ошибся.       Гиппократ начал издалека:       — Значит, покидаете нас?       Я, утвердительно кивнув, поведал ему о сложившихся обстоятельствах.       — Нет, нет! Я-то понимаю. Конечно! У Вас блестящее будущее, Илюша! И где, как не в столице, строить свою карьеру?! — слова Шульмана звучали вполне искренне. И мне в тот момент очень приятна была его поддержка.       Но Гиппократ вдруг неожиданно перевёл разговор в другое русло:       — Ну, конечно, переезд в Москву — это Ваше ЛИЧНОЕ дело, безусловно! И при всем уважении… Вы здесь человек, ну как бы это сказать, чужой, «залетный», как сейчас говорят. А вот Евгения Павловна…       Мне сразу стало тогда понятно, куда он клонит, поэтому я опередил его:       — Гиппократ Моисеевич, я Вас прекрасно понимаю как руководителя. Вы, конечно же, не хотите терять такого ценного сотрудника, как… — не успел я закончить свою мысль, как Шульман резко меня остановил:       — Дело не в этом… Нет, конечно. Я Женечку знаю ещё с интернов. Она росла как врач на моих глазах… Понимаете?.. — он внимательно посмотрел мне в глаза.       — Ну вот! Вы тогда тем более согласитесь со мной, что там у неё значительно больше возможностей для роста, чем здесь! — взволнованно произнёс я. А еще мне так хотелось добавить, что мы любим друг друга. И я не могу оставить Женю здесь. Она нужна мне. А я нужен ей.       Но мои доводы Гиппократа не убедили.       — Послушайте старика… посмотрите на меня… Не тащите её за собой!.. — он произнёс эти слова тихо, глядя мне в глаза, с какой-то непередаваемой болью в голосе.       Мне стало его искренне жаль тогда. Но я прекрасно понимал, что в этой сложившейся ситуации, даже советы нашего мудрого Гиппократа никак не могут повлиять на то, как мы САМИ захотим с Женей строить нашу личную жизнь. Потому что это только НАШЕ с ней решение. И никто третий просто не имеет права помешать нам воплотить в реальность наши сокровенные желания и мечты.       — Гиппократ Моисеевич! При всем моём уважении… Это уже не в Вашей компетенции… — я постарался сказать это деликатно, но твердо.       И Шульман меня, наконец, УСЛЫШАЛ. Он как-то ещё больше сник, глаза его потухли, но всё же, он протянул на прощание мне свою руку и, извинившись за вторжение, с дежурной улыбкой пожелал мне добиться успехов на новом месте.       Вежливо поблагодарив Гиппократа Моисеевича, я уже почти вдогонку ему крикнул, что Женя принимает решение самостоятельно.       — Да, да, конечно, — уже совсем безучастно ответил он и вышел из кабинета, оставляя меня наедине с моими тяжелыми мыслями…       Слова Гиппократа долго еще не выходили у меня из головы. Я видел, как расстроен и переживает за Женю Шульман, и не мог никак понять, что же я делаю не так, неправильно.       Я вышел на свежий воздух. В тот момент мне необходимо было побыть одному, осмыслить происходящее. Почему все так волнуются за Женю и так решительно настроены против её отъезда со мной в Москву? А может, это просто Я не внушаю людям доверия?!       На крылечке больницы, облокотившись на перила стоял Мамин. В руках он нервно крутил пачку сигарет. Видимо, переживал из-за той статьи… или, точнее сказать, из-за своих не сбывшихся надежд выбиться в большие начальники.       — Вячеслав Александрович? Не знал, что Вы курите…— подойдя к нему, удивленно произнес я. В последний день мне ни с кем не хотелось ссориться. Даже со Славой.       — Не, не, не! Я так… — Мамин быстро спрятал сигареты в карман и, внимательно взглянув на меня, с пониманием произнес:        — Многое узнаешь в последний день, да?!       Такая проницательность Вячеслава даже слегка удивила меня тогда.       — Ну… Я бы сказал: «Понимаешь, что ничего не знал…» — философски изрёк в ответ ему я. Кому-кому, а уж Мамину изливать свою душу я точно не собирался.       — Ну что, в Москву? СЛАВА! УСПЕХ! КАРЬЕРНЫЙ РОСТ! Наверно, рады, что уезжаете из нашей дыры? — в его тоне сквозила то ли зависть, то ли ехидство.       — Ну, «РАДОСТЬ» — не совсем правильное определение. Мне нравилось здесь работать! — ответил ему я, при этом вовсе не кривя душой.       Но Вячеслав Александрович, похоже, не очень поверил тогда в мою искренность.       — Илья Анатольевич! Да, перестаньте! Что значит, «НРАВИЛОСЬ»?! Вас же никто не слышит сейчас! Что здесь может нравиться? Это не работа! Это выживание! Если не ТЫ, так ТЕБЯ! Но сейчас в Москве у Вас все попрет!!! С Вашими-то связями…       Слушал тогда Мамина и все больше убеждался: какие же мы разные! И что Слава вряд ли поймет и поверит, как дорог стал мне этот город. И эта самая обычная провинциальная больница №6… Всего-то несколько месяцев, меньше полугода, а сколько же важного и значимого произошло со мной здесь, в моем родном приемном отделении. Да, были и промахи, но были и первые маленькие победы… А может даже, эти месяцы, проведенные здесь, в Туле, были самыми счастливыми в моей жизни…       Но вот что же держит нашего Вячеслава Александровича в обычной городской больнице, на рядовой должности терапевта никак не мог понять. Ведь НИ СЛАВЫ, НИ ДЕНЕГ… А теперь уже и про карьерный рост придётся надолго забыть.       