Моя практика

15 января.       Раннее московское утро. Курский вокзал. Перрон.       Подхожу к проводнице поезда, показываю свой билет и паспорт. Разглядывает внимательно. Наконец молча кивает и возвращает мне документы.       На улице зябко — самая середина зимы. Скорей в вагон! Прохожу до своего места, ставлю чемодан под сидение и снимаю пальто.       Поезд отправляется через пять минут.       Сидя у окна, наблюдаю в окно за беспокойно снующими в разные стороны людьми со своими огромными баулами, и мне до сих пор кажется, что все это происходит во сне, не со мной… Зачем я еду работать в Тулу, уйдя из самой престижной, оснащенной по современным технологиям Московской клиники? Я, кандидат медицинских наук, с почти уже готовой докторской?!       Конечно, узнав о моем решении (как оказалось СТРАННЫМ почти для всех), многие друзья, коллеги недоумевали и пытались меня отговорить. Кому-то мой поступок показался бегством, кому-то глупостью и демонстрацией своего «Я», а кто-то просто не нашел слов…       Уже перед самым отъездом я позвонил отцу в Подольск: не жаловаться, не советоваться, а просто сообщить. На что отец, зная мой характер, сказал: «Почему я не удивлен, сын? Поступай, как считаешь правильным — ты уже взрослый».       Если бы он знал, как непросто мне было сделать этот шаг. На пути к своей независимости и самостоятельности?!..       На душе неспокойно и тревожно, но вместе с тем, где-то внутри вдруг появляется какое-то новое, незнакомое мне чувство: то ли свободы, то ли легкости… Как прыжок в неизвестность… Но, как говорил мой Учитель: «Боишься — не делай, делаешь — не бойся!»        Да, Константин Сергеевич Ланской, мой учитель, всегда был для меня беспрекословным авторитетом и примером во всем. И я до сих пор преклоняюсь перед его знаниями, огромным практическим опытом и неоспоримым гением в научной медицине. Знаю, что до конца своих дней буду благодарен ему за ту неоценимую поддержку в моём профессиональном становлении. Ведь, проработав несколько лет бок о бок с профессором, ассистируя ему за операционным столом, я почувствовал уверенность в собственных силах, постепенно осознавая себя вполне состоявшимся и самостоятельным врачом…       Только вот та операция… А ведь прошло уже больше двух недель с того злополучного дня…       Так! Стоп!.. Не надо возвращаться мыслями назад. Только вперед!       А мыслям не прикажешь…       И перед глазами опять тот двадцатипятилетний парень — пациент с тяжелейшей травмой грудной клетки после автомобильной аварии. Снова слышу предостерегающие слова профессора: «Илья, зачем?! Это дело рискованное — ты не справишься. Травма, несовместимая с жизнью. Пациент умрёт на операционном столе!» Да я и сам в тот момент прекрасно это понимал.       Но… крошечный шанс выжить у того парня все же был. Ну был же! И я решил его использовать этот единственный шанс (из сотни, а может даже из тысячи) который мог оказаться в моих руках. Во мне проснулся вдруг какой-то азарт: «Я СМОГУ, СПРАВЛЮСЬ, ПРЕОДОЛЕЮ!»       И вот уже операционный стол, наркоз… Помню, как был сосредоточен и хладнокровен, чувствуя на себе огромную ответственность. И почти уже все получилось…       ПОЧТИ…       Внезапная остановка сердца. Адреналин, разряд…       ВСЁ…       Уже выходя из операционной, встретился взглядом с Константином Сергеевичем.       Этот взгляд!!!       Но самое тяжелое воспоминание — это растерянные, наполненные слезами глаза родителей молодого парня… И это непроходящее чувство своей вины….       А после… После обидные и хлесткие слова профессора о том, что я «возомнил себя великим хирургом, богом, а сам пока не бог весть кто, … и слишком много на себя беру…».       Помню, как выйдя из кабинета Ланского, издалека увидел Лану. Чтобы я поскорее заметил ее, она игриво помахала мне рукой. Но почему-то в тот момент меньше всего мне хотелось общаться именно с ней. Я ведь прекрасно понимал тогда, что ей нет и не будет никакого дела до моего пациента, которого я, к несчастью, так и не смог спасти. Впервые в своей практике…       Я, не останавливаясь, прошёл в комнату и захлопнул дверь, закрывшись на замок изнутри, почти перед самым носом Ланы. Мне было просто необходимо побыть какое-то время одному, чтобы до конца осмыслить и понять, в чем была моя ошибка. И что во время операции пошло не так?..       Лана… Лана Ланская…       Единственная дочка профессора. Его любимица…       А ведь с момента первой нашей встречи прошло уже почти десять лет…       Хорошо помню, как мы познакомились с Ланой в доме Константина Сергеевича. Как сразу же заметил ее заинтересованный на себе взгляд… Никогда не думал, что эта избалованная и ухоженная блондинка остановит свой выбор на мне, тогда ещё простом студенте. Из всех мыслимых богатств и достоинств у меня было, пожалуй, одно: желание знать и уметь… ну и все такое про вершины мастерства и пример моего учителя. Не много, но и не мало. Наверное.       