Часть 1
16 марта 2016 г. в 19:42
В последние месяцы доход её лапшичной вырос втрое, но Икумацу это не радует, ведь достаточно только посмотреть на посетителей, чтобы понять, что здесь что-то не чисто.
Эти бритоголовые, похожие больше на уголовников, чем на самураев, кучкуются по углам, делают вид, что обсуждают судьбы мира — ненавистные Джои. Или, например, зачастившие Шинсенгуми, господа «сначала взорвем, а потом разберемся». Или еще лучше — Харусаме, цирк в походе. Уж что они здесь забыли, Икумацу не представляет.
Что она точно знает — так это имя виновника.
Если бы этот психически неуравновешенный — «мастер маскировки»! — не завел привычку забегать к ней на пять минут посреди дня, её лапшичная не стала бы так безобразно популярна. К тому же он всегда приводит с собой какую-нибудь очередную живую достопримечательность квартала Кабуки: или стадо Джои, пылающее гневом справедливости и увешанное бомбами, или кучку запуганных журналистов, или голодную, но при этом нищую Йородзую, или разъяренный взвод Шинсенгуми. Зато ночью он прокрадывается в лапшичную в одиночестве, и Икумацу была бы ему даже рада, если бы по утрам их обоих не будил вопль «Умри, Кацура!» и жизнерадостное «Бах!» базуки.
Она ненавидит Джои. Кацура приносит ей запах крови, бессмысленные идеалы, редкостный самурайский идиотизм — и прогнать бы его взашей, чтобы не напоминал о муже, чтобы снова не переживать эту оглушающую потерю… Но в такие моменты она думает о Ято — они прячутся от солнца под зонтом, как она прячется от новой боли за тонкими стенами ресторанчика. Но боль всегда будет здесь, за сёдзи, как и солнце над зонтиком будет всегда. И потому Кацура остается — пусть и не всегда обласканный.
А с ним остаются и революционные идеи, и вечно голодные самураи, и страна, которую нужно спасать. Еще остается, например, гиперпространственный телепорт, купленный по дешевке Кацурой где-то на другом краю галактики и оставленный в лапшичной на временное хранение. Как-то среди ночи Икумацу случайно заденет ногой коробку, после чего она сама, ресторанчик, телепорт и небольшой участок канализации Кабуки окажутся где-то около Арарата, а Кацура будет зачитывать ей инструкцию к телепорту по междугородней связи, поминутно извиняться и спрашивать, как ей там горный воздух. Джои на два месяца залягут на дно, пока их лидер будет оплачивать трехчасовой телефонный разговор с Турцией.
А как-то раз Кацура надумает сварить на кухне лапшичной нитроглицерин, после чего кухни у ресторанчика больше не будет, как и западной стены. Икумацу узнает и запах перцевых бомб, и мощь слезоточивого газа, и специфику генератора психических волн — она вообще очень скоро прекрасно будет разбираться в чертовой уйме современного амантовского вооружения, которое Джои с большим успехом используют друг против друга и посетителей лапшичной, чем против правительства и Шинсенгуми.
И она даже не удивится, когда Сакамото, почувствовавший себя внезапно немного виноватым (!) за случай с Элизабет, подарит Кацуре очередную, на этот раз драконоподобную, живность. И ни она, ни Кацура, ни, что самое скверное, сам Сакамото — да вообще весь квартал Кабуки опять-таки не удивятся, когда живность вырастет до планетарного масштаба и попытается сожрать Землю, но, огребя от Гинтоки, позорно смоется на край галактики.
И, конечно, она будет готова к частым визитам космических пиратов. Или к повышенному вниманию правительственных агентов. Или к внезапным и опасным для жизни подаркам Кацуре от Сакамото. Или к приступам мизантропии Шинсенгуми. Или к антиобщественным выходкам Йородзуи. Или к тому, что она станет бухгалтером Джои и научится орать на бритоголовых революционеров, как на обмочившихся щенков.
Но есть вещи, к которым Икумацу не будет готова никогда — когда много его крови, когда переломанные кости, рваные и колотые раны. Тогда ей захочется снова пнуть телепорт и перенестись вместе с Кацурой в другую страну, которую не надо спасать, в которой Джои не отберут у неё снова самое дорогое.
— Видишь, — бодро скажет Кацура, когда Икумацу снимет последний бинт. — Ты настоящий самурай. Я сделал из тебя воина Джои.
Иногда она думает, что каждое правительство имеет тех революционеров, которых заслуживает.