Хомячье счастье

Александр Пирс сразу понял, что миссия прошла не по плану. Сильно потрепанная ударная группа подавленно молчала и отводила глаза, только Зимний Солдат смотрел исподлобья и раздувал ноздри. Он был в крови весь, целиком, будто в ней искупался, волосы свалялись и обвисли жгутами, форму как медведь подрал, а в сложенных лодочкой ладонях – живой и металлической… Пирс моргнул и пригляделся. В сложенных лодочкой ладонях Солдата лежал комок темного слипшегося пуха. Не то меховой мячик, не то дохлый котенок-недоросток. – Что это? – Пирс поискал взглядом командира УДАРа, не нашел и обратился к заму: – Роллинз, зачем вы позволяете Агенту тащить с заданий всякую падаль? И где Рамлоу? – Ну… – сдавленным голосом отозвался Роллинз. – Он… это… – Погиб? Где тело? – Нет. Он…ну…это… – Попал в плен? Перешел на сторону врага? В последнем Пирс сильно сомневался: поискать оперативника преданнее Рамлоу – это еще постараться надо было. – Нет, – подтвердил его сомнения Роллинз. – Он… ну… – Да что вы мямлите? Барбер, Ламберт, Мэй, где ваш командир? – Да… это… он… – Эм… – Он…кхм… – Вы что, сговорились? – рассердился Пирс. – Или вас всех контузило? Газом надышались? Марш в медблок! Роллинз, к двадцати ноль-ноль мне нужен полный отчет по заданию и точная информация о местонахождении Рамлоу или его тела, ясно? – Так точно, сэр! – Приятно, что хоть три слова вы способны выговорить внятно, – язвительно прокомментировал Пирс. – И заберите у Агента это… эту дрянь, наконец. Когда УДАР, толкаясь и переглядываясь, поспешно вымелся за дверь, Пирс недовольно покачал головой и налил себе терапевтическую дозу бренди. Вот как с такими подчиненными строить новый мировой порядок? И это еще элитная оперативная группа! Мямлят, секретничают, гадость какую-то вон притащили, совсем распоясались! *** Через полчаса бойцы УДАРа – усеченным составом – сполоснулись, переоделись, немного пришли в себя и собрались в рекреации на двадцать пятом этаже для экстренного совещания. Солдат тоже был здесь, по-прежнему грязный и в крови: он так убийственно зыркал на любого, кто пытался подойти, что никто не осмелился отправить его на санобработку. В итоге Солдат занял кресло в углу, безнадежно его перепачкав, а остальные бойцы осторожно расположились вокруг. – Итак, на повестке дня вопрос, – мрачно проговорил Роллинз. – Как рассказать Пирсу, что Рамлоу…эээ… о том, что произошло с Рамлоу? – И выяснить, почему это с ним произошло, – добавил Барбер. – Это уже не так важно, – возразила Мэй. – До этого момента никто не дослушает. Нас сразу же сдадут на психиатрическое освидетельствование. – Если узнаем причину, сможем превратить обратно, – пояснил Барбер. – И может, тогда ничего никому объяснять не придется. – Кладезь здравого смысла, – саркастически похвалил Роллинз. На этом здравый смысл, похоже, весь вышел. Бойцы молча сидели и бездумно разглядывали съежившийся в руках Солдата темный комок, который всего каких-то пару часов назад был их непосредственным командиром. – Что-то он не шевелится, – глубокомысленно заметил Таузиг. – Может, сдох? – Сам ты сдох, – фыркнула Мэй. – У него просто вся шерсть слиплась и перепуталась. Если б у тебя были патлы до пяток, ты бы тоже не стал кроссы нарезать. Его надо помыть. – Хомяков нельзя мыть, – подал голос Ламберт. – У моей племянницы джунгарский хомячок. Их можно только расчесывать и купать в специальном песке. – Джунгарских? – уточнил Роллинз. – А это что за порода? Они снова уставились на хомяка. В котором, если честно, и хомяка-то можно было опознать с трудом, не то что породу. – Джунгарские поменьше, – почесал затылок Ламберт. – Может, сирийский? – Они ведь рыжие, нет? А этот какой-то черный. Роллинз поднапряг память и вспомнил посещение зоомагазина двухгодичной давности. Впрочем, ручаться наверняка он не мог: тогда он был пьян и искал корм для питона, который, как впоследствии оказалось, ему почудился. – Если не помоем, точно сдохнет, – решительно проговорила Мэй. – Слыхали про «Золотого мальчика»? Он был весь покрыт краской и умер от переохлаждения. – А если его сунуть в воду, – возразил Ламберт, – он подхватит простуду, воспаление легких и разрыв сердца от страха. Племянница мне так рассказывала. – Сначала