Близость к океану

Какой бы ни была манера, С какой мои руки тебя обнимают, Даже если наш мир Нас всегда удерживает близко, Я тебя потеряю. Каков бы ни был свет, Который я принесла к твоим ногам, Мои мечты и мои молитвы, В глубине души я знаю – Я тебя потеряю… Я тебя потеряю В воде моих взглядов, Здесь или где-либо, Зная это… Я тебя потеряю В воде моих взглядов, Я тебя потеряю В воде моей скорби, Затыкая рот своему сердцу, Я тебя потеряю. Ты уйдёшь однажды Ради другого образа, И, несмотря на эту любовь, Ты перевернёшь страницу Без единого сожаления. Ты меня не увидишь, Как старый идеал. Однажды ты уйдёшь, В глубине души мне плохо Я тебя потеряю… Helene Segara – Je Te Perdrai

«Я не буду сегодня плакать. Я не буду. Я права не имею. Я даже перед собой не имею на это права, потому что такого больше никогда не повторится». Так думала Лера, свернувшись клубком на диванчике, на котором ещё пару часов назад они с Данилой завтракали. Когда они вернулись с термального источника, он поцеловал её в лоб и отправился окунуться в бассейн у их домика, не зная точно, но подозревая, что Лера, конечно же, за ним наблюдает. http://vfl.ru/fotos/6422fd5314438098.html Так оно и было. Его рубашку, подаренную ей вчера, привели в порядок и оставили здесь, и Лера немедленно закуталась в неё, поджав ноги. Когда ещё она сможет ощутить расслабленность, когда у неё будет возможность послушать внутри себя тишину… Она ведь его больше не увидит. Она всё для этого сделает. И фильмы смотреть не сможет. И ни одну фотографию. Не говоря уж о том, чтобы на спектакль прийти. И останется только память. Безжалостная, кислотно-ржавая, разъедать её будет, но именно её она станет беречь больше всего на свете. Это её главное отныне сокровище. Осторожно, чтобы Данила не заметил, Лера поднялась наверх и включила телефон. О чём она не могла бы догадаться – Данила не заметил бы, потому что его занимали мысли о том же самом. Ну, приблизительно. http://vfl.ru/fotos/b824ea4114438101.html Ему было так хорошо здесь, с Лерой, вдали от мира, где он вынужден был крутиться без устали. Любил это, конечно, но чего-то ему всегда не хватало. А никто не смотрел на него с любовью. С обожанием, с вожделением, с непониманием, некоторые – с презрением или ненавистью. А вот чтобы с любовью… И он знал, что завтра, когда он вернётся – и тут же уедет с театром на гастроли в Германию, успеть бы Леру в «Современник» подбросить – он снова не будет собой. Ещё на чуть-чуть. Ещё немного меньше. Конечно, ему для этого и нужна она, Лера. Она единственная – почти – кому не нужно от него ничего, кроме него самого. Горизонт проблем он обозревал сейчас довольно ясно, и что делать, знал. Ему нужно будет купить жильё в Москве и перевезти Леру туда, ведь ясно, что она должна быть там же, где её театр. И с родственниками разобраться. С отцом, матерью, братьями. Потому что ничего, кроме него самого, не нужно только Лере. С матерью, конечно, придётся тяжелее всего. Лера ей приглянулась, но ведь она не в курсе серьёзности его намерений. Но он сейчас уже не тот птенец, брак которого с Уршулой было довольно легко расстроить. Он хмыкнул. Интересно, попробует ли она, но интересно было бы послушать, как она стала бы отговаривать его от… Леры. Безупречной самоотверженной Леры. Это же не просто девушка. Это образ жизни. Который он выбирает. Который чертовски манит его. И пусть даже он будет вместе с ней по ночам собирать по городу избитых собак и вытаскивать замурованных в подвалах кошек. Одну, по крайней мере, точно не отпустит. Кстати. Он выбрался из бассейна. - Лера! Девушка услышала, как он зовёт его, и поспешно отложила телефон. Сначала она думала, что улыбку ей придётся изображать, но… http://vfl.ru/fotos/e6face5d14438124.html Данила увидел, что Лера снова в его рубашке, и тепло снова зашевелилось в нём, зашебуршило, напомнило о себе. Пусть она не говорит об этом, пусть смущается, пусть забивает себе голову идеями о будущем расставании – забавно, что она думает, будто он может без неё жить – но он видел, что Лера очень любит его. Сила её любви была видна ему хотя бы в том, как Лера тушуется перед ней. Вот и сейчас она улыбалась ему с балкона смущённо и нежно, и Козловского захлестнули восторг и эйфория. - Спускайся, Рапунцель! – счастливо крикнул он. – Я обещал научить тебя плавать. Я помню. Пойдём. Засмеявшись, Лера скрылась. Данила отправился её встречать и раскрыл руки, увидев, что она бежит навстречу. Многое можно было бы отдать за это – красивая-красивая сияющая Лера, с длинными распущенными волосами, в его рубашке бежит ему навстречу и влетает в объятия, прижимается… ему, возможно, мерещится, но он готов поклясться, что слышит взволнованный стук в её груди. Именно эту картину он будет вспоминать как эталон своего счастья. Лера и правда волновалась, но от чего?.. Никогда она не смогла бы сделать первый шаг, но она уже знала, чем закончится сегодняшний вечер. Бывало с ней такое, что она могла предсказывать будущее, приписывая это чутью природы. Так что каждое прикосновение Данилы к ней было теперь огню подобно. Там, где он дотрагивался до неё, у неё кровь неслась быстрее, и она до боли закусывала губу, чтобы не попросить его продолжать. Ей, конечно, всегда приходилось подавлять в себе стремление быть к нему так близко, как только возможно. Заботиться – о нём. Беречь – его. Улыбаться – ему. Любить – его одного. Быть только с ним, поэтому слушать его голос, повествующий о том, как в воде набрать скорость, она не могла. Данила поддерживал её за живот, дотрагивался до ног, незаметно поглаживая, а Лера только раздражалась. От собственного желания к этому мужчине, от того, как он думает, что делает это незаметно, от того, как он думает, что делает это незаметно, от того, что сама ведёт себя с ним так, что он вынужден это незаметно… Дура. Дура. Дура. Как будто возможно было скрыться от стремления быть с ним, полностью отдать себя ему – надо было вцепиться в него крепче, целовать так, чтобы скулы сводило, отдать ему себя, сконцентрировать в коротеньком отрывке времени как можно больше своей любви. «Ухватись за неё крепко, пока ещё не поздно…» Её вдруг испугала мысль, что Данила мог рядом с ней почувствовать себя нежеланным, испугала так, что она резко выпрямилась в воде, обвилась вокруг него, как виноград, и они только обменялись взглядами – он непонимающим, она любящим. Но Лера не собиралась на него смотреть. Она уже целовала его, и ему на удивлённый стон и реакцию потребовалось всего полсекунды. Разве так целуют тех, кого не любят?! У него кровь зашумела в ушах громче океана. Он отвечал ей на поцелуй яростно, сладко, руки к рукам, грудь к груди… всем телом. «Я обожаю тебя, Лера». «Ты теперь – вся моя жизнь». Забыв даже о том, что они находятся в воде, Данила властно перехватил девушку – она сдавленно вдохнула – и опустил на спину, нависая, тут же переворачиваясь, захлёбываясь, но не выпуская. Несколько судорожных поцелуев в солёной воде, и Лера выпрыгнула наружу, отфыркиваясь и смеясь; Козловский с громким хохотом тут же появился рядом. - Что, не понравилось? - Предупреждать надо, балда, - она окатила его крупными брызгами воды. По-собачьи отряхиваясь, Данила продолжал смеяться, а Лера залюбовалась – опять. Играющими в лучах солнца каплями, катившимися по рельефной груди. Руками, в которых хочется таять. Всё в нём казалось ей идеальным, даже линия шеи, уверенная посадка головы и лохматые волосы… Шедевр. Планета сотворила очередной шедевр, и ещё на сутки он полностью принадлежит ей. - Я не помню… - Лера сощурилась то ли от слепящих лучей, то ли от такого же слепящего Данилы. – Я хотя бы раз говорила тебе, какой ты невозможно красивый?.. - Боже, Лера, хоть ты не начинай, - поморщился Козловский, снова устремляясь к девушке, подхватывая под бёдра, чтобы она со сдавленным шипящим от его жадных рук вдохом обхватила его ногами, и последующий поцелуй разорвать не представлялось возможным. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь нарисовал их такими – целующимися по пояс в океане, на фоне самого высокого неба, усыпанными бриллиантовыми точками воды. Прекрасных от красоты их любви. И чтобы эта картина, навсегда запечатлевшая их молодость и счастье, висела над их кроватью в их спальне. Данила понёс её ближе к берегу, не отрываясь от чувствительной кожи и рваных вдохов. С Лерой на руках он присел на песок, и она, плавно продолжая его движение, опустила его на спину – туда, где вода доставала только до кончиков его ушей. «Ты изумительна». «Не отпускай меня. Не отпускай меня. Не…» Чтобы аккуратно расположить её рядом, он провёл ладонью по стройному бедру, безмолвно прося выпрямить ноги. Один перехват, другой без отрыва от губ, и вот Лера уже лежит рядом, и он наполовину мягко целует, наполовину успокаивающе дышит на пылающее лицо и дрожащие ресницы. Она чудесная. Он с ней каждый миг открывает в себе космические запасы щедрой нежности, конца-края им не видно, дно не нащупаешь. Там ещё много. И всё ей. Ведь она его научила. Воздать по заслугам ей будет мало, даже если он отдаст ей всего себя. - Я счастлив, Лера… я так счастлив с тобой. Это не конец. Ничего не заканчивается. Это только самое начало. – Данила увидел, как Лера плотнее сомкнула веки. – Услышь меня, родная. Ты нужна мне. У нас всё будет только так, как ты захочешь. Со вздохом Лера приподнялась и села, избегая смотреть на мужчину, которому теперь принадлежала. Хоть и не должна была. - Я не хочу говорить об этом сейчас. Ты всё забыл, да? Для меня нет никого дороже тебя. Только я не забыла, что говорила тебе тогда… Это не перестало быть правдой. У меня страхов так много. Есть вещи, над которыми не имеешь власти даже ты. А ты заслуживаешь… только самого лучшего. - Самое лучшее для меня – это ты. – Пока она говорила, Данила медленно сел рядом, касаясь губами плеча Леры. – И я хочу тебе дать всё то же – лучшее, кесарю – кесарево… Это справедливо, по-моему. Нет?.. - Дело не в справедливости, Даня. – Она ловила ощущения, как он черпает ладонью воду и смывает песок с её плеч, чтобы щекотнуть губами. – Ты же это понимаешь. Я так странно чувствую себя сейчас, потому что мне меньше всего на свете хочется сделать тебе больно. А если ты ищешь, если всё это время искал тепла у… у меня, тебе, должно быть, когда-то уже было очень больно… - Я не боюсь боли, - резко ответил он; почти рефлекс. - Я боюсь твоей боли. Лера упорно рассматривала горизонт, но Данила уверенно взял её за подбородок, вынуждая повернуть голову, и она увидела, как сильно он поражён. - В кого ты превратила меня, малышка, - прошептал он, беря её узкую ладонь в свою и целуя. – Никогда я не чувствовал себя так. Когда ты рядом, я становлюсь совсем другим человеком. Я себя перестал узнавать. В