Моя практика

20 февраля       И еще одно утро…       Ночью думать только О РАБОТЕ — не получилось…       Ну и ладно!       Что о ней думать-то?       Вон она, работа эта, сама уже по коридору к нам едет на каталке. А если точнее, каталку толкает наш фельдшер Вася.       И Женя уже рядом. А я, приближаясь, слышу их диалог.       Василий докладывает о пациентке:       — Актриса Варвара Никольская. Асфиксия. Без сознания.       И встревоженные интонации в голосе Жени:       — Что там? Попытка суицида?       Вася делится добытыми сведениями:       — Нет, режиссёр, что нас вызвал, он всю дорогу твердил… Непонятное что-то: репетиция, страховочный трос! Да кто их поймёт, этих богемных!       Евгения Павловна тут же иронично комментирует рассуждения нашего фельдшера:       — А не богемных тебе, значит, проще понять, Вась! Ты думай, что говоришь-то!       О! Интересный поворот! Ну прям за живое!       Подхожу ближе и на ходу подхватываю любопытнейшую для меня тему: «Понять — не понять… Как Вас понять?»       Я уже рядом с Женей, чуть касаюсь ее плеча, совсем как вчера в смотровой, когда она так неожиданно сама прижалась ко мне. Говорю негромко, только для неё. Но надеюсь она услышит и поймет, о чем это я.       — Вот Вы, Евгения Павловна, вроде бы не богема, а в Ваших чувствах разобраться тоже довольно сложно! — улыбаюсь, стараюсь пошутить.       Но ведь в каждой шутке есть доля… шутки? Или правды? И сейчас слова Жени или просто ее реакция для меня важнее пациентки — каюсь! А моё «нечаянное» прикосновение к её плечу отзывается во всем теле такой трепетной нежностью…       Я жду ответа.       Но она тут же отстраняется и, НЕ ГЛЯДЯ на меня, быстренько переводит мое внимание на прибывшую по «скорой» женщину:       — Илья Анатольевич! У нас пациент! С асфиксией! Посмотрите на борозду!       Ну всё правильно, ЖЕНЯ! Нечего мне расслабляться. Я на работе — поэтому обхожу каталку с другой стороны и подхожу к пациентке. На шее хорошо заметна странгуляционная борозда.       — Так! Зрачки, едва, но реагируют. Цианоз. Дело плохо!       А положение, и правда, серьезное.       Евгения Павловна, видя, что я всё ещё торможу, берет ситуацию в свои руки:       — Так, давайте в реанимацию! Ольгу зовите! — И уже готова сама толкать каталку.       Я в последний момент успеваю придержать её за локоть, при этом отчаянно пытаюсь поймать ее взгляд.       — Может, тебе помочь?       Я действительно хочу помочь.       А если до конца быть честным: побыть возле нее, просто заглянуть ей в глаза, разгадать причину ее настроения…       — У завотделением, я знаю, очень много своей работы. Справлюсь! — Женя демонстративно вручает мне в руки карту вызова пациентки и стремительно удаляется за каталкой.       Уфф! Как жестко она бросила мне эти слова в лицо!       — Дело только в этом? — к кому я обращаюсь?! Евгения Павловна моего вопроса уже не слышит. Она уже в другом конце отделения.       А я стою посреди коридора, как столб. Или как памятник мужской наивности. В виде столба.       А на что рассчитывал? И что там себе нафантазировал?       Как же мне хочется догнать ее, схватить за руку, а потом взять за плечи и, хорошенько так встряхнув, спросить: «За что ты так со мной?!»       Нет, лучше прижать покрепче и поцеловать, и не выпускать, даже если сильно будет вырываться.       Или не будет?       Я ведь понимаю: если бы я был ей абсолютно безразличен, она бы держала себя со мной ровно, как с Васей или со Славой.       Это я понимаю…       Но она же просто рвет и мечет.       И я не могу только предугадать, как же мне вести себя с ней.       Да! Загадка!       Возвращаюсь в свой кабинет. Новых поступлений пока нет. Зато раздается несколько звонков, из городской мэрии — интересуются состоянием Варвары Никольской. Да она, оказывается, местная знаменитость — ведущая актриса драматического театра.       