разрыв сердца подхватит тот, кто попытается забрать его у Солдата, – оборвал их Роллинз. И тут его осенило. – Агент, – приказал он. – Поручаю тебе ответственное задание. Пойти в душевые и хорошенько вымыть коман… эээ, этого хомячка. Солдат, ни слова не говоря, встал и целенаправленно отправился туда, где обычно мылся сам. После этого повисла тишина. Кто-то таращился в пространство, кто-то дремал, Мэй, выудив нетбук, проводила какие-то таинственные изыскания в сети. Минут через двадцать Роллинза осенило вторично. – Вот интересно, – задумчиво проговорил он. – А если Солдат решит вымыть Бро… э…хомячка так же, как моют его самого? – То есть? – встрепенулся Ламберт. – Из шланга. Они переглянулись и бросились к душевым. – А мы разве моем Агента из шланга? – спросил на бегу Таузиг. – Обычно нет, – отозвался Роллинз. – Но если он очень грязный и в дурном настроении… И хомяк, и Солдат определенно были оба очень грязные и в дурном настроении, так что всю недолгую дорогу до душевой Роллинз усиленно прогонял нарисованный воображением образ хомячка, из самых лучших побуждений размазанного по стене мощной струей теплой воды. Бедняга Брок, не хотел бы он себе такой смерти… Около двери они притормозили и внутрь вошли осторожно, буквально на цыпочках. Небольшое помещение было заполнено паром, едва слышным плеском воды, тихим немелодичным мурлыканьем и слабым, но очень возмущенным верещанием. Солдат сидел на кафельном полу спиной к двери, уже чистый, в обернутом вокруг бедер полотенце. Роллинз кашлянул и, когда тот не ответил, предупредил: – Агент, я подхожу сзади. Снова не получив ответа, он приблизился и заглянул Солдату через плечо. Перед Солдатом стояла большая металлическая мыльница, наполовину заполненная водой. В воде в ореоле собственного меха плавал хомяк. И орал. Солдат, что-то ласково помыкивая, двумя пальцами мылил ему спинку. – Все под контролем, – доложил Роллинз, вернувшись к дверям. – Бр… то есть хомяк, жив, уже почти чистый и не только купается, но даже плавать умеет. Мэй вытянула шею: – Он его там обычным мылом моет? Хомяков если и купают, то со специальным шампунем для грызунов. Командир Рамлоу не обрадуется, если превратится обратно наполовину лысым. – Думаю, он уже обрадуется, если превратится обратно, – проворчал Роллинз. – По крайней мере, обошлось без шлангов. *** Все снова переместились в рекреацию. Солдат положил хомяка на журнальный столик и сушил стыренным невесть откуда феном. Хомяк громко трещал. – Может, зря мы его помыли? – заметил Барбер. – Так хоть молчал. Что бы он ни говорил, купание явно пошло хомяку на пользу. Он распушился, сразу сделавшись в полтора раза больше, темно-серая шерсть на голове и лапках осталась короткой, но все остальное тело выглядело прямо-таки лохматым, особенно задняя часть. – Прям трусы с начесом, – глубокомысленно заметил раздобывший виски и катастрофически быстро захмелевший Таузиг. – Это получается, теперь можно кричать: «Командир, тащи сюда свою волосатую задницу!» в буквальном смысле? Хомяк вывернулся из-под фена и с угрожающим видом бросился к нему. – А хомяки куса..? – спросил Таузиг. В следующий момент все узнали, что хомяки, оказывается, не только плавать умеют, но и высоко прыгать и сжимать челюсти не хуже питбуля. К счастью, мимо пальцев хомяк промахнулся и повис на манжете рубашки. Таузиг машинально вскинул руку, но не трясти ею у него ума хватило. Несчастный хомяк не мог разжать зубы под угрозой падения с немалой высоты на стол, поэтому повис, суча задними лапками и злобно вереща сквозь зубы. – Ой, – Таузиг поднял руку повыше. – А что это у него такое болтается? Сперва никто не сообразил, о чем он, потом Мэй закатила глаза: – То же, что и у тебя, дуралей. Он же мальчик. – Ого, – уважительно сказал Таузиг. – Такой маленький хомяк, а такие… Мужик! – А у сирийских хомячков вообще эта часть тела… хм…выдающаяся, – притворно ласково проговорила Мэй. – И если ты сейчас же не отпустишь несчастного хомяка, я расскажу командиру Рамлоу, что ты хватал его за яйца, и тогда он, когда превратится обратно, тебе твои оторвет. Хомяк утвердительно пискнул и сделал несколько энергичных жевательных движений. Наверное, хотел сказать, что готов приняться за