кого ты превратила меня? До встречи с тобой я был странным замороченным типом, знаешь ли. Я не знаю, заслуживаю ли я тебя… - он уткнулся ей в шею, целуя опять. – Лера, ты – мой ангел. Ангел, спасающий мою душу. Только… есть ли она у меня. Мать вашу, ничего более высокопарного он ещё никогда в жизни не говорил. Только он именно так чувствовал себя, постоянно стоящего на перепутье, рядом с идеальной прозорливой Лерой. - Есть, - быстро и уверенно перебила Лера, не сомневаясь в собственной правоте. – Есть, такая же, как моя. Ещё лучше. Как ты можешь подумать о том, что меня не заслуживаешь? Ты – самый лучший на свете, Даня, это так глупо, что ты даже думаешь… Ты стал мне близок, как никто. Только ты… Ты теперь самая важная часть моей жизни, часть меня, если хочешь… Отказаться от тебя, - она закусывает губу, чтобы не выдать намерений, - это в тысячу раз хуже, чем обе ноги себе отрубить… Он чуть не стонет. Лера сама не заметила, как начала гладить его по рукам, и его мышцы под её ладонями напряглись, веки опустились, густые ресницы практически полностью скрыли взгляд. «Лера, это жестоко. Это, чёрт, больно. Ты знаешь ответ, который так долго искал я. Ты знаешь его и не сомневаешься в нём. Что же будет со мной, Лера, если ты решишь, что я тебе больше не нужен? Ведь всё идёт к тому, что однажды ты так и поступишь… Почему я не могу ещё раз сказать, как люблю тебя? Рассчитывать на то, что мы всегда будем вместе, оставить тебя рядом с собой… Мне ведь немного нужно. Я совсем не так амбициозен, как хочу выглядеть». Её слова долетали до него словно сквозь туман. Они слишком нереальны, и от этого ещё больнее. Ей знакомо это выражение лица. Так может смотреть на неё только он, это его взгляд, полный отчаянной, кровоточащей, абсолютной теплоты и благодарности. Она всё делает правильно. Ей вмиг становится спокойно, неприятный разговор растворяется во влаге тропического воздуха. Ей уже давно не было так необычайно спокойно – свои последние часы они проведут в безмятежном счастье, и тени сомнения она не позволит ему. «Я не узнаю себя» - эти слова всколыхнули её. Он себя и не знает. Как обидно, что он и сам, похоже, верит в маску, которую надевает для окружающих. Он себя не потеряет. Подвинувшись ближе, она ласково прикоснулась к его губам, и Данила потянулся, ловя поцелуй, почти дрожа. Сейчас она нужна ему, а не наоборот. В мягкую улыбку на её лице он тоже не верил. Она выглядела юной и прекрасной. До того откровенно-болезненно-счастлива, что не верилось ни ей, ни ему. Но яблочный румянец на её щеках и тонкие красивые пальцы вокруг его запястья подтверждали это. Обратно они шли молча. Так много утомительно искренних слов было сказано между ними. За всё это время желание как-то доказать друг другу свою любовь успело их измотать, от того и волновались, сомневались и снова убеждали, говорили много, часто, и, конечно, об одном и том же… Просто поверить оба не могли, что может быть достаточно просто идти рядом, рука в руке, и слушать, как всё в тебе безусловно подчиняется гармонии, естественной здесь, на дикой природе, как нигде. Лера задержала дыхание, когда Данила взял её лицо в ладони, заглядывая в прозрачные глаза. - Надень самое красивое платье. Через час я приглашаю тебя на ужин на террасе. Она приподняла брови: - Почему… на террасе? Почему платье? Он хмыкнул: - Увидишь. Он снова что-то задумал. Лера чувствовала себя беспомощной – он ведь всё взял в свои руки и делает теперь что хочет. Так никогда ещё в её жизни не было, и именно эта беспомощность позже заставит её сбежать. А сейчас… Лера привела себя в порядок: приняла душ, просушила и расчесала волосы, впервые вытащила утюжок, чтобы накрутить их в локоны. Выбрала платье, которое ещё не надевала, берегла неизвестно для чего. Теперь ей стало понятно. Интуиция её не подвела. И ровно через час она спустилась вниз, на террасу у бассейна, уже окрашенную в закатные тона. Вода в бассейне бликовала, журчала, и Лера улыбнулась. Всё так безупречно. Справа она услышала, как Данила кашлянул, и тут же повернулась… Она с удовольствием наблюдала, какое тепло появляется в его глазах, как тихое, щемящее обожание и гордость в его взгляде обволакивает её с головой. О большем он не мог бы мечтать. Перед ним стояла богиня. Действительно красивое, воздушное атласное бежевое платье с крупным цветочным рисунком платье облегало фигуру, заканчиваясь у колен. Кремовая кожа светилась матовым блеском, манила прикоснуться к ней. Тёмные пышные волосы сияют здоровьем, свободно вьются, как у принцессы из сказки. А на прекрасном лице тихая улыбка. Это она. Лера. Только сейчас он с какой-то необыкновенной ясностью понял – Лера и в самом деле всё, что ему нужно. Никакая другая женщина. В ней – всё. - Ты… Боже мой, какая же ты красивая. Она улыбнулась. Слова Данилы её смущали, но только он мог дать ей поверить в то, что она на самом деле именно такая, какой он её видит. Он снова был покорён и очарован, и румянец, появившийся на щеках Леры, был виден ему даже на расстоянии. Ей захотелось даже зажмуриться, потому что сам он – в простых чёрных брюках и идеально сидящей белоснежной рубашке, оттеняющей ровный океанский загар, с сияющими глазами, улыбающийся ей так приветливо и восторженно… В чём-то их мысли совпадали. Ей тоже странно было представить, что в мире существуют другие мужчины. Ведь с тех пор, как