Монолог

Он смотрит, как она не отводит взгляд от Фора. Он не знает, что это? Ревность? Резко отвернувшись, Питер выходит из залы. И идет, куда глаза глядят. Поворот. Еще поворот. Ступеньки. Шаг ускоряется. И вот он уже почти бежит. Дверь. Парень вырывается на крышу здания, как на свободу из тюрьмы. Глубоко вдыхает и закрывает глаза. Сжимает кулаки. В голове, как в клетке, мечутся мысли. Одна другой хуже. И, кажется, сейчас он готов убить сам себя, за это глупое предположение о ревности. Ведь ее нет перед глазами. — Проклятье! — Ну что, Убогая, ты разобралась? Уже хочешь спрыгнуть с моста? Воспоминания когда-то брошенных слов жгут горло. Немеют губы. Когда он только ее увидел, сразу понял, она из тех недоступных девушек, которые никогда не посмотрят на такого как он. И волна ненависти и злобы затопила его голову. Раз за разом он находил способы уколоть её, сделать ей больно, довести её до слез. Но в ответ, раз за разом, получал упрямый взгляд. Поднятую бровь. И злость. Её злость. Ему казалось, что это победа, но у этой победы оказался привкус гнили, когда он понял, что проиграл ее глазам. — Я идиот! Круто развернувшись, Питер ударяет кулаком по двери. Незапертая дверь от такого обращения резко открывается и ударяется об стену с громким стуком. Ему хочется сбить костяшки пальцев до крови, но на крыше больше нечего бить. И от осознания этого его затапливает бессилие. — Как же ты меня раздражаешь, Трис. Питер садится на землю, прислоняясь спиной к дверному косяку. Закрывает глаза, пытаясь избавиться от её взгляда, обращенного не к нему. Но чтобы спастись от этих глаз, наверно придется самому прыгнуть с моста… — Ты, что тут делаешь? — я резко подскакиваю от этого голоса. — Убогая, ты меня напугала, тебя не учили вести себя? — злобно шиплю в ответ. — Тебе самому то не надоело? Быть ребенком? — она подходит ближе, и я вижу каждую её ресничку. Она смотрит на меня снизу вверх, своими безумно-голубыми глазами, и я так хочу сказать очередную колкость, но не могу. Трис не отводит взгляда, и мне кажется, что ее улыбка, обращенная ко мне, похожа ту, что она обычно дарит Фору. От осознания этого перехватывает дыхание, и сам не понимая, что делаю, я протягиваю руку к её лицу. А она, это так странно, не отшатывается, а наоборот подается навстречу моей руке. И от этого неуловимого движения я теряюсь, но тело знает, что нужно делать. Всего лишь шаг вперед, и мои руки обнимают её за талию, а губы прижимаются к её губам. В этом поцелуе вся боль, обида, всё то, что убивало меня со дня нашей встречи. Но Трис опять удивляет, она не отстраняется, не пытается вырваться, а обнимает за шею и отвечает на поцелуй. По телу пробегает дрожь, и ощущение её губ сводит с ума. Снова и снова я целую её. То нежно касаясь, то со всей страстью впиваюсь, то провожу языком по её нижней губе, и эти ощущения медленно стирают всё, то что заставляло меня ненавидеть её… С грохотом мимо проносится поезд, и Питер открывает глаза. На улице темнеет. Прохладный ветер треплет его волосы. Сон отступает. Парень встает и сжимает зубы, превращая губы в тонкую линию. Грудь часто вздымается, как будто он только что пробежал стометровку. Питер проводит рукой по волосам, успокаивая дыхание, разворачивается и спускается обратно в зал. В его голове пустота. Он чувствует, что это не последний такой сон, и знает, кого обвинить в этом. — Как же ты меня раздражаешь, Убогая!