дело хоть сейчас. – Да я что… никого я не хватал, – испугался Таузиг и опустил руку. Почувствовав под лапками твердую поверхность, хомяк разжал зубы и побежал искать убежище на руках Мэй. – Утю-тю, хорошенький, – она пощекотала его под подбородком. – Прелесть. Хомяк негодующе чихнул и направился к Роллинзу. Несколько секунд постоял, будто ожидая, не станет ли и тот награждать его всякими недостойными мужчины ласкательными прозвищами, затем устроился у Роллинза на колене. – Так все же сирийский, – проговорил Роллинз, с ужасом чувствуя подступающий порыв обозвать командира Малышом или Пушистиком. – Тогда почему он не рыжий? – А они всякие бывают, – Мэй потрясла нетбуком. – Я тут начиталась полезной информации. Представляете… Никто так и не узнал, что им полагалось представлять, но что они точно представить себе не могли, так это то, что через секунду на коленях Роллинза окажется очень злой Рамлоу. Правда, там он надолго не удержался и с матом грохнулся на пол. К счастью, одежда на нем сохранилась. – Ой, Брок, – обрадовался Роллинз. – Как здорово, что ты превратился обратно, а то там Пирс… – Так, – Рамлоу вскочил на ноги. – Я иду разбираться с Пирсом. А пока… Ты, – он ткнул пальцем в Солдата, – спасибо, что вынес из той заварушки. Вспомни до мелочей, при каких обстоятельствах я… изменился. Ты, – в сторону Мэй, – не смей называть меня прелестью! А ты, – он прищурился на моментом протрезвевшего Таузига. – Можешь попрощаться со своим хозяйством. Если старик меня не сожрет, я вернусь и из тебя Кена сделаю, ясно? – он обвел взглядом присмиревших бойцов. – И чтобы никому ни слова! Роллинз, через две минуты ко мне. Надо придумать, как отмазываться перед Пирсом. После того, как Рамлоу вихрем вылетел из зала, несколько секунд царила тишина, прерываемая лишь мерным гудением: Солдат, сообразив, что сушить хомяков в ближайшем будущем не придется, принялся за собственные влажные волосы. – Ладно, – наконец, проговорил Роллинз. – Я надеюсь, что это происшествие носило…э…разовый характер, но на всякий случай нам нужен протокол. Мэй, тебе задание. Полагаю, ты там не только про размер яиц хомяков успела вычитать, так что с тебя информация. Чем кормить, где держать и все такое. Понятно? – Будет сделано, – отчеканила Мэй. – Но, сэр, неужели вы и вправду думаете, что это может повториться? – Хочется верить, что мы действительно там газа надышались, – вздохнул Роллинз. – Но протокол действий на всякий случай нужен. *** Впоследствии Роллинз не раз хвалил себя за дальновидность. Протокол действительно пригодился, даже очень. Удалось выяснить, что в хомяка Рамлоу превращают… сильные негативные эмоции. К счастью, ушибить мизинец об тумбочку было недостаточно, но, увы, в жизни боевика, двойного агента и просто хорошего рискового парня хватает негатива посильнее, чем от ушибленного пальца. И ведь даже успокоительными не закинешься: нельзя же идти на задание с затуманенными мозгами и притупленными реакциями. Призвав на помощь весь самоконтроль, Рамлоу умудрялся продержаться в человеческом обличье ровно столько, чтобы вернуться с задания и сдать отчет, но стоило ему выйти за дверь кабинета Пирса, как наступал полный… хомяк, да. Рамлоу, может, и рад был бы забиться куда-нибудь и переждать приступ, но хомяк опасался одиночества и тяготел к компании. Хуже того, компания тяготела к хомяку. Стоило Рамлоу охомячиться, как из-за всех углов словно по волшебству появлялись подчиненные и принимались о нем заботиться. Роллинз таскал его в спортзал, где они часами оккупировали беговую дорожку и беговое колесо соответственно. Барбер угощал его йогуртом и шоколадом. Йогурт и шоколад, конечно, жутко вредны для хомяков, но всяко полезнее виски, а в такие моменты Рамлоу остро хотелось напиться. Да ладно. Живем, как говорят хомяки, два с половиной года, чего там. Мэй его гладила. Правда, быстро срывалась на тисканье и сюсюканье, и тогда Рамлоу трещал и верещал до тех пор, пока кто-нибудь не прибегал на помощь. Ламберт мастерил для него лесенки из палочек для эскимо и туннели из втулок от туалетной бумаги. Прохождение такой полосы препятствий неплохо успокаивало нервы. Солдат его купал. После того первого раза ему почему-то взбрело в голову, что