появился он – властелин мира, как мысленно прозвала его Лера – всем остальным людям существовать стало вовсе не обязательно. Они ей ни к чему. И ещё хотелось нравиться ему. Нет… ему хотелось не просто нравиться. Ему хотелось принадлежать. Данила подошёл к ней и опустил руки ей на талию. И это было совсем не жадно и горячо, как только что на побережье. Он… был от неё в восторге. Невозможно ему было удержаться от искушения ещё раз прикоснуться к этому чистому, безукоризненному созданию. Данила и сам не понял, как оказался рядом с ней, помнил только шёлк под подушечками пальцев, дурманящий аромат и то, как вспыхнули её глаза. У Леры перехватывало дыхание. Спускающийся на остров вечер, это платье, улыбки на лицах… так в новинку и так очевидно. Оба знали, чем закончится это сегодня. Но сперва у Данилы – свой план. С Лерой, как ни с кем, всё должно было быть правильно. - Смотри, малышка. Он отступил, и она смогла увидеть стол, накрытый на двоих. Даже москитов вокруг не было, что они на этом острове делают? Белая скатерть, зажжённые свечи, фрукты и бутылка вина, повсюду на деревьях – гирлянды из фонариков… Так просто, и как оказалось, нужно это всё Лере… Она взглянула на него из-под ресниц. Он всегда был умнее и надёжнее неё, поэтому она чувствовала себя как заблудившаяся и уставшая путешественница, которой наконец показали дорогу к дому. Он её дом. Необычное ощущение, но только он давал ей его. Он разрушил всё, что она так тщательно возводила между ними, он проник в её кровь, и теперь, хочет она или нет, она полностью ему принадлежит. Ей стало трудно протолкнуть через горло воздух, так что вышло просто прошептать: - Это… это сказка какая-то, Даня. Это божественно. Его коньячные глаза потемнели. Она смогла это увидеть несмотря на то, что в себе не находила слов. - Нет, тут есть кое-что куда более божественное. Слушай, извини, но я больше не могу. Он не дал ей ничего сказать, накрыв её губы своими. Руки переплелись, и без голодной страсти, заглушающей голос сознания, в его поцелуе ей почувствовалось так много. Тоска его долгого одиночества и радость встречи, боль прошлого и обещание бесконечного счастья и покоя в будущем… Данила сумел выразить это всё, лишь целуя её. Он был открыт и честен. Не говоря ни слова, он вёл диалог, и они клялись друг другу, сами не понимая в чём, но это были лучшие обещания, когда-либо данные ей. Её тело расслабилось и плыло по волнам спокойной, нежной энергетики, которую он источал, только сердце билось, радуясь тому, что оно может. Лере было немного страшно, но вместе с тем очень легко. «Верь ему, глупая». Она закрыла глаза и поверила. А после неплотного вкусного ужина – и Лера нахмурилась, потому что не поняла, как это случилось, а ей хотелось бы знать – заиграла музыка. Его любимый джаз. И её, конечно, тоже. L is for the way you look at me, O is for the only one I see… Данила поднялся и с улыбкой протянул Лере руку. - Потанцуй со мной?.. Пятизвёздочный ресторан на двоих. В лучших традициях романтических фильмов. Раньше Леру бы это, наверное, даже разозлило, но отказать Козловскому было, конечно, нельзя. Она охотно выполнила бы любую его просьбу. И, что ещё более странно, сама стремилась предугадывать его желания. Так что она просто обворожительно улыбнулась ему: - С удовольствием. V is very very extraordinary, E is even more than anyone that you adore can… Только вот когда он взял её в руки, когда она почувствовала жар его тела, ей вдруг стало понятно – всё. Вот оно. Он её больше не выпустит. А впереди у них – ночь, к которой они шли больше года. И ведь пришли всё равно, как бы Лера не пыталась его вразумить… Данила почувствовал, как Лера напряглась, как будто закаменела под его руками, хоть и старалась не показать этого. Он повернул её, заставляя сделать оборот, и снова крепко прижал к себе, она улыбнулась. По-настоящему, застенчиво и по-своему, так, как только она улыбалась только ему одному… - Так-то лучше… Кончиком носа она провела по его щеке, её дыхание коснулось его уха. Каждое прикосновение сейчас было… опасно. Каждое могло закончиться взрывом. Как тогда в его квартире, но теперь – закончится всё равно, и, казалось бы – вперёд, но… Понимая, что нужно её отвлечь, Данила замурлыкал песню, которую так хорошо знал: Love is all that I can give to you, Love is more than just a game for two. Two in love can make it, Take my heart and please don't break it – Love was made for me and you… Боже, этот голос. Она никогда не говорила ему, что смотрела его концерт множество раз. Что почти плакала от восторга, глядя, как он талантливо делает это – ещё до их знакомства… Что он угадал, угадал всё в её душе, все те струны, которые давно жаждали быть задетыми… - Я никогда не думал, что найду кого-то подобного тебе, - прошептал он в тот момент, когда она почти прекратила слушать, впитывая в себя лишь бархатный тембр. – Такого потрясающего. Ты необыкновенная. Ты не понимаешь, что… - «что ты со мной сделала, и к чему это может привести. Ты ведь действительно по-настоящему прекрасна в своей распускающейся нежной красоте…» Хотелось выжать из этого мгновения всё самое лучшее. Каждую каплю счастья выдавить и положить в сердце. Оно заканчивалось. Оно могло закончиться совсем. Он не закончил фразу вслух, и Лера подняла на него глаза, но взамен он продолжил напевать ей песню, и девушка прильнула к нему опять, пряча счастливый взгляд на его плече. Данила перехватил её крепче, от удовольствия у него почти сводило руки. Никого до неё, ни одну, даже самую сногсшибательную женщину, ему не приходилось хотеть с такой безудержной силой. Он хотел, чтобы она отдалась ему. Вся. Чтобы тихо застонала, когда он прижмёт к себе. Чтобы ласково прошептала его имя, когда его пальцы запутаются в её волосах, когда он вдохнёт их аромат. Чтобы умопомрачительные стройные ноги обвили его за талию, чтобы припухшие от жадных глубоких поцелуев губы пробормотали какую-нибудь нежную глупость, когда касаниями языка он будет разжигать на её молочных плечах пламя, требующее утоления. Чтобы хныкала, всхлипывая волнующие признания, пока он не будет отрываться от зовущей, тёплой женской кожи, будоражащей его сознание и не только. Чтобы изогнулась под ним, беззвучно вскрикивая от изумляющих чувств. Чтобы скользнула пальчиками по его разгорячённому телу, сладко мурлыча от его ласк. Чтобы любила его… Да, чёрт возьми – он широко открыл глаза, вдыхая порцию воздуха, который вмиг показался ему раскалённым. Он хотел её любви. Это желание впервые оформилось в нём, обозначилось как насущная потребность. Хотел того, что было для него самым запретным, хотел это чёртово райское яблоко с манящим вкусом, сулящим счастье, хотел припасть и напиться до отказа, как иссушённый жаждой в пустыне… Он балансировал на краю. «Я хочу прыгнуть», - чуть не вырвалось у него. – «Лера, я хочу прыгнуть за край… Выпустить свои желания наружу, поддаться им… Ощутить свободу, счастье… Я знаю, как буду счастлив с тобой…» Любовь — это всё, что я могу тебе дать, Любовь — это больше, чем просто игра для двоих, Влюблённые могут добиться всего, Бери моё сердце и, пожалуйста, не разбей его. Ведь любовь была создана только для нас двоих. Сопротивляться далее было выше их сил. Лера с вполне конкретным намерением – чтобы он поцеловал её – отстранилась и заглянула в лицо… Начался обратный отсчёт. Её вдох. Данила прикоснулся ладонью к её щеке, и каждая клеточка её тела откликнулась на это прикосновение. Его вдох. Долгий, глубокий. Лера знала, что сейчас он пытается впитать в себя её запах. Её выдох. Она подняла голову, и его губы оказались совсем близко. Его выдох. Притяжение становится физическим, непреодолимым. Она, не выдерживая сгустившегося в воздухе напряжения, закрыла глаза. Её вдох. Ладонь Данилы коснулась её обнажённой спины в вырезе платья, и это лёгкое прикосновение толкает её к нему, как взрыв. Его вдох. Непонятно, чья кожа горячее. Пульс у неё бьётся так, как будто она только что с поезда на полном ходу спрыгнула, он водит открытыми губами по её коже, просто дышит на неё и чувствует, как девушка вздрагивает. Её выдох. Прерывистые дыхания смешались, а сердце билось где-то совсем рядом, и, когда он бережно опустил ладонь ей на затылок, она осознала – ей невероятно льстит, что он хочет её. Прикасается, целует, шепчет комплименты, восхищённо рассматривает. Поведи так себя кто-нибудь ещё, она бы как минимум чувствовала себя неудобно, как максимум – оскорбилась на всю оставшуюся жизнь. Но Данила… он сводит её с ума. Шёпот сдавленный, беззвучный: - Я очень хочу поцеловать тебя. Что мне делать? Лера выдохнула: - Выражение такое есть: «Если не знаешь, целовать девушку или нет – на всякий случай поцелуй»… Он замер. Если у него и были сомнения, что это она, то в этот момент всему полагалось испариться. Ведь именно этот совет дала ему когда-то Боярская, пока он ещё только осознавал себя в этой влюблённости в Леру… Ещё одно прикосновение к губам, лишь отдалённо напоминающее настоящий поцелуй, но и этого было достаточно, чтобы жгучее, блокирующее любые мысли желание остаться с ней наедине и просто – просто – ощутить, как под её тонкой кожей ускоряется ток крови, перевернуло его рассудок. Как у неё только это получается. Она замерла… позволяя продолжить? Или просто не зная, что делать? Даже такой, застывшей, нерешительной, ей удавалось оставаться желанной. http://vfl.ru/fotos/20e8946514451423.html Как малые дети… - Я не хочу, чтобы ты останавливался. Самое важное признание в её жизни. Значимее не могло бы быть даже «я люблю тебя». - Я тоже, - сдаваясь, согласился он. Эмоции захлёстывали с головой. Небо и земля поменялись местами, и если бы сейчас сюда ударила молния – она не заметила бы. http://vfl.ru/fotos/75565c0d14451442.html http://vfl.ru/fotos/fe32b56d14451461.html Лера легко выдохнула в его рот, и он, будучи больше не способным на вступления, весь охваченный жгучей необходимостью ощущать Её – прямо сейчас, обхватил Её за талию и отдался этому поцелую, долгожданному и потому такому сладкому. Как это было сладко… Господи, почему, почему Эта девочка такая сладкая на вкус?! Он выпивал Её, как дорогое коллекционное вино, старался растянуть удовольствие, посмаковать, хотя на самом деле ему просто хотелось хватить этот бокал залпом. Он погружался в этот поцелуй, в теплоту Её рта, чувствуя Её невинность и вздрагивающее тело, руки, поддающиеся его рукам, как будто он мог прижать Её к себе с ещё большей страстью. Он услышал, как закончилась музыка, но это его не беспокоило. Его заботила только девушка рядом с ним, только Её поддающиеся его поцелую губы, Её шёлковые волосы, в которые он запустил пальцы, Её рвущееся дыхание и пылающая кожа. Как он целовал её. Он просто съедал её без остатка, прижимая к себе всё плотнее, но что такое воздух? Когда есть он… Ей никогда в жизни не приходилось радоваться своей уязвимости. Но не сейчас. Сейчас она испытывала невероятное удовольствие от каждого его движения и прикосновения. Его руки завладели её разумом, тело безоговорочно подчинилось его властной воле. Она почувствовала стон, но не знала, кому он принадлежит. Она ничего больше не знала, кроме того, что не хочет заканчивать это. Пресвятые небеса, какой это был поцелуй… Святой и грешный, трепетный и пламенный. Лучший. Подаренный ей её любимым мужчиной. И он всё же закончился, когда наконец стало нужно вдохнуть, но Данила продолжал так же бережно и крепко держать её в руках. Она могла бы шепнуть пошлейшее «Пойдём» или «Иди ко мне», но они одновременно – непонятно, кто начал – двинулись к лестнице. По ней они поднимались, будто танцуя, не умея разомкнуть рук и губ. Лишь на миг он замешкался, но Лера разрешила его вопрос, потянув за собой – в свою комнату с огромным персиковым балдахином над кроватью… Но до кровати они не добрались. Данила приподнял Леру, прижимая к ближайшей стене, снова приник к её губам, лишая воздуха. Но ей не нужен был воздух. Ей нужен был только он. Схлестнувшись в поцелуе, они застонали одновременно. Данила чувствовал, как её тело прижимается к нему, руки царапают кожу, сладкие губы поддаются и горячо целуют в ответ. Он… чтоб его черти разорвали, он ни разу не целовал девушку так. Он не задумывался над тем, как доставить ей удовольствие, он знал это. Он знал, что с ней делать, и делал. Делал так, что хищник, разбуженный ею, не узнавал сам себя. Лера заставила хотеть её так горячо, как он не хотел ещё никого, заставила хотеть подчинить её себе. Его вели инстинкты и её губы, тайные желания и её сладкие стоны, собственное рычание и музыка её рваных всхлипов, и ему было решительно безразлично всё, кроме неё. Его руки без прелюдий забрались под платье, а её ладони обожгла гладкость кожи на его прессе – да, она тоже сминала его рубашку. Как же ей было хорошо… какой счастливой её делали его поцелуи, пылкие, жадные… раздался треск ткани, но будто откуда-то издалека. Его нутряные, гортанные стоны отзывались внутри неё, Козловский повелительно настроил её на своё звучание, и в девушке всё послушно пело в унисон. «Мой». Не прекращая поцелуя, он начал стягивать с себя рубашку, и в полсекунды, которые потребовались ему для того, чтобы сбросить её через голову – в самом деле, не пуговицы же расстёгивать – она выдохнула: - Ты мой… В этом стоне было всё: мольба, нежность, безысходность, желание… И любовь. Он что-то прорычал, прильнул губами к её шее, и она ощутила, как он с силой намотал её волосы на кулак, спустился ниже, стягивая с плеч платье – зачем она только носит бельё – оставляя на горячей фарфоровой коже красноватые следы. «Я твой»… Лера целовала его плечи, теребила волосы, зажмурившись от счастья. Данила подхватил её, крепко прижав к груди. Он так легко – она могла только восхищаться – держал её на весу и продолжал стаскивать платье, превращая его в бесформенную тряпку прямо на ней. Но нужно было, просто необходимо было ей это сказать: - Дьявол, помоги мне. – Он заглянул ей в глаза. Его взгляд был странно твёрд и трезв, - Лера, я хочу тебя больше всего на свете. Это, мать её, грёбаная любовь. И чёрт бы её побрал. Лера прогнала всё, оставив только саму себя и этот свой вкус... он сшибал с ног. Он пьянел от этой девушки, он пил её большими глотками, как дорогое вино после долгого воздержания... становился хмельным сумасбродом, и она льнула к нему, и он был готов в голос зарычать от её прикосновений; её пальцы впивались в его кожу, тело открывалось для его рук. Она будто ластилась к нему, искала тепла, просила... Он отыскал её грудь, ещё не стянув белья, и Лера вздрогнула, изогнулась и прильнула к нему, легко простонав... такая отзывчивая, почему он упустил столько времени?! Он её хочет целиком, как женщину, как свою женщину, хочет её тело и душу, хочет, чтобы она смотрела только на него, чтобы отвечала только ему, красивая, желанная... Да, ужасно хочет, и хотел всегда, только считал Леру жестоким запретом. Чудовищно заблуждался – ей нужна была ласка. Ей нужно было почувствовать себя желанной, и он не позволит ей этого бояться. Этот поцелуй не стал бы и вполовину таким опьяняющим, если бы ему не хотелось подарить ей наслаждение, вытянуть из неё сомнение, заменив светом. Он самоуверен? Красавица в его руках явно не была против. Она так близко, вот теперь она по-настоящему с ним. Только так. Словно стараясь смягчить его порыв, в поцелуе Лера мягко, ласкаясь, провела ладонью по его щеке, и он глухо заурчал, чувствуя, как этот звук остаётся глубоко внутри её тела; в ответ она обхватила его ещё крепче. Бог ты мой, какая же она прекрасная... сладкая, удивительная, сексуальная, хрупкая и изящная... вязко-хрустальная, тянуче-прозрачная, сладостно-волшебная, пучиннозатягивающая и вбезднуувлекающая. Такая, будто знает, в чём смысл жизни. Такая, будто она – совершенство. Им изрядно недоставало воздуха, но ещё больше недоставало друг друга. Не в силах послушаться, Данила опять вмял её в стену. Он должен был получить от неё всё. Она такая красивая и так к нему льнёт, что кажется нелепым не целовать её опять и опять. Он хочет раздеть её полностью – ему это нужно! Лера стремится к нему, страстно