Все должно было быть не так

      Пусть будет Жади, ее непокорный и волевой характер, вздорность и сумасбродность, ее слепая любовь к Лукасу, патологическое желание испортить жизнь себе и всем окружающим, особенно ему, Саиду, любовь которого в ее глазах не будет стоить ничего. Пусть будут море слез, нет, океан слез, пролитых по ночам в подушку, пусть будут мольбы, направленные к Аллаху с просьбами послать ей, наконец, счастье. Пусть будут попытки к бегству, бесконечная череда лжи и измен. Пусть будут пощечины и слова о разводе, а потом снова и снова слова слова, незаслуженное прощение, а все потому, что она – любовь всей его жизни. Пусть будут осыпаны проклятиями все те, кто встал на пути к ее счастью. Пусть будет маленькая Хадижа, несправедливо пострадавшая в борьбе двух слепцов за свободу и сказочную, манящую любовь. Пусть Зорайде просит наладить мир в семье Рашидов, пусть – все равно ничего не выйдет. Пусть будет дядя Али, старающийся наставить сбившуюся с пути племянницу – ей не до него, она все знает лучше, ведь это судьба, мактуб.       Пусть будет Саид, вечно униженный, растоптанный. Пусть будут сжаты губы и руки, пусть в словах звучит метал, сердце, пусть, раненое неоднократно, продолжает жить любовью к женщине, которая очаровала, заколдовала его. После всех грубых ссор он вновь придет в ее комнату и, уткнувшись лицом в ее платок, проронит, быть может, несколько слез от бесконечной боли. Пусть будет страдающая Ранья, ошибкой судьбы затянутая в тугой клубок человеческих чувств. Пусть будут все те, кто так или иначе пострадал в этой истории: Маиза, Мел, Зейн…да мало их?       Пусть будет Лукас, вечно молодой и влюбленный, трусливый и несобранный романтик, готовый лишь на словах постичь истинную любовь. Пусть убегает вновь и вновь от преданно ожидающей его Жади, от проблем, от важных и решительных действий. Пусть любит он,как и всегда – на расстоянии, время от времени приезжая в Марокко, дабы разбередить заснувшие чувства своей молодости. Пусть, в конце концов, убедившись в собственной несостоятельности, в собственной слабости, он, в порыве отвращения, убежит уже не только от окружающей действительности, но и от самого себя.       Пусть плачет и мечется потом от бессилия Жади, обвиняя во всем нелюбимого мужа. Пусть Хадижа остается в счастливом неведении, лишь время от времени обращая снизу вверх вопросительный взор на ближних родственников, которые с жалостью будут гладить ее по голове и говорить пустые вещи. Пусть будет смирившаяся Ранья – ей никогда не суждено завоевать любовь мужа. Пусть, наконец, будет Саид, опьяненный своей победой, ублаживший свое непомерное мужское эго, пусть он будет праздновать отвоеванную обратно женщину, но покоренную ли?       Пусть будет неверие, отрицание, гнев, в таком, кажется, порядке? Хотя это и не важно, итог один – слезы и бесконечное разочарование не только в нем, но и в самой себе. Все станет неинтересным и скучным, бессмысленным. Потекут дни, похожие один на другой. Открытая рана затянется пленкой, настолько тонкой, что одно упоминание, одна только мысль прорывает ее, и снова Жади настигают бесконечные мучительные часы раздумий и самобичевания.       Но рядом с ней ее дочка, ее принцесса, ее счастье. Ради Хадижи, Жади будет стараться быть сильной, будет улыбаться, хотя эта улыбка вызывает почти физическую боль. Хадижа будет развлекать маму своей детской и наивной болтовней, силясь понять печаль матери. Они будут близко, но так далеки друг от друга. Хадижа, на многие месяцы станет одной ниточкой, соединяющая Жади и реальность. Почти не будет покидать несчастная женщина своей комнаты. Кажется, вот оно, наказание Аллаха, за все ее поступки. Это пустое существование без цели и смысла жизни. Умереть физически – это ведь так просто. Умирать без любви, опустошенной, разбитой – как раз все то, что она заслужила, к чему бежала.       Саид, казалось, добился своего. Он увидел Жади беспомощной, слабой. В ней померк тот огонек бьющей, кипучей энергии, который так пленил его все эти годы. Больше не горели глаза, не кривился рот в насмешливой улыбке. Не было больше ни гордо вскинутой головы, ни воинственной позы. Была только глубоко несчастная женщина, потерявшаяся сама в себе. Лишь время от времени, когда они встречались взглядами, он видел в ее глазах немой укор, упрек за то, что он лишил ее женского счастья. Но разве виноват он был в том, что Жади доверила свою любовь человеку, который не был достоин ее? Может, следовало бы отпустить ее, а потом вновь открыть перед ней двери своего дома? Нет, не мог он собственноручно отдать свое счастье в руки другого человека. Он сделал так, как должен был сделать, сделал так, как требовало его сердце.       