Настоящий сумасшедший

— Значит, ты правда сделал ей предложение, а, Билли? Если сестра Рэтчед так хочет, чтобы он поучаствовал в сеансе групповых разглагольствований — извольте. О, он поучаствует! Он поучаствует со вкусом. Он поучаствует так, что больше никогда и никому в голову не придёт звать его на подобного рода забавы. — Ты действительно любил её, Билли? Безответно любил ту, которая на куст во дворе обращала больше внимания? Готов был ради неё на всё, а она не оценила страсть сумасшедшего? Губы сестры Рэтчед сжимаются в тончайшую из полосок. Губы Билли, наоборот, приоткрываются; его глаза тоже распахиваются широко-широко и наполняются влагой. Но он не плачет — ещё не успевает заплакать, как будто он не успел определиться с тем, что ему испытывать — удивление или горе. — На что ты надеялся, парень? По сравнению с тобой даже Мартини и Чесвик — самые надёжные члены нашего общества. Они хотя бы никому ещё не предлагали руку и сердце, и по моему скромному мнению, это очень благоразумно с их стороны. Билли, дружок, неужели ты совсем не видишь себя со стороны? Неужели у тебя до сих пор зреет вопрос о том, почему она тебе отказала? Почему даже не стала тебя слушать? Из горла Билли вырывается слабый звук, но от страшного волнения он заикается так сильно, что этот звук — единственный, нашедший путь на свободу. — Ты ведь даже не знал её, Билли. Любить того, кого толком не знаешь — и есть сумасшествие. А надеяться на взаимность такому, как ты — и вовсе окончательное помешательство. — Собрание окончено, — объявляет сестра Рэтчед, но это, конечно, не от жалости к Билли — просто всё идёт не по написанному ею сценарию. Все понемногу расходятся, и остаются сидеть лишь заваривший кашу Макмёрфи и Билли, застывший на месте, словно его привязали к стулу, и он бросил попытки освободиться. Макмёрфи добился своего, но даже ему цена кажется слишком высокой. Он подходит к Билли и пытается обнять его, а тот так упорно пытается оттолкнуть его своими тощими руками, что это даже смешно. Макмёрфи прижимает его крепче, прямо-таки вдавливает в свою грудь, пока Билли не перестаёт трепыхаться и не замирает, как животное, не приученное к человеческим рукам, но слишком боящееся их, чтобы бороться. Тогда Макмёрфи немного ослабляет хватку и даже поднимает одну руку, чтобы похлопать Билли по кудрявому затылку, мокрому от пота — Макмёрфи почти довёл бедолагу до очередного нервного срыва. Его показательное выступление перед сестрой Рэтчед не стоило таких жертв. Макмёрфи воочию представляет, как Билли предлагает выйти за него замуж какой-нибудь потаскухе, в которую ему угораздило втюриться — или же она была ангелом во плоти, не важно, к тому же настоящий ангел снизошёл бы до Билли. Жаль только, что ангелов не существует, потому что ещё ни один не спустился с небес, чтобы коснуться своим крылом здешних обитателей. В общем, Макмёрфи легко догадывается, что Билли потел и трясся во время своего тогдашнего выступления, и это зрелище не кажется ему жалким — только вызывает жалость. Макмёрфи готовится сказать что-то вроде «не думай о ней, Билли, она не заслуживала такого хорошего парня, как ты», но он не может произнести столь наглую ложь. Билли, может быть, не отличается умом и вообще мало чем отличается в положительном смысле, но он умеет чувствовать ложь. И просто умеет чувствовать. И Макмёрфи говорит: — Ты вовсе не сумасшедший, Билли. Будь ко мне снисходителен. Для меня каждая женщина — всего лишь очередная дырка; то, что ты испытываешь, мне незнакомо. Так что, знаешь ли, Билли… я всегда был уверен, что из всех местных, кроме Вождя, я один нормален, но вообще-то… пожалуй, по сравнению с тобой это я — настоящий псих.