Все началось с того дня, когда Ланской пригласил меня к себе домой, чтобы в спокойной неформальной обстановке обсудить и правильно выбрать тему для будущей диссертации.       Лана, гостеприимно усадив меня пить чай, сообщила, что папа задерживается на каком-то важном совещании. Сначала мы просто по-дружески болтали с ней о весёлых случаях из нашей студенческой жизни. И тут… она вдруг встала и, обойдя стол, за которым мы сидели, остановившись сзади меня, вдруг внезапно обняла меня за плечи. Я обернулся, наши взгляды встретились…       А потом… как-то постепенно и незаметно для самого себя наши встречи с Ланой начали перерастать в какой-то долгоиграющий роман… Вроде бы и ненапряжный, но и не особо интересный.       Лана сразу же предупредила меня, что не собирается в ближайшем будущем обзаводиться потомством. Да и у меня тогда впереди маячили такие радужные перспективы: карьера, защита кандидатской, а потом и докторской, по очень интересной и до конца ещё не изученной в научной медицине теме.       В связи с моей бешеной нагрузкой: ночными дежурствами в клинике и напряженной работы над диссертацией — наши встречи с Ланой стали случаться все реже и реже. Былая страсть уже прошла. А эти пустые разговоры о том, где она приобрела себе демисезонные сапожки, колечко или свитерок, особой радости мне не доставляли. Особенно в тот момент, когда мечталось просто выспаться перед очередной, очень сложной плановой операцией…       При всем при том, Ланской уже считал меня своим будущим зятем, общался со мной очень тепло: по-отечески при встрече похлопывал по плечу и называл меня при всех своим главным преемником.       Такие подчеркнутые знаки внимания профессора к моей персоне не могли остаться незамеченными у персонала клиники. Но особенно напрягало то, что многие знакомые считали меня блатным, потому что я сплю с дочкой начальника. А я так — НИКТО, «просто подсуетился»…       Некоторые друзья и коллеги интересовались, когда уже можно будет с размахом погулять на нашей свадьбе. Но что-то все время останавливало меня от этого последнего решающего шага. Сначала подготовка к защите кандидатской, потом практически безвылазная работа в клинике и написание докторской.       Лана поначалу довольно терпеливо сносила то, что, по ее мнению, это все мои отговорки, но потом из-за её упрямства наши конфликты стали происходить все чаще и чаще. Кончилось в итоге все тем, что однажды Лана, опустив в пол глазки, призналась: «ПРОСТИСАМАНЕЗНАЮЧТОНАМЕНЯНАШЛОТЫСАМВИНОВАТЯТЕБЕИЗМЕНИЛАНОТЫСАМВИНОВАТ…».       Ключ ко всем слезам: «Ты сам виноват».       Оправдания Ланы только ещё больше разжигали во мне… Не ревность. Пустоту? Обиду? Нет! Какую-то досаду и злость за то, что меня так подло предали и обманули. Все. Сразу. Впрочем, я не психолог — может, это все по-другому называется.       Но самое главное: после того бурного выяснения отношений с Ланой почему-то сразу стало очень легко.        Легко!       Я вдруг ясно для себя понял, что наш десятилетний вялотекущей роман зашел в тупик. Мы просто увязли в болоте бесконечных претензий друг к другу. Да и, откровенно говоря, желания что-то спасать уже никакого не было.       Я попытался объяснить это Лане.       Но в ответ получил море слез и ставшую уже такой привычной женскую истерику со словами: «Илюша, я не могу без тебя! Прости, давай начнём все сначала!»       Чтобы поскорее закончить этот неприятный разговор, ушел тогда, так ничего ей не ответив…       Да уж… Наверное, зря, что молча удалился. Надо было разбить пару чашек старинного сервиза (ну моего-то сервиза под рукой не было) или разбить кому-то лицо… Но как-то не срослось в тот вечер.       А на следующий день — этот молодой парень, с проломленной грудной клеткой и эта операция… Чья-то не спасенная мною жизнь… И вопрошающие родственники, с надеждой и мольбой в глазах…       Пару дней спустя, наш анестезиолог Андрей Васильевич за обедом случайно обмолвился о прямо-таки чудесном спасении своего родственника в Туле, которому сделали срочную сложнейшую операцию на желудке. Из его слов выяснилось, что это самая обычная городская больница №6, а чудо-врач — Королёва Евгения Павловна. Еще, помнится, подумал про себя, что там за королева такая?       И вот, по странному стечению обстоятельств, меня ждет именно ЭТА Тульская больница. А я — будущий ЗАВЕДУЮЩИЙ приемным отделением.       