А теперь он ждал. Ждал, когда позовет его та, ради которой, забыв обо всем, он был готов раствориться в минутах и часах рядом с ней. Ждал, когда в долгие часы сна она случайно произнесет его имя. Ждал взгляда, молящий о помощи, ждал маленького шага ему навстречу. Он часами простаивал под дверью, боясь нарушить покой жены. Второй раз он не допустит своей ошибки. Не произнесет он больше не звука, который мог бы ранить Жади, даже мысли такой не допустит. Горе Жади передалось и ему, его утешенное самолюбие не стоило теперь ни одной пролитой слезы Жади. Он покорно стоял и прислушивался, боясь вздохнуть лишний раз, пошевелиться. Ах, как скучал он по ней каждую секунду! До случившегося он имел возможность просто прийти к ней в комнату и зарыться в ее волосы, вдыхая аромат ее тела. И пускай она не разделяла его любви, пускай лежала рядом холодная и безучастная, эти мгновения дарили ему силу, наполняя любовью до края. Сейчас же он не мог этого сделать, боясь оттолкнуть ее еще дальше. Хотя, куда дальше? Между ними пролегла целая пропасть. Прижавшись лбом к двери любимой, он мысленно произносил молитвы: "Аллах! Пусть эта женщина позволит мне любить себя!"       Кажется, жизнь застыла вместе с печалью в доме Рашидов.       Но время милосердно. Отмеряя свои дни, лечит оно страдающее сердце, забирая боль в прошлое, притупляя растерзанные чувства. Времени подвластно все. Так, перемещая горы и реки, забирает оно и человеческое горе, оставляя лишь томящую грусть по несбывшимся мечтам. Время успокаивает, укрощает гнев, наводит в душе порядок, словно методично расставляя по своим местам перемешанные между собой чувства. Время учит. Учит терпению и смирению. Ведь со временем человек взрослеет не только физически, но и морально, духовно. Остаются в прошлом юная прыть и беспокойство, наивные мысли о том, что весь мир тебе должен, а ты, заполучив счастье, не должен никому и ничто. Время прощает. Дает еще возможность оступившемуся продолжить свой путь, вот только с учетом всех предыдущих ошибок. Как важно в такие моменты, когда судьба дает тебе еще один шанс, оглянуться на свою жизнь и извлечь важный урок, сделать выводы. Научится благоразумию.       Судьба сильно наказала Жади. Хлестнула она наотмашь, изо всей силы, разбив ее вдребезги, заставив повзрослеть в один день. Отняли у нее все, ради чего она жила все это время. Никогда в жизни Жади не чувствовала себя такой одинокой, потерянной, разбитой. В большой семье всем передалось настроение Жади, все видели, что случился в ее душе сильный перелом. Причиной тому послужило поведение молодой женщины. Не было больше взбаломошенной своевольной Жади, была лишь тень, померкший облик непокорного духа. Утихло ворчание старика Абдулла, стала тише в разговорах Назира, присмирела Ранья. Все будто бы вобрали в себя кусочек печали Жади. Было бы бессердечно корить ее, упрекать, поучать, давить на рану, ведь судьба все расставила по своим и все это прекрасно понимали. Все, включая Жади.       Одинокая в своем горе, она оглядывалась по сторонам, ища поддержки у окружающих ее людей. Но все-Латифа, Зорайде, дядя Али были так беспредельно далеки от нее, что от осознания наворачивались снова и снова слезы на глаза. Все, кроме...       Испытав отупляющую боль, она, в конец, научилась чувствовать боль других. Сквозь призму своего несчастья она вдруг увидела человека, который был куда несчастнее, чем она сама. Человека, который год за годом покорно нес тяжелый крест обреченного на невзаимную любовь. Человека, стойкого и непоколебимого снаружи и избитого, растоптанного внутри. Человека, подарившего ей так легко свое сердце, отдавшего не раздумывая самое дорогое, что имеет каждый от рождения. Чего стоили ее разбитые чувства по сравнению с тем, что пережил Саид за весь период их брака? Что стоила она сама, убившая все светлое в человеке, который боготворил ее?       У них будет все. Будут робкие взгляды Жади снизу вверх, скоро отведенные в сторону при встрече с долгим и внимательным взором Саида. Будут первые, за долгие месяцы, улыбки, вначале едва заметные, потом все ярче. Снова послышится милое щебетание мамы и дочки из комнаты с полуоткрытой дверью. Пропадет эта печальная складка на переносице молодой женщины, снова засияют глаза. Все чаще будет слышен переливчатый звук золотых браслетов на руках Жади. А потом будет и смех и череда праздников в доме. Как лед сходит по весне, так и печаль растает в доме у Саида, зазвенит прозрачная капель, возвещая о начале новой жизни.       Будут прикосