Близость к океану

— Данила, я видела, как ты среагировал, когда Саша назвала её имя. Тебя будто холодной водой облили. У тебя к ней всё-таки всё было всерьёз? Расскажи мне, — от кого ещё, как не от Лизы, он мог бы ожидать такой проницательности. Надвинув кепку на лоб, Козловский угрюмо отвернулся к стене. Он лежал на диване в одном из коридоров концертного зала в Санкт-Петербурге. Лиза с бокалом шампанского устроилась на полу рядом с ним. Закончился очередной благотворительный вечер для фонда Ксении Раппопорт, и только что они попрощались с Сашей Даль, певицей из группы «ФРУКТЫ». Перед тем, как ей нужно было убегать, она успела рассказать им о своём участии в ещё одном благотворительном концерте — в поддержку фонда помощи бездомным животным, организованного актрисой «Современника» Валерией Дягилевой… Боярская вежливо давала ему время собраться с мыслями. — Да, Лиза, всё было серьёзно, более чем. Я полюбил её на самом деле… ё-моё, так странно говорить об этом тебе. — Козловский развернулся и взглянул на подругу. Ухмыльнулся даже чему-то своему. — Но к ней у меня не так… как-то более зрело. Ни с тобой, ни с Улей так не было. Не сиди на холодном, если ещё детей хочешь. — Разберусь без тебя, — отмахнулась она. — Я тебя не прошу нас сравнивать. Или чувства свои. Мне интересно, почему ты ходишь как побитый пёс вместо того, чтобы познакомить её со мной и Ксюшей… Забыть не можешь? — Сам не знаю, — пробормотал он. — Вот, уже почти три месяца не видел её. Нормально себя чувствую? Не-а. Просто… ну вот как тут объяснишь. Она мне дала понять, что не сложится у нас ничего. Есть жизнь…, а есть любовь. Как оказалось, не всегда в одном находится место другому. — Ну ты и придурок, Козловский… — прошептала Лиза, изменившись в лице. Данила изумился. Чтобы Елизавета Михайловна бросила ему такое — нужно было, чтобы как минимум челябинский метеорит на неё упал. Он только однажды услышал от неё «скотина», и то — в адрес Андерса Брейвика. Этим Лиза отличалась от Уршулы, которая в своё время сама учила его забавному польскому мату. — Елизавета, что же вы такое несёте? Я вас не узнаю… — Это я тебя не узнаю, Даня. Я-то думала…, а там вон что. Ты сдался? Ты — и сдался? Ты отступился от неё? Козловский, ну ты… это же не ты вообще. Господи, неужели хоть одна девушка в мире, если ты её захочешь, способна тебе отказать? — Прекрати! — Данила сел и наклонился к Лизе. Ему не хотелось больше шутить. — Ты ничего не понимаешь. Так было нужно, это, мать твою, её выбор! Как, интересно, ты себе это представляешь? Что это была бы за жизнь? Боярская закрыла глаза и медленно перевела дыхание. Ему даже не было стыдно за то, что он говорит с ней таким тоном. — Я не знаю, Даня… — прошептала она. Сейчас она была похожа на ту застенчивую Лизу, в которую он когда-то влюбился. — Но это, по крайней мере, была бы жизнь… Козловский устало потёр переносицу. Молча поднялся и направился в сторону выхода. Не хотелось ему этого всего. — Прости меня, — произнесла она, не шевельнувшись. Он знал, что извиняется она за тон, а не за смысл. — Ничего, — бросил он через плечо, но шаг не сбавил. Лиза — его родной человек, он не мог злиться на неё ни при каких обстоятельствах. Но сейчас ему нужно было побыть одному. И без советов Боярской он уже решил для себя, что не будет выполнять просьбу «подумать как следует». Её просьбу… Леры. В последний раз они виделись ещё там, в Нью-Йорке, на банкете по случаю окончания сезона. Ну, как — виделись. Больше она никогда не смотрела ему в глаза даже в роли, а после банкета улетела сразу, только, наверно, за Мышкой в номер заехала. Данила никогда больше не отпирал свой балкон. Он пытался, он честно пытался отпустить её из своего сердца. Но не видеть её больше было выше его сил. Глупо метаться между театрами в разных городах? Возможно. Но ещё глупее — отказаться от возможности хотя бы наблюдать за ней. Он обдумывал её слова, и доля истины была в её «нужна, пока не получил» в том смысле, что он действительно не мог больше ни о чём думать. Но он пообещал себе, он поклялся, что не сделает к ней ни шагу. Он только хотел её увидеть. В середине августа он приехал в «Современник» на сбор труппы. Первым в полупустом фойе он увидел — и не поверил почему-то глазам — Никиту Ефремова. Они снимались как-то вместе. Аня Чиповская только успевала порхать от одного к другому, потому что обоими восхищалась одинаково. — Кого я вижу! — с солнечной улыбкой парень пожал ему руку и крепко обнял. — Пришёл роли у меня отнимать? — Не знаю пока, — отшутился Данила. От мысли, что он может в любую секунду увидеть Леру, у него в голове всё путалось. А где… Артур Смольянинов? Поздороваться хочу. — Нет его пока, — Никита махнул рукой в сторону выхода, — он позже будет. Им с Дашкой мелкого не на кого оставить, говорят, третью няню уже меняют… «Дашка», она же Дарья Мельникова, жена Артура, служила в театре имени Ермоловой у Меньшикова. Вспомнив коллегу, Данила поневоле улыбнулся. Никита, очевидно, отнёс эту улыбку на какой-то другой счёт, потому что ухмыльнулся сам: — Пойдём-ка со мной. Кое-что покажу. Кое-кого. Козловский подчинился. Всё равно пока было нечем азняться. Он никогда не был в служебной части «Современника», и не сразу понял, что Ефремов привёл его к гримёрке, рядом и выход на сцену находился, и гримёрный цех… Никита постучал в дверь. Данила покорно прислонился к стене. — Кто там? — отозвался знакомый до боли голос, который, как бы Данила ни старался, всё равно не был готов услышать. Слишком знакомый. Заглянув через плечо Ефремова, он подтвердил свои догадки — среди прочих табличек на двери красовалось «Арт. В. Дягилева». Для него всё перестало существовать. Всё, кроме девушки за дверью и его тоски по ней, которая никуда не делась вопреки его ожиданиям. — Свои, — ответил ей Никита. — Выгляни в окошко, дам тебе горошку. — Подожди, я переодеваюсь… — Лерка, ты меня умиляешь. Мы с тобой столько раз целовались, а ты до сих пор меня стесняешься? — засмеялся Никита. — Ефремов, не борзей. Мы с тобой ещё пока ни разу не целовались. — Душа моя, мне нравится это «ещё пока»! И вообще не фамильничай. Дягилева. Никита взглянул на Данилу, но тот не удостоил его ответным взглядом. Ему вдруг пришло в голову, что будет, если и они с Лерой будут играть персонажей, целующихся на сцене… Кошмар какой. Он же завалит роль. Он не сможет целовать её по-театральному. Он не сможет целовать её, зная, что должен остановиться. Данила столько раз представлял себе их встречу. Прокручивал в голове варианты диалогов, мысленно писал сценарии и снимал эпизод со всех ракурсов. Уж этому-то он научился. Но все эти мысли сейчас покинули его умную голову, оставив внутри только глупейшее «Привет». «Ну вот… ещё один день без тебя», — думала Лера, заканчивая краситься. Да… дура она, конечно. Ведь нельзя же так запомнить человека только по одному его поцелую. Так носить его внутри себя, так болеть им, не отпускать… Ведь она знала, что пока она скрывает от себя слезинки, пока без конца вспоминает его взгляд, слова, руки, у Данилы тоже ничего не сложится. Связь между ними не оборвётся. Но сегодня был особенный день. Всё это время Лера мучилась потому, что помнила — Данила, человек, имя которого до сих пор заставляло её сердце вздрагивать лишний раз, может сегодня появиться в театре. Списывая это на своё малодушие, она ни у кого ничего не спрашивала. Только надеялась, что он хотя бы раз её послушает, что он отпустит её первым. Она постоянно держала это в голове. Много недель, каждый день, каждый час без него она помнила об этом. Что ей ещё оставалось, кроме как помнить. Но она совсем не ожидала, что, когда к неё постучит её любимый солнечноголовый соратник и сценический брат Никита Ефремов, он приведёт с собой кого-то ещё. Кого-то. ЕГО. «Господи, помоги мне», — подумали они одновременно. Они. …Они?.. Разлука была сравнительно недолгой. Но когда их взгляды встретились, им показалось, что ударила молния. «Господи, он совсем такой же…» Лера едва не задохнулась. В костюме, гладко выбритый — у неё разве что ноги не подкосились — смотрит на неё таким взглядом, какого она ни в одном фильме не видела, а может, всё потому, что взгляд обращён к ней?.. Глаза всё те же. Карие, ласковые, глубокие, как шоколад… Боже, какие глаза, если она может дотронуться до него? Он здесь. Он здесь. Лера едва не задохнулась. — Вот, смотри, какого дорогого гостя я привёл. Вы же давно не виделись. Круто, да? Никита заметил, что встреча случилась не такой радостной, как он того ждал. Он неплохо знал Леру, и подумать не мог, что эти двое не подружились. — Ну… пойду пока. — Ефремов ретировался, но они этого не заметили. Данила мог смотреть только на неё. Он так давно не видел… её, что больно было теперь стоять в полуметре. Только сейчас он понял, что желание быть рядом, которое он вытравливал из себя полгода, никуда не ушло, оно и не думало уходить. «Мне больно, Лера», едва не произнёс он вслух. Рукам больно — обнять хочется. Сердцу больно — не знать, можно ли. Глазам больно — она всё так же нежна и красива. — Входи? — спросила нерешительно. Послушался. Данила всегда её слушался. Почти. Дверь за ним захлопнулась оглушительно громко. По ощущениям — едва здание не обвалилось… От его скул острых, от грации тигриной, вкрадчивой, от взгляда этого пронзительного, прямого, хотелось плакать. «Смотрит он. Ну, что ты смотришь, как будто понимаешь?» «Прости, родная, прости, что не приходил так долго». «Мне не хватало тебя рядом, дорогой мой, бесценный… Единственный…» Он жадно рассматривал Леру, в тысячный раз подумав, какая она красивая. Она словно ещё красивее стала с тех пор, как они расстались, или это он так соскучился? Просто подойди к ней. Возьми её руки. Обними. Скажи наконец всё, что должен… Но он не помнил того, что должен, потому что изумительная, самая нужная девушка в мире смотрела на него, будто ждала чего-то. Глаза взволнованные, едва тронутые косметикой. Родинка у подбородка. Волосы, всё такие же мягкие, заплетены в замысловатую косу, по фигуре, по изумительным стройным ногам струится изящное платье тёмно-изумрудного цвета. Губы чувственные, желанные, ему даже не по себе стало, ну нельзя же так униженно мечтать о возможности. — Какая же ты красивая, — прошептал он. Лера опустила глаза. От того, как сильно она тосковала по нему и от того, что только сейчас это поняла, её разрывало изнутри. — Как Мышка? Лера не могла быть так близко к нему. И без того небольшое пространство гримёрки стало ещё меньше. Впервые с момента их расставания в больничной палате он был так близко, и смотрел так проницательно, серьёзно, что ли… Невыносимо. Она села в своё кресло и тут же почувствовала себя увереннее. — Хорошо Мышка. Спит без задних лап. С секунду оба помолчали. — У тебя тут мило, — Козловский оглядел комнатку и с каким-то горьким удовлетворением отметил, что тут и правда педантично чисто. — Так вот ты какая, Валерия Дягилева. Лера смутилась и имела неосторожность показать ему это. Щёк коснулся розовый румянец, она опустила глаза. — Как будто в первый раз видишь. — Ты знаешь, как будто в первый. — Ну и хорошо. Давай честно, ладно? Ты правильно сделал, что не отказался, я рада, правда. Я думаю, театр многое приобретёт благодаря тебе. — Ей не хотелось показаться перед ним излишне самонадеянной. Она понятия не имела, значит ли для него что-то по-прежнему, и не знала, какой вариант правильнее для них, для театра, сейчас. — Только, пожалуйста, не смотри на меня так, чтобы я чувствовала себя виноватой. — Я на тебя совсем не так смотрю. — Данила улыбнулся. — Ты действительно не сердишься, что… — Я не хочу об этом говорить. Дело твоё. И потом, это же было только временное увлечение. Ведь так? — она пытливо взглянула на него, и настала его очередь опускать глаза. — Только не говори, что думал обо мне всё это время. Пожалуйста, не говори. Даже если думал — не говори. — Как хочешь, но врать не могу. Конечно, думал, Лера. — «Каждый день, каждый день я думал о тебе, родная». Он назвал её по имени. Она ему едва в объятия не бросилась. Но только отрезала: — Зря. Данила… я предупреждала, что не знаю, как реагировать на всё это. Нам с тобой, наверно, достанутся роли в одних и тех же спектаклях. И это мой родной театр, это не какая-нибудь Америка. Тут я привыкла чувствовать себя комфортно, тут я не собираюсь делать что-то, что для меня неестественно… Так что пожалуйста. Она не сказала, что «пожалуйста». Но он понял. — Меньше всего я собирался заставлять тебя чувствовать себя некомфортно. Нотка стали, мелькнувшая в его голосе, успокоила и царапнула её одновременно. — Посмотри на меня. Козловский поднял на неё холодные глаза, и Лера выдохнула. Он не мог бы сказать, что именно сломалось только что. Но Лера поняла — теперь они чужие. Теперь она сможет с ним так же, как со всеми. Данила вышел из гримёрки, оставив девушку в одиночестве, и только тогда она разрешила прозрачной слезинке скатиться по щеке, впрочем, тут же вытерла её салфеткой, перед самой собой сделав вид, что ничего не случилось. В тот вечер, после встречи труппы, Данила разговорился с Галиной Волчек. Как любой корифей искусства, она оказалась потрясающим собеседником. Она пока не распределила роли в грядущих премьерах, но они обсудили пьесы, и, пока Данила пытался прояснить для себя, чем же он так ей приглянулся, наступил поздний вечер. Он возвращался к выходу из театра бесконечными коридорами, и из одной двери услышал шум музыки и человеческие голоса. Там явно что-то репетировали, и он заглянул внутрь, только из интереса, и оказался на балконе в зрительном зале. Ну, конечно, она на сцене. В коротких шортиках и мужской рубашке. У него едва дыхание не остановилось. Почти такой же он увидел её в самый первый раз, разве мог он тогда подумать, что эта женщина изменит всю его жизнь… Из зала на них смотрели несколько человек. На сцене не было никого, кроме неё и Никиты, интерьер представлял собой обычную спальню, и у Данилы в голове всплыли слова «мы с тобой столько раз целовались»… Лера переставила на стол с подноса, который, похоже, только что внесла, две кружки с чаем и какую-то выпечку. Никита с отвёрткой возился в углу у тахты. — Ну, как? — спросила она. — Заканчиваю, — бросил он ей. — Уже? — Тут всей работы — подтянуть несколько винтов. Готово. Лера, кокетливо улыбаясь, прошла и села на тахту. — Крепко. Молодец. Никита отшвырнул отвёртку куда-то к кулисам и уверенно подтянул Леру к себе. Они точно играли любовников, Данила только успел это понять, как Ефремов встал перед её разведёнными ногами на колени, его руки притянули девушку ближе: — Может, испытаем? — и прильнул губами к её шее. Она с улыбкой откинула голову назад, её пальцы зарылись в соломенные волосы; одним резким движением притянул её бёдра ближе к своим и опустил на спину, надвинувшись сверху и глубоко целуя. Даже с балкона Данила видел, что они целуются не по-театральному. Похожего от артистов всегда требовал Додин — максимального натурализма… Козловский наблюдал за картиной заворожённо, именно это он хотел сделать с Лерой тогда, да и теперь, что скрывать, и увиденное — чужой мужчина, ласкающий ЕЁ — почему-то страшно возбуждало… — Нет времени, — улыбнулась она, стоило им оторваться друг от друга, — надо вешать занавески. Никита перевернул Леру, и теперь она сидела на нём, он обнимал её, целовал плечо и шею: — Сначала чай. — Ну конечно… — ещё один поцелуй. — А это что? — бросил он в сторону подноса, не отрываясь от неё. — Яблочный пирог, — Лера даже не обернулась, чтобы взглянуть, куда он посмотрел. — Сама пекла? — Для тебя… — прошептала она так соблазнительно, что в зале кто-то хихикнул. Никита, точнее, его герой, не выдержал — притянул девушку за затылок и поцеловал снова. — Нравится? — Очень, — выразительно пробормотал он ей в губы. — Правда? — Правда. — Ефремов перехватил её руку и поцеловал ладонь, запястье, чувственно лизнул кончик безымянного пальца с колечком. — У тебя золотые руки. Я их очень люблю. — Ммм, только их? — наигранно надулась она. — И всё остальное тоже!.. — с победоносным рыком он опять перевернул её и утопил под собой в тахте, она рассмеялась: — Возьми пирог с собой? Я заверну… — Не надо, — он приподнялся над ней и прижал палец к её губам. Она тут же поцеловала его. — Я всё равно не смогу принести его домой… — Хочешь, я дам тогда рецепт? — Зачем?.. — Научишь жену, — она пожала плечами. — Она не любит печь, — прошептал Никита, он смотрел на неё так, что Козловский развернулся и вышел с балкона, правда, только за тем, чтобы тут же войти в партер… Репетиция окончилась, режиссёр — Кирилл Вытоптов — делал Лере и Никите, сидящим на краю сцены, замечания. — Господа, я, конечно, понимаю, что вам там нравится друг с другом миловаться, но вы не сделали почти половину мизансцен. Пошли, куда повело? — Да, как-то так получилось, — с улыбкой пожал плечами Никита. Лера хмыкнула и толкнула его плечом. — Это правильно, в том смысле, что вы друг другу не мешаете, вы хорошие партнёры, не сбиваете друг друга, но это очень плохо. Я вас за это ругаю. Я понимаю, лето не работали, но надо было повторить! Не забывайте, чем там всё оправдано, вы же давно не студенты… В этот момент Лера заметила Данилу. И никак не отреагировала. Ещё не хватало тут гляделки устраивать, она была верна своему слову. Сам-то сколько раз всё это вытворял с Уршулой, Лизой, Ксенией, Дашей и многими другими… Козловский поднялся и покинул зрительный зал. Это будет непростое время. И уж точно куда более интересное, чем он ожидал.