целует, реагирует на каждое прикосновение втрое острее, чем кто бы то ни было. От неожиданности ахает тихо и как будто даже удивлённо, когда он хватает её за бёдра и прижимает к себе в самом чувствительном месте. Между ними струится бешеное электричество, хоть высоковольтные провода тяни… так горячо, и отрезвить их некому. Наконец развернувшись, Данила сделал два шага и уронил девушку в кровать, нависая сверху. http://vfl.ru/fotos/4ee382b814451538.html И только тут сумел увидеть её. Под его губами и ладонями плавилось изящное, хрупкое совершенство. Она была так податлива, так мягка, а он, варвар, хотел полностью поглотить её, заклеймить, загипнотизировать, сделать всё, на что только может быть способна извращённая человеческая фантазия, чтобы Лера навсегда осталась рядом. И он мгновенно потянулся к кружевному бюстгальтеру, а она – к его брюкам, руки сталкивались, мешали, и расстёгивать было неудобно, но ни один из них не собирался останавливаться. Данила справился первым. Лера предстала перед ним почти полностью обнажённой – именно, именно то, чего он хотел – и он на мгновение остановился, приподнялся, чтобы полюбоваться… И конечно, низко застонал, заставив её зажмуриться. Чёрт, какая же она красивая. И пахнет карамелью с орехами – вкусно, но не приторно. И грудь аккуратная, упругая, и соски на груди нетронутые и нежные. Тогда на балконе он всё запомнил правильно. Соблазн невинности, привлекательная беззащитность, манящая чистота. Больше ждать было нельзя. Он приник к её груди губами, и девушка застонала в голос, стиснув его волосы, чем восхитила его. «Послушная моя девочка. Податливая, покорная, самая сладкая. Умница…» И слёзы искренние. И животик ровный, плоский, белоснежный. И соски нетронутые. Бесценная безупречность. Хватая поцелуями её кожу, он любовался. Мягкая, открытая, уступчивая… Данила опустился ниже. Он ни на секунду не мог заставить себя прекратить её целовать. Изучить всё её тело. Шея, ключицы, запястья, грудь, живот, бёдра – дотрагиваться до её выточенных из сахара жарких бёдер… да только об этом можно было бы умолять её – колени, которые он стремился забросить себе на плечи, щиколотки… на ней ни осталось ни одного миллиметра, на котором он не прикоснулся бы к ней губами. На котором он бы не обласкал её, не исцеловал, не измучил жаждой. Лере оставалось только дрожать под умелой пыткой, стонать и всхлипывать от изнуряющего желания. Чувствуя, что ещё вот-вот, и она попросит, Данила вернулся к её губам, одновременно справившись с брюками. Потянувшись поцеловать, Лера обхватила его сильнее… его отделяла от неё только тонкая нецеломудренная вещица из сливочного шёлка. Когда он снимет её, он сможет заставить Леру плакать, просить, стонать и кричать. Он наконец сможет её обезоружить, проникнет в её мысли, во все её фантазии… в её тело. Наконец. - Даня, - выдохнула она. Вот, уже, а он ведь к ней ещё почти не прикоснулся. Он закипал. Желающий быть к ней ещё ближе зверь умирал и рождался с каждой новой секундой, и он сумел только вновь поцеловать свою красавицу. Одно последнее движение вниз, чтобы обнажить их обоих. Заметив, как Лера стиснула пальцами одеяло, Данила самодовольно хмыкнул. Кончиком языка он провёл влажную линию от её тонкой бедренной кости вверх, по животу – Лера выгнулась наверх, навстречу ему – до груди, захватив сосок, поднялся к изгибу шеи, и, рывком забросив на себя её ногу, двинулся вперёд и внутрь во влажное тесное тепло, поддерживая бедро и не давая отстраниться, соединяя её и свой собственный стон во властном глубоком поцелуе. - Вот так, любовь моя, - прошептал он ей на ухо. – Всё хорошо… - Да… И последние мысли оставили обоих. Только беспорядочные ощущения повели двух отчаянно любящих друг друга людей. Ощущение волос на его груди, которые щекотали ей спину. Ощущение его алчных рук повсюду на своей коже. Ощущение девичьего тела, которое нужно было поддерживать на весу, пока бёдра двигались в унисон. Ощущение чего-то невыносимо порочного, объединяющего их теперь навсегда… И самое главное, самое нужное обоим – ощущение полной свободы… Толчки плоти о плоть, всё яростнее. Дыхание сбитое, глубокое и рваное. В полутьме - сумасшедшие взгляды. Его руки управляли ей как хотели, он наконец-то может дотрагиваться до неё везде, и Лера не выдержала, когда он прорычал: - Ты моя. Я хочу, чтобы ты навсегда это запомнила... ты моя. Ты вся... Ты принадлежишь мне, и только мне, Лера. Ты... запомнила?.. Тугой комок внутри неё взорвался, кажется, она даже вскрикнула, и Данила прохрипел согласное с ней нечленораздельное что-то, стискивая до боли… Её вдох. Его выдох. Обессилев, Данила упал в её руки. Уставшие, но счастливые и удовлетворённые, они крепко обнялись, не в силах отпустить друг друга. Козловский подтянул девушку к себе, потянулся к тонкому одеялу, и ни единого слова больше не должно было быть сказано. Лера целовала мочку его уха, а он обнимал её и кожей чувствовал, как уходит день, унося с собой их последнюю боль. День, в котором она отдалась ему – несдержанному, но беззаветно любящему. День, в котором она не просила от него ничего, кроме любви. День, в котором она не искала оправданий его жару и нетерпения в обращении с их чувством. Она просто не нуждалась в них, приняв его таким, какой он есть. Поглаживая его плечи, она почувствовала, как он медленно засыпает. Всё, Лера. Хэппи-энд. От