Рамлоу это нравится. Купаться Рамлоу не особенно нравилось, а вот потом сушиться феном… Кроме того, он выяснил, что Солдат знает целые две колыбельные («Тише, малыш» и «Все милые лошадки»), но уши ему в свое время явно оттоптал кто-то потяжелее медведя. Таузига же после инцидента с определенными деталями анатомии хомяк возненавидел всеми фибрами своей хомячьей души. И если Рамлоу-человек относился к Таузигу с профессиональным безразличием, то Рамлоу-хомяк дважды его покусал, трижды описал, а один раз даже свалился ему на голову со шкафа в своем прогулочном шаре. Как хомяк в прогулочном шаре умудрился забраться на шкаф? Об этом стоит спросить Бортовой Журнал Капитана Роллинза. Но обо всем по порядку… В одном из кабинетов появился небольшой сейф, содержимое которого берегли похлеще, чем Пирсов бункер с хеликарриерами. В сейфе хранились две мисочки, поилка, кошачья расческа, пакет древесного наполнителя, зерновая смесь из зоомагазина, пластиковая переноска и ярко-розовый прогулочный шар. Кроме того, в кафетерии периодически резко возрастал спрос на вегетарианское меню (кроме капусты), а Роллинз начал вести дневник, в который скрупулезно записывал всё происходящее с хомяком, надеясь таким образом отыскать способ вернуть дохомяковую эру. Дневник очень скоро начал проходить под шуточным названием Бортовой Журнал Капитана Роллинза. На его страницах можно было найти записи вроде следующих: «Второе марта. Принес Броку хомячиху. Понимаю, что он потом меня убьет, но интересно ведь. Хомячиха побила его, отобрала последнюю морковку и убежала под кресло. Брок сделал вид, что ничего не было. Да, Брок, вот уж не знал, что ты такой подкаблучник… » «Пятое апреля. Посмотрел в ютубе, что защечные мешки у хомяков достают чуть ли не до колен. Решил проверить, хранит ли в них что-нибудь Брок. Оказалось, как и всякий нормальный хомяк, да, хранит. Но если все нормальные хомяки носят в защечных мешках горох и виноград, то Брок – патроны кольцевого воспламенения двадцать второго калибра. Чуть не прослезился. Узнаю командира. Неплохая альтернатива разгрузочному жилету, если подумать…» «Пятнадцатое мая. Сегодня Таузиг чуть не получил инфаркт, когда со шкафа ему на макушку сверзился Брок в своем розовом прогулочном шаре. Я понимаю, что силы воли и рвения у Брока хоть отбавляй, но на одной силе воли при размере в пятнадцать сантиметров на шкаф никак не залезешь, особенно в шаре. Явно кто-то подсадил, но никто не признается. По-моему, это Агент. Заглянув на шкаф, я обнаружил там крошечную пластмассовую снайперку. В солдатики они, что ли, на шкафу играли? Черт с ним, все равно не признается». *** Увы, несмотря на интересные записи, продвинуться к разгадке состояния Рамлоу журнал не помог. Однако совершенно неожиданно года через два всё прошло само. К исходу третьего месяца, завершившегося без приступов хомякооборотничества, Рамлоу пригласил всех посвященных в бар на пиво. Даже Солдата. Ему, правда, пришлось довольствоваться лимонадом. – Сдох хомяк, – вынес вердикт Барбер, подув на шапку пены в кружке. – Зря я его шоколадом кормил. Рамлоу фыркнул: – Надо было его спиртом поить. Глядишь, и не пришлось бы столько ждать. – А жаль, – вздохнула Мэй. – Он был такой пушистенький… – Вот заведи своего и тискай, – Рамлоу передернуло. – Я на овес и прочее сено, наверное, лет двести смотреть не смогу. – А и заведу, – решила Мэй. – Точно такого, сирийского. Все равно вещи остались, – и она полезла в телефон обшаривать сайты зоомагазинов. Таузиг, которого Рамлоу на радостях тоже пригласил, предусмотрительно молчал в тряпочку, хотя в душе, несомненно, плясал на воображаемой могиле хомяка кан-кан. Солдат задумчиво смотрел на Рамлоу над кромкой стакана. В глубине его холодных голубых глаз Рамлоу разглядел смутную ностальгию и неопределенное желание продолжать таскать его, Рамлоу, в душ и петь ему там колыбельные. Рамлоу вздрогнул и решил, что пятая кружка была лишней. – Что ж, хорошо, что это был хомяк, – подвел итоги Роллинз. – Почему это? – подозрительно осведомился Рамлоу. – Сам подумай, Брок. Вот черепахи, например, доживают до ста пятидесяти лет. И Рамлоу понял, что ему действительно очень-очень повезло, что это был всего лишь хомяк.

КОНЕЦ