А вот и повод еще раз увидеть Женю. Направляюсь в ординаторскую. То, что я там вижу, как удар под дых. В самое «солнечное» сплетение!       Степан наклонился почти к самому уху Жени, всем своим грузным телом повис над ней. Лицо довольное, как морда у мартовского кота. Улыбка: масло масляное.       Но самое главное — это Женя! Предательница! Она так завлекающе улыбается ему! Правда, улыбка эта при виде меня быстро сползает с её лица.       Но я ВСЁ видел!       Сердце начинает биться с такой силой, что кажется: еще немного — и оно поломает мне ребра. На мгновенье я забыл, зачем шел.       Беру себя в руки.       — Извините, хотел узнать, что там с Никольской? А то мне уже звонят!       — Новостей нет! Она на ИВЛ! — Женя пристально всматривается в мое лицо. Интересно, что она там увидела?       — Если что-нибудь изменится, сообщите! — стараюсь говорить спокойно.       А внутри все ТАК кипит от негодования!       Снова бросаю взгляд на Королёва.       Передо мной самонадеянный наглец с лицом ПОБЕДИТЕЛЯ!       Выхожу в коридор, задыхаюсь, чувствую себя Отелло.       Только задушить мне хочется не Дездемону, а… Кто же тогда Степан? Тоже Отелло?!       Все равно задушить!       Женя, ну как? Как?! Так вот, значит, в чем дело! Не во мне, а в Степане! А я так — плечо, чтобы поплакать!       Иду в свой кабинет. Надо успокоиться… А как же мой девиз: «Ничего личного на работе»?       Успокоиться не получается.       Сажусь на кресло — тут же вскакиваю.       Нет, почему-то хочется снова вернуться туда, где только что рухнули все мои надежды.       Я должен еще раз посмотреть ЕЙ в глаза!       Открываю дверь ординаторской и чуть не сталкиваюсь со спешащей к выходу Евгенией Павловной. Степана уже нет. Сбежал, гад!       В кабинете, кроме Жени, только Ольга.       Как обычно — НИЧЕГО ЛИЧНОГО. Задаю прямой вопрос по работе:       — Что с Никольской?       Женя замялась, тут же встречаю ее немного растерянный взгляд. Или виноватый? (Ага, размечтался!).       Вместо неё, поддерживая подругу, мне отвечает наш анестезиолог:       — Давление стабилизировалось… Все показатели в норме…       Замечательно!       Я демонстративно обращаюсь только к Шмелёвой:       — Молодец, Оля! Я знал, что Вы справитесь!       — Да нет… мы с Евгенией Павловной, — Ольга, густо покраснев от смущения, делает шаг назад, за Женю.       А меня уже несет! Пусть наша Евгения Павловна видит, что на ней свет клином не сошелся! И я снова рассыпаюсь в комплиментах Ольге Михайловне:       — Вы знаете, я давно за Вами наблюдаю. Мне кажется, у Вас впереди блестящая карьера! Вы молодая, КРАСИВАЯ!        Говорю эти слова Оле, а сам смотрю в глаза Жене. И вижу, как легкая тень пробегает по ее лицу.       И тут из-за спины неожиданно раздается голос Вячеслава.       Хотя почему неожиданно? Слава, как всегда, на месте: в самых «горячих точках»:       — Можно, замечу: очень талантливая!!!       Тут же с воодушевлением подхватываю его мысль и развиваю:       — А я с вами соглашусь. Кстати, очень редкое сочетание! Это необходимо ценить! — говорю, а по выражению Жениных глаз, понимаю, что пора остановиться. Но не могу. Не знаю, что еще я намолол бы, но Женя вмешивается в наш со Славой гимн красоте и талантам нашего анестезиолога:       — Илья Анатольевич, я вас очень попрошу: знаете, когда вы оцените ВСЕ достоинства нашей прекрасной Олечки, отпустите ее к пациентам, умоляю!       Слёз в ее голосе точно нет, а вот насмешки и иронии хоть отбавляй!       — Конечно!       Женя терпеливо ждет, чтобы я пропустил ее к выходу, и уходит.       Ничего прочитать по ее лицу я не смог. И снова чувствую свое поражение.       Заигрался, потерял берега реальности… и ПРОИГРАЛ?!       