недоброй иронии она горько хмыкнула. - Я люблю тебя, - прошептал Данила перед тем, как провалиться в сон, не ожидая ответа. - Я очень люблю тебя, моё счастье, - прошептала она, мягко целуя его в шею. Пока он не слышит – можно. Но он заворочался в постели, и Лера замерла… но его руки скользнули под одеяло и крепко прижали девушку к расслабленному сильному телу. Она выдохнула и опустила голову на его грудь, закрыв глаза, всё ещё переживая своё острое наслаждение от бурной ночи и прислушиваясь к его дыханию. В руках Данилы было тепло. Уютно. Пахло чем-то приятным, и она позволила себе раствориться в этом аромате. В её мозгу всё плавилось. Она чувствовала… нет, она знала, что это – её место в мире, и унылое жгучее сожаление от того, что ей было недостаточно его объятий, охватило девушку. Она не могла впитаться в любимого, не могла сделать так, что была бы неотделима от него… Рядом с ним ей всего всегда было недостаточно. Мало… слишком мало. Её тянуло к нему с невероятной силой, как будто она – всего лишь кусочек проволоки, намертво приклеенный к мощнейшему магниту. Ближе… ближе… Лера теснее обняла Данилу. «Спи, родной. Скоро наступит день, в котором я убью нас обоих. А пока спи». О том, что она сама может уснуть, Лера и не помышляла. Она погрузилась в наблюдение за любимым лицом. Данила, безусловно, прекрасен настоящей мужской красотой, Лера знала все чёрточки его лица, возможно, даже те, которых он сам не замечал в зеркале… Ласково проведя рукой по шелковистым прядям его волос, она тяжело вздохнула. Ей придётся солгать ему, а потом жить без него… как ей жить без него?! Она была не в силах думать об этом. Он её, он действительно стал её, и что ей теперь делать? Она не сможет уйти, это больно, тяжело ужасно… это невозможно. Её жизнь станет ничем без него, а он, он должен будет поверить и не искать её… сколько боли она ему причинит! Оставив целомудренный поцелуй на его губах, Лера прижалась к нему и закрыла глаза, безнадёжно молясь о чуде. Но чуда не могло произойти. Не на этот раз. Его руки расслабились, и она осторожно села. Тихо, стараясь не разбудить, встала из кровати, вытащила футболку для сна и надела её. Обернувшись, она почему-то была застигнута удивлением, как будто не знала, что его силуэт будет вырисовываться на кровати. Увидев его, Лера на миг замерла, у неё перехватило дыхание. Она присела рядом, с неожиданной тихой нежностью разглядывая мужчину. Солнце давно село, и в тусклом свете луны он казался ещё более сильным, что ли, более мужественным. Но во всём вокруг царила такая тишина и умиротворённость, что Леру это не напугало. Она с трудом вдохнула, преодолевая ком в горле и необычные ощущения, сковавшие грудь. Данила. Это он. Это его имя. Самый лучший человек на земле. Самое лучшее имя на свете. Его губы были приоткрыты, слабый серебристый свет крошечными бликами танцевал в угольных прядях. Совершенные острые скулы в неярком свечении выделялись ещё чётче. Портрет самого безупречного мужского лица завершали длинные ресницы и смоляная щетина. Сильные руки, загорелая кожа, и в целом для неё сейчас не было ничего красивее спящего любимого. Данила выглядел абсолютно счастливым, черты лица казались мирными и безмятежными, и во сне он был совсем не таким, каким она привыкла видеть его. Небольшая прядь спутанных волос упала на его лоб, и Лера, поддавшись неожиданному желанию, аккуратно смахнула её… провела указательным пальцем по маленькой морщинке, пролёгшей между бровями, разглаживая… Ресницы дрогнули. Она не выдержала и мягко поцеловала его губы, легла рядом, бережно поглаживая его пальцы. Глупая девочка. Думает только и исключительно про него. Ощущает его, даже когда не видит. Она и дышит-то вслед за ним, даже сердце бьётся только по той причине, что где-то улавливает его сердцебиение. И это самое ценное из того, что когда-либо случалось в её жизни. Как много слёз. И как много слёз ей ещё предстоит.

Прежних швов не найти – но я вижу и свежие раны, Ножевые и рваные – Господи, как оно бьётся?.. Беспристрастно исследую сгустки сомнений и страхов, Язвы злобы глухой на себя, поразившие ткани. Яд неверия губит ученых, царей и монахов – Мое племя в отважных сердцах его копит веками. В моих клетках разлита бессилия злая отрава, Хоть на дне их лучатся осколочки Божьего дара. Слишком горьки разочарованья. Но мыслю я здраво: Я больна. Мое сердце страшнее ночного кошмара. Что мне может помочь? Только самые сильные средства. Кардиохирургия не терпит неточных расчетов. Я достану беспечность – лазурно-босую, из детства, Небо южных ночей – рай художников и звездочетов, Строки – сочно, янтарно-густые, как капельки меда, Иль извилисто-страстные, словно арабские песни, И далёкое море, что грозно и белобородо, И восточные очи, и сказки, да чтоб почудесней… Запах теплого хлеба (со специями, если можно), Воздух улиц парижских и кукольных домиков дверцы… Я врачую себя, вынув чувственный сор осторожно. Я с волненьем творю себе подлинно новое сердце. Оно будет свободно от старого злого недуга. Оно будет бесстрашно… Но я ведь о чём-то забыла… Ах, ну да, чтобы биться ему горячо и упруго, Нужно, чтобы оно – пощади нас, Господь! – полюбило… Эй, мальчишка с глазами синее небесной лазури! Ты, конечно, безбожник, и нужно задать тебе перцу, Но в тебе кипит жизнь и поёт настоящая буря… Я, пожалуй, тебе подарю свое новорождённое сердце.