Невозможно любя

      Выдохнув едкий дым прямо в воздух высокой и до омерзения пустой комнаты, Элеонор устало прикрыла глаза, стараясь дышать как можно реже, ненавидя сам факт необходимости дышать. Когда ей было скучно, она просто прислушивалась к себе, стараясь познать свой организм, считая удары своего сердца, скользя взглядом по венам. Все для того, чтобы не тонуть в болоте, в которое она сама себя загнала, боясь лишний раз подумать о том, что она делает. И поэтому она ранила, ранила душу, тело, мысли, будущее, даже толком не думая о нем. А зачем думать о том, что будет потом, если тебе мерзко даже настоящее?

Я задыхаюсь в тесноте, Ведь мне казалось, я из тех, Что держат сердце на замке И в абсолютной пустоте.

      Наследная принцесса. Богачка. Развратница. Хамка. Независимая кошка, которая умудрилась подчинить своими выходками даже Королеву. Свободолюбивая стерва. Одиночка. Девочка в теле женщины, которая повзрослела слишком рано, не успев научиться жизни и принять ее черные полосы.       Секс — способ защиты, отвлечения, хоть какого-либо разнообразия в жизни. И не важно, парень или девушка. Или двое. Губы слишком сухие, они не понимают, кого целуют. Пальцы давно онемели и не воспринимают тепло. И никакие ласки не помогают достучаться до еще бьющегося мерно сердца, которое, несмотря ни на какие ее проказы, упорно продолжает стучать о мраморные ребра, не давая утонуть в пустоте, в которую она так стремится.

Значения не придавать Тому, кто разделил со мной кровать; Чтоб не влюбляться и не влюблять, Чтоб никогда больше не страдать.

      Она боится любви. Боится влюбиться в кого-то до потери пульса, до полного доверия, до этих треклятых мотыльков в животе, до непослушных конечностей, до зуда в голове. Боится отдаться кому-то без остатка, живя только его воздухом. Она боится именно ее — зависимости, зависимости от человека, от души, от легкого касания и даже редкого взгляда.

Бежала от любви, как от болезни — Не подпуская близко никого. И, не заметив, что лечу над бездной Я сорвалась на самое дно.

      И она падала все ниже и ниже, отдаваясь каждому второму, кто ее хотел, теряя свой голос, хрипя и давясь от дыма сигарет, не спя ночами от отходняка после очередной дозы. И все потому, что ей казалось, что это правильно. Так и должно быть. Потому что она — падшая, ненужная, пустышка, девушка ни о чем, которую только и можно, что трахать на каждой подходящей поверхности. Никто и никогда не ценил ее за то, что находится под слоем макияжа и тонкой одеждой, никто не смотрел глубже ее богатства и гонора.       Пока не появился Он…       Молчаливый, но в то же время наглый телохранитель, который с первых же дней нашел рычаг, подцепив ее на крючок. Своей уверенностью, некоторой грубостью, харизмой и дикой сексуальностью. Она видела сотни мужчин, сотни тел, глаз, губ, но Джаспер… Он был другим. Он смотрит не на ее маску, которой она жила, а куда-то вовнутрь ее, пробираясь под кожу, к сердцу, которое бешено ускорялось при одном только его касании.       И она старалась ненавидеть его. Правда старалась. Снова и снова отталкивая, изменяя, поддразнивая, ссорясь, не выбирая выражения, пытаясь оттолкнуть его как можно дальше, чтобы он не пробил ее стены, ее принципы, ее жизнь, в которой она неуклонно погибала, несмотря на еще юный возраст.       Но он был неумолим. Очередной косой взгляд, надменный смешок, из-за которого хотелось запустить в него бутылкой шампанского, не щадя дорогого алкоголя, обжигающее касание, дерзкий поцелуй в шею, дыхание возле уха, от которого по коже бегут мурашки, грубые, рваные толчки внутри нее, пока она, до крови кусая губы, раздирала его мускулистую спину, снова и снова сдирая корку на не успевающих заживать ранках.       Джаспер знал, что сказать и что сделать, чтобы она замолчала, даже если она того не хочет. Он мог ее заткнуть, хоть резким движением, хоть грубым поцелуем, от которого она была готова упасть прямо на месте, потеряв ориентацию в пространстве. Он снова и снова уверенно играл на ее правилах, обрывая ниточки ее спокойствия, вынуждая ее скандалить, угрожать, разбивать дорогую посуду, а потом набрасываться на него в порыве страсти, не думая о приличиях и сохранности одежды.       Но в какой-то момент она не выдержала. Она поняла, что ее телохранитель слишком подобрался к ее душе, что она рискует окончательно стать зависимой от него, и Элеонор просто оборвала с ним все нити, объявив о помолвке с первым же лордом, на которого ей указала мать. Ни имени, ни его внешности она не помнила, но ей было важно только одно — избавиться от мужчины, который будоражил ее даже во снах, находясь за дверью ее спальни.       Но он среагировал не так, как она ожидала. Она предвкушала скандал, ссору, может, что он поднимет на нее руку, будет кричать, срывая голос, что она сломает его выдержку и напускное спокойствие. Но всего этого не было. Джаспер только выдавил улыбку, привлек ее к себе всего на мгновение и ушел, не издав ни звука. Но ей стало не по себе, когда она на губах вместо его поцелуя ощутила что-то новое и до боли страшное — прощание.