И я тогда задал ему этот прямой вопрос. На что Мамин, хитровато улыбнувшись, загадочно мне ответил:       — О! У меня тут много нерешенных задач! Я бы даже сказал — ДОЛГОВ!       — Да… А долги нужно возвращать! Это правда! — подтвердил я и пожелал ему удачи. Очень захотелось тогда поскорее закончить этот разговор. Что там за долги остались у Славы мне было совсем неинтересно.       Мамин уже вдогонку крикнул мне:       — И ВАМ! Не забывайте наш скромный провинциальный коллектив!       «Уж тебя-то я точно не забуду, скромный ты наш!» — подумал я тогда…       Я ушел в свой кабинет. На двери все ещё висела табличка с моим именем… А мне… уже нужно было освободить после себя место для НОВОГО заведующего «Приемным отделением».       Не спеша складывал свои вещи в коробку, чутко прислушиваясь к шагам за дверью.       Я ждал ЕЁ.       И она пришла… Подошла ко мне… Обняла…       Странно, но в тот момент у меня было такое ощущение, что я сюда приехал каких-то пару дней назад…       Почему-то вспомнилось тогда моё первое появление в больнице… в качестве пациента… И то, как сразу же рьяно взялся наводить в отделении образцовый порядок, чтобы всё «работало как часы». И как изо всех сил старался строго выполнять все инструкции и предписания, вызывая волну недовольства в коллективе.       — Помнишь, как вы тут все меня в штыки восприняли? — спросил у Жени, с улыбкой перебирая в памяти свои первые промахи и ошибки.       — Ага! Ну да, было! — Женя тоже улыбнулась, видимо, вспомнив наше с ней противостоянии и негласную борьбу за лидерство в коллективе, а потом ласково так пожурила:       — Но, знаешь, ты был слишком заносчив! — прижавшись ко мне, она нежно, с любовью, погладила меня по голове.       — Ну, а ты была неприступной гордячкой… в которую я сразу ВЛЮБИЛСЯ… — честно признался я ей.       — Ой-ой-ой! Ты очень хорошо это скрывал! — Женя в ответ с игривой улыбкой удивленно покачала головой.       — Но я боялся быть отвергнутым! — сказал тогда вроде как в шутку.       Хотя… не то, что бы боялся… В первые дни нашего знакомства я не смел даже надеяться, что такая яркая и уверенная в себе, а на тот момент еще и замужняя женщина, обратит на меня своё внимание.       И как же теперь стали дороги мне воспоминания о ТОМ дне. И первый наш поцелуй… И ТА метель… И такая незабываемая волшебная ночь на узеньком диванчике в ординаторской…       Я сразу почувствовал тогда, что и Женя тоже вернулась мыслями в то время…       — Илюшка… Слушай, может, никуда не поедем? А? — робко, с надеждой, спросила у меня она.       Мне было жалко её в тот момент. Очень. Но не мог я дать себе такую слабину. Меня уже ждали в московской клинике. И я, дав свое окончательное слово, что приму эту должность, не мог вот так взять и подвести людей.       — Нет, я все решил. И думал, ты тоже… — тихо, но твердо произнёс я, прекрасно понимая, что пути к отступлению уже нет.       И тогда как гром среди ясного неба прозвучало:       — Илья, Я НЕ ЕДУ С ТОБОЙ в Москву…       Я не мог поверить тогда, что это правда. Но по глазам Жени понял, что это ее окончательное решение. И всё, что я сумел тогда выдавить из себя, это спросить: «ПОЧЕМУ???»       Женя, опустив глаза, начала что-то там говорить о том, что не хочет начинать все сначала, кому-то что-то доказывать… Но все это звучало так неубедительно, что я задал ей прямой вопрос:       — Это Гиппократ тебя отговорил?       Но Женя упорно это отрицала.       Мне показалось в тот момент, что земля уходит из-под моих ног и я уже бессилен что-либо изменить. Я почувствовал, как комок медленно подступает к горлу.       — И что мы будем делать?.. Ну, с тобой и со мной?.. — упавшим голосом, глядя в ее глаза, спросил я.       — А я не знаю… — Женя произнесла это с какой-то неестественной улыбкой, видимо, чтобы хоть как-то подбодрить меня. Она взяла меня за руку и прижалась ко мне.       — Я тоже не знаю, Жень… — все что и мог сказать тогда, обнимая мою любимую женщину и крепко сжимая её ладонь…       …И сейчас, лёжа в кровати, притягивая к себе Женю, я нахожу в темноте её руку…       А знаешь, Женя, какой самый потрясающий момент из «Титаника» для меня? Самый—самый? Я надолго его запомнил. Он у меня часто потом стоял перед глазами. Это когда главный герой подсаживает героиню на плот, а сам в воде. И она держит его за руки. Потом отпускает. То ли от холода. То ли от бессилия… И он медленно, медленно уходит на глубину. И вот эта вот картина, когда ее руки ещё тянутся к нему, а его — к ней, но они уже разомкнули руки — и он уходит, удаляется в эту синюю бездонную пропасть…       Это было самое сильное впечатление от этого фильма!       А знаешь, Женя, почему?       Когда-то в детстве я провалился под лёд. И в последний момент, когда уже уходил под воду, отец успел схватить меня за воротник. И мне очень долго снился сон, как я ухожу под воду. И страх, и отчаяние — а потом рука отца. Сильная.       Женя, не отпускай моей руки.       Пожалуйста!       Не отпускай!       Не отпускай меня в пустоту…       И я тебя не отпущу уже. И не надейся!       Я люблю тебя. И ты меня. И пока мы любим — наша любовь поможет нам найти выход.       ЛЮБЛЮ и ВЕРЮ.