You've always loved the strange birds Now I want to fly into your world I want to be heard My wounded wings still beating, You've always loved the stranger inside Me, ugly pretty
Только вот ничего не помогало. У Наташи трясутся руки, но она упорно продолжает раскладывать вещи, обустраивая небольшую квартиру на окраине Адской кухни. Уйти из Щ.И.Т.а было проще, чем ей казалось. Несколько подписей, сдача полномочий, разговор с Фьюри и вот, вместо приставки «агент» теперь простое «мисс». Щ.И.Т. отпустил ее без вопросов. В благодарность за службу, Романофф выделили квартиру и функциональное инвалидное кресло. Ей этого достаточно. Стрелка часов давно перевалила за три утра, но Наташа и не думала ложиться. А толку-то. Все равно не уснет, и не только из-за лошадиных доз кофе. Кто бы мог подумать, что великая шпионка, всемогущая Черная Вдова закончит вот так: парализованная, одинокая, без малейшей надежды. Уж лучше бы умерла и поминай как звали. Но не так. Не в этой квартире, медленно сгнивая изнутри, ожидая, когда наконец-то хватит смелости выпить больше снотворного, чтобы уснуть. И не проснуться больше никогда. Наташа выключила бесполезный телевизор, погружаясь в звуки ночного Нью-Йорка. Только вот собственные мысли были громче. Романофф прокручивала у себя в голове прошлое, пытаясь уловить тот момент, ту секунду, когда ее жизнь пошла под откос. Нет, это было не тогда, когда она упала, все случилось гораздо раньше. Часы медленно тикают, и незаметно наступает утро. На столе три грязных кружки из-под кофе и полдюжины препаратов: успокоительные, снотворные, обезболивающие, какие-то витамины и две ампулы чудо препарата, который должен был поставить ее на ноги, но оставил только синяки вдоль позвоночника. Ровно в восемь, входная дверь неприятно скрипнула, и Наташа услышала знакомые тихие шаги. Подавленный вид Бартона заставлял еще больше впадать в депрессию, хотя, казалось, что больше уже некуда. Он застыл у входной двери, сверля ее взглядом и пытаясь подобрать слова. Бартон смотрел на нее, пытаясь понять, почему она сдалась. Ему хотелось растормошить ее, встряхнуть, заставить улыбнутся. Стать причиной этой улыбки. Сделать хоть что-то, чтобы ей стало лучше, но Клинт бессилен. Ведь спасти можно только того, кто хочет быть спасен. Наташа не поднимала на него взгляд, ведь знала, что увидит в его глазах – непонимание и возможно даже осуждение за то, что опустила руки. Но у нее больше нет сил бороться! Она сражается за жизнь, с тех пор как существует. И ей надоело. Романофф больше не видит в этом никакого смысла. Пол скрипит под тяжелыми армейскими ботинками, и Бартон опускается перед ней на колени, желая заглянуть в самую пучину зеленых глаз. Желание читать лекцию пропадает, когда лучник видит влажные ресницы и слезы на щеках. Она кажется ему до невозможного беззащитной и хрупкой, словно красивая кукла, прикоснувшись к которой – сломаешь навсегда. - Нат, - выдыхает он, стирая слезы из ее бледной щеки. Наташа прикрывает глаза, ощущая его руки на своей коже, будто пытается запомнить каждое прикосновение. Клинт не скрывает улыбку видя ее реакцию. Он касается её волос, перебирая волнистые рыжие прядки между пальцами. Наташа улыбается ему в ответ, пытаясь понять, что с ней происходит, но когда мягкие губы касаются ее губ, мысли из головы куда-то пропадают. Нежный поцелуй, но наполненный страстью, затуманивает рассудок и дарит наслаждение, и лишь горький привкус кофе немного отрезвляет. Когда Бартон отстраняется, Романофф с изумлением понимает, что что-то не так. Она улыбается, чувствуя, как тяжкий груз на душе становится легче, и не может поверить, что столько хорошего происходит с ней вот так сразу. Она смеется, чувствуя, как у нее дрожат колени.You've always loved the stranger inside…