Разбилась в дребезги в одну секунду Поняв, что он значит для меня. Когда вдруг он отпустил он мою руку И обнял на прощание, уходя.

— Скотина! — прорычала она, запустив лампой в стену, и, вцепившись руками в волосы, сдавленно зашипела сквозь зубы, плотно закрыв глаза. Ее комната была перерыта, словно в ней произошел взрыв: перевернутая мебель, сорванные занавески, разбитая посуда, разбросанная по полу одежда и косметика. — Ублюдок! Тварь! — ругательства лились с ее искусанных в кровь губ потоком, который она просто была не в силах остановить, давясь от той боли, что рвала внутренности на куски. Ей хотелось выть от того, что она не понимала, что это такое, почему ей так больно, почему она так… скучает?

Объясни почему, без тебя не могу; И как можно, любя, отпустить тебя? Свет становится тьмой, мой разрушен покой. Как могу я, любя, отпустить тебя?

      И новые наркотики, и новые бесчисленные пустые половые связи, и проблемы, и боль, и скандалы, и ненавистные слезы по ночам, от которых хочется просто прыгнуть из окна, чтобы хотя бы на мгновение почувствовать себя свободной, свободной от боли, страха, потерянности, которая сковало доныне ледяное сердце девушки.

И замер мир, что вокруг меня; Душа застыла, оцепенев. И беспросветная эта мгла Скрыла от глаз моих Солнца свет.

      Мания. Началась грубая, неуравновешенная, какая-то дикая мания. Мания им. Его жизнью. И она нанимала агента за агентом, платя сотни долларов, чтобы за ним следили, чтобы сообщали о его жизни, встречах, отношениях, работе. О каждом его вдохе и выдохе, которые она жадно впитывала через полученные фотографии.       Такой родной с легкой улыбкой, в костюме, с щетиной на идеальном подбородке, с широкими плечами и телом, которое она, кажется, познала до последнего миллиметра. И по которому сейчас так безбожно скучает. Ненавидя всей душой это чувство, которым он, кажется, заклеймил ее.

И я смотрю тебе молча вслед, Я просто пытаюсь понять: Как удалось тебе, как ты успел Так незаметно сердце отнять?

      Побледнела. Осунулась. Похудела сильнее, чем могла бы под действием наркотиков и выпивки. Перестала краситься и почти выходить из своей комнаты, послав весь мир, утопая в подушках своей огромной и такой невыносимо одинокой постели, мысленно возвращаясь в те часы, когда рядом эти простыни сминало его теплое тело.