А ведь так хотелось ее задеть!       Но она или прекрасно держит себя в руках, или я и в самом деле ей безразличен.       И тут Мамин, отвлекая меня от совсем нерадостных дум, подает очередную реплику:       — Илья Анатольевич, я вот думаю, как бы наша Оленька не загордилась!       Слава цветет, Слава в своей стихии — наслаждается намечающейся интригой. Ну как же без него!       Впрочем, Вячеслав Александрович тут же вспоминает и о делах насущных:       — Да, чуть, не забыл, я ведь Вас ищу. Вас там в смотровой ожидают, — тут наш терапевт держит паузу и с выражением, достойным лучших театральных традиций — в стиле: «Кушать подано!!!» — уже на выходе из ординаторской, произносит:       — Молодой НАРКОМАН. С ФЛЕГМОНОЙ на ноге…       И тут я встречаюсь глазами с Олей…        Вдох, выдох!       Её взгляд — как ушат холодной воды.       Вдох, выдох.       Стыдно! Шмелева-то тут причем?!       — Извините, Ольга. Я не знаю, что на меня нашло!       Да! Театр сегодня РУЛИТ!       Похоже, сценический синдром надолго поселился в нашем отделении.       И правда, что я тут устроил?! Присутствие драматической актрисы в пациентках навеяло, что ли?       Хотя, какой театр? Цирк Шапито максимум.       А я — клоун.       Не смешной ни разу!       Вот в таком состоянии вхожу в смотровой кабинет. Слава за мной. Это что за трудовой энтузиазм сегодня напал на Мамина?       Впрочем, к пациенту с флегмоной Слава не приближается, предпочитает подпирать дверь и наблюдать со стороны. Ох, не за этим Вы пришли, Вячеслав Александрович.       Одного взгляда на ногу подростка достаточно, чтобы понять, операция необходима:       — Надо резать! Тебе сколько лет?       Мальчишка чуть не подпрыгивает от страха:       — Шестнадцать… Но Вы же не отрежете мне ногу?       — А зачем она тебе? У тебя есть другая. Можешь в нее колоться! — небольшая доза черного юмора, так — под настроение.       — Даешь согласие на хирургическое вмешательство? — прошу старшую медсестру принести бланк.       И тут из-за моей спины раздается вкрадчивый Славин голос:       — Да, Илья Анатольевич, вскрытие флегмоны, думаю, даст Вам массу тем для бесед с дамами…       Отрываюсь от осмотра пациента, впрочем, там и так все очевидно, и перевожу взгляд на Вячеслава… За секунду считываю выражение лица нашего терапевта: Мамин явно ждет продолжения Банкета. Ах нет, простите — спектакля. Слава жаждет знать подробности. Любопытство, смешанное с долей ревности к возможно более удачливому сопернику. И уж не знаю, чего тут больше.       Ага, Слава, сейчас начну изливать тебе душу… Нет, лучше в кафе за углом, по коньячку и… как в тот раз…       — Простите? — четко даю понять, что эту тему мы точно обсуждать не будем. Но настроение мое слегка улучшается. Поинтригуем?! Делаю вид, что не понял его намеки.       — Ну, я про этот Ваш недавний разговор с Оленькой Шмелевой.       Ладно. Пора оборвать мечты Славы о рыцарских турнирах из-за прекрасной дамы, интригах и прочей немедицинской чепухе:       — У нас с Вами какие-то проблемы? — смотрю, сдерживая улыбку, прямо ему в глаза. Конечно, можно сразу сказать Славе: «Это не то, что Вы подумали… Я вообще не из Вашего треугольника…»       — Нет, нет. Что Вы? Что Вы? Никаких проблем! Перечить начальству — век в подчиненных ходить! — Мамин с наигранным почтением отступает снова к двери. И всё же уходить пока не собирается.       Я снова переношу внимание на ногу подростка и обращаюсь к старшей медсестре:       — Галина, Вы все анализы взяли?       — Да. Общий, RV, ВИЧ, гепатит.       — Хорошо, тогда готовьте операционную. И пригласите анестезиолога!       Но тут Слава снова подает признаки жизни, точнее интереса к жизни, и предлагает свои услуги.       — Я приглашу… Мне по пути…        Все-таки ревнует!       