Звучит солидно! Поэтому, узнав об освободившейся вакансии, согласился тогда сразу, без раздумий. Ведь в Москве получить ТАКОЙ опыт работы и ТАКУЮ должность при моём медицинском стаже было практически нереально.       В памяти сразу всплывает тот телефонный разговор с главврачом тульской больницы Гиппократом Моисеевичем Шульманом. Очень доброжелательный, почти дружеский.       Интересно, что когда-то я слышал от Ланского про Гиппократа и даже мельком видел его. Они были то ли однокурсники, то ли старые приятели. Конечно, столь редкое и такое красноречивое для врача имя трудно забыть. Но крайне удивило, что и Шульман вдруг вспомнил меня. Ведь пересекались мы с ним всего каких-то пару раз на научных конференциях в Москве. Неужели запомнил, как Константин Сергеевич при нашей встрече, представил меня как своего лучшего ученика?..       …Поезд все ближе и ближе к Туле.       И колеса стучат все тише. Привык?       Смотрю в окно на пролетающие и исчезающие за поворотом станции. Всего каких-то пять остановок до места назначения.        А в больнице сегодня меня уже ждут… Надеюсь, что ждут!       Мои мысли прерывает случайный попутчик: «Можно присесть? Коньячку не желаете?» Какой же он назойливый. Узнав, что я врач, начинает разговор о неизлечимо больной жене. Слушаю его вполуха, сочувствуя, пытаюсь дать дельный совет, но мысли блуждают где-то совсем далеко.       Похоже, что этот навязчивый тип все-таки от меня не отстанет. Машинально беру протянутый стакан, делаю пару глотков… Вкус коньяка кажется странным. Я пытаюсь не показывать вида. Хотя голова начинает кружиться и становится что-то совсем нехорошо…       А поезд уже прибывает в Тулу. Беру чемодан и выхожу на перрон. Попутчика и след простыл. Но мне уже ничего не хочется. Все плывет перед глазами, и только слабость и тошнота. Последнее, что помню, сердобольная пожилая женщина и суровый на вид мужчина, который, судя по всему, принял меня за бомжа или конченного алкоголика.       А дальше темнота и провал…       …Чувствую, что лежу уже не на холодном снегу, а в кровати. Сквозь полуоткрытые веки вижу незнакомую женщину, которая словно добрый ангел, склоняется над моей головой. Я пытаюсь объяснить ей, что не пил. Мой ангел молча, с улыбкой, кивает, и я снова впадаю в забытье…       …Просыпаюсь от непонятного шума. С трудом открываю глаза и замечаю входящую в палату молоденькую медсестру. Она по-деловому катит перед собой тележку с медикаментами.       — Ну что? Головушка — бо-бо, денежки — тю-тю?! — её насмешливый тон меня настораживает.       Я с трудом приподнимаю голову, чтобы объяснить, кто я такой.       — Ты давай, лежи! А то тебя тут быстро простынями к койке примотают и пластырем рот заклеют! — она по-деловому тут же укладывает меня обратно на подушку.       — Вы просто не понимаете, кто Я! — беспомощно пытаюсь возразить медсестре.       — Что я, не вижу??? Насквозь проспиртованный БОМЖ! — она, не обращая на мои слова ни малейшего внимания, надевает перчатки, чтобы поставить мне укол.       — Нет, я…       — Что -ТЫ? Принц Датский? — с насмешкой снова произносит она.       У меня уже нет ни сил, ни желания что-то ей доказывать, только с укором говорю, что хамить пациентам нельзя.       — Он меня ещё учить тут будет! Может, в следующий раз расскажешь, как мне тебя лечить? — медсестра явно не понимает, КТО перед ней сейчас находится.       А КТО я сейчас, в самом деле?!       — Карту дайте — расскажу! Что вы мне тут кололи-то?        Но мои попытки хоть как-то урезонить её не имеют никакого воздействия       — Ты давай лежи молча! Кулаком работай! — она подносит шприц к моей руке.       И когда я спрашиваю у неё: «В каком МЕДе учились?» — только бурчит в ответ: «Тебе-то какая разница?»       Но тут рука моя инстинктивно дергается, и я, чувствуя, что медсестра промазала шприцем мимо вены, не могу сдержать свой крик:       — Как видите, есть разница! Вы практику прогуливали, а у меня теперь лишняя дырка в руке!!!       — С похмела руки трясутся, попасть в вену невозможно! — заявляет мне она.       Я чуть не давлюсь от возмущения:       — Вы пили перед сменой?       — Кто? Я??? — медсестра явно в негодовании.       Она еще и обижается! И в ответ на моё справедливое замечание тут же безапелляционно заявляет:       — Знаешь что?! Сам оклемаешься! На вас ещё медикаменты переводить!       Она, так и не поставив мне укол, резко хватает тележку с лекарствами и увозит ее из палаты.       С трудом приподнимаю голову и осматриваюсь по сторонам. Тут же про себя замечаю, что лежу практически на голом матрасе. Но тело не слушается совсем, поэтому в бессилии снова проваливаюсь в сон…