И, глядя на своё отражение, Ищу ответ в своих же глазах: Как ты могла потерпеть поражение И как теперь всё вернуть назад?

— Да, да, люблю! — орала она в пустые стены, с которых содрала обои, не заботясь о сохранности ногтей, ломая их до мяса, шипя от боли, радуясь тому, что может отвлечься на любое другое чувство, кроме того, которое лишало ее возможности дышать.       Ночами она видела его глаза. Днями искала в слугах черты его лица. Давилась от желания почувствовать его кожу, вдохнуть его запах, просто утонуть в его власти и уверенности. Зависима.

Теперь я знаю, ты не был мне другом; Но слишком поздно это поняла. Когда ты отпустил вдруг мою руку И обнял на прощание, уходя.

      Пустые будни, бессмысленные. Погруженность в дела страны, кивки учителям и семье, молчаливые походы к врачам, пытающимся хоть как-то спасти ее от полного истощения. Испуганный взгляд Лиама, требующего ее прийти в себя, легкая встряска по щекам и страх в каждой черте его лица. Он боится. Ее или… за нее? — Он того стоит, Лейни?! Этот ублюдок реально стоит того, чтобы ты убивалась ради него? — Гораздо больше… — шепчет она сухими губами, — он стоит гораздо больше.

Объясни почему, без тебя не могу; И как можно, любя, отпустить тебя? Свет становится тьмой, мой разрушен покой. Как могу я, любя, отпустить тебя?

— Элеонор, к тебе пришли, — холодный, дрожащий голос матери врывается в зудящую от боли голову, и принцесса даже не открывает глаза, продолжая слушать стуки своего сердца. Так проще, так легче, как когда-то.       Под кем-то прогибается кровать, и теплые, немного влажные губы касаются ее обнаженного бедра, скользя по талии, груди, шее и легко цепляя покрытый испариной висок. Боится дышать, чтобы наваждение не исчезло, чтобы она снова не потеряла это чувство, от которого сердца бросилось вскачь, лишая ее дыхания. — Джаспер?.. — голос, полный страха, что она не услышит ответа, что, открыв глаза, поймает взглядом пустоту. И тогда она просто покончит с собой, потому что это невыносимо, невыносимо жить, жить жизнью, в которой нет его.       Но те же губы невесомо касаются ее потрескавшихся губ, с которых почти мгновенно срывается жадный стон, и ее руки, тонкие, слабые, скользят по его плечам, жилистой шее, щетине, губам, носу… — Я здесь, принцесса… — шепчет он, и она рискует открыть глаза, уже предвкушая, как ее побитое сердце разорвется, наткнувшись на пустоту. Но она видит его небесно-голубые глаза, и каждую клеточку ее измотанного тела заполняет всепоглощающее, неукротимое счастье, срывающее все запреты.       И она смеется, смеется в голос, как, кажется, никогда не смеялась, переворачивая его на спину и нависая над ним, жадно ловя бешеным взглядом его искреннюю и такую желанную улыбку. — Это ты? Это правда ты? Я не сплю? Я не под кайфом? Или я уже умерла, умерла без тебя?.. — и она целует его, снова и снова, вдыхая его запах, задыхаясь от его вкуса, боясь, как бы ее сердце не взорвалось от той нежности, которая буквально распирает ее изнутри. — Лейни… — снова шепчет он, поймав ее лицо, с нереальной нежностью вглядываясь в ее глаза, — ты меня любишь? Ты любишь меня, Элеонор?       Почти секундное колебание, потому что она никогда и никому не говорила этих таких слов. Но, может, она хранила их как раз для этого момента? Для этого мужчины, для этой секунды, когда она, не в силах перестать улыбаться, выдохнула ему в губы, путаясь неслушающимися пальцами в его коротких волосах: — Люблю…