Мамин наконец-то уходит, а я мысленно представляю, сколько интересных идей сейчас в его голове, сколько занимательных разговоров ждёт его ещё впереди.       А меня на операционном столе ждет Флегмона. Слово-то какое красивое и мелодичное! А вот зрелище не очень.       Гляжу на эту живописную картину, и в голове не укладывается, как можно было до такой степени запустить ногу. Это же просто адская боль! Хоть и понятно, что колол он в ногу, специально, чтобы мать ничего не замечала.       А сама операция из разряда рядовых. Ничего сложного.       Одно не могу понять, как я умудрился порезаться? Неприятно в принципе, а в данной ситуации — вдвойне. Смотрю на юного наркомана — и вопрос возникает сам собой:       — Анализы его еще не готовы?       Галина отвечает, что еще не приносили. Стоящая рядом Ольга видимо что-то улавливает в моей интонации и участливо интересуется:       — Что-то не так, Илья Анатольевич?       Спешу её успокоить:       — Да нет! Нет. Я просто хотел узнать. Как будут готовы, занесите ко мне в кабинет. Всем спасибо!       В коридоре ко мне бросается заплаканная женщина, мать прооперированного подростка:       — Илья Анатольевич, извините, это Вы? Вы делали операцию моему сыну!       Чуть было не сказал: «Глупо было бы отрицать!» К чему бы это меня снова на черный юмор пробивает?!       — Да, я! Не волнуйтесь, все прошло хорошо! — успокаиваю ее как могу. Но и предупреждаю, что мы будем вынуждены сообщить об этом в полицию, так как сын её пока что несовершеннолетний.       Слезы и переживания матери мне понятны. Никому не пожелаешь узнать правду о том, что твой ребенок, которого ты растил в любви и заботе, всю жизнь холил и лелеял, вдруг стал наркоманом. А она все никак не может успокоиться:       — Я не понимаю, как это могло произойти? У меня он такой скромный, такой добрый мальчик. Всегда дома. Никогда, никуда…       — Женщина, пойдемте к Вашему сыну. К нему уже можно. — Это Беллочка выручает меня и уводит мать подростка в палату.       Телефонный звонок резко прерывает мои беспокойные и тревожные мысли. И снова голос Ланы. И снова совсем некстати.       — Илюш, я на секунду. — Знаю я эти секунды!       — Да, привет. Как дела? — дежурные слова на автомате.       — Илюш, я соскучилась, я уже не могу без тебя. — И снова все та же знакомая песня. Готов выслушать и посочувствовать. Хотя сейчас мне самому так необходимо сочувствие, понимание и поддержка.       А теперь уже меня выручает Галина:       — Илья Анатольевич…       Прерываю разговор с Ланой обещанием перезвонить…       По выражению лица Галину вижу, что никаких хороших вестей не будет.       — Прошу прощения, готовы результаты анализов. У мальчик анализ на ВИЧ положительный.       Так и есть! Смотрю на свой порезанный палец и в голове звоном отдается: «ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ»!       И одна обгоняя другую, полетели мысли! Какие-то проценты, вероятности…       Спокойно! Беру себя в руки. Экспресс-тесты надо перепроверять:       — Нужно сделать повторный, чтобы наверняка. Сделайте новый забор крови.       — Хорошо, сделаем.       — И передайте, пожалуйста, Степану, что я хотел с ним поговорить. Я его где-то видел в отделении.       Странно, но имя Степана не вызывает у меня сейчас почти никаких эмоций. Все мои утренние страсти и метания кажутся сейчас такими детскими и несерьезными.       А жизнь-то — вот она! В отчаянных глазах матери, на которую я обрушу сейчас эту новость. В заплаканных глазах подростка, который и сам еще не понимает, что его ждет, если диагноз подтвердится… И я — хирург-травматолог, с неоконченной докторской, да Бог с ней! — с неопределенным будущим…       Ладно, время подумать и пострадать у меня еще будет. Открываю дверь в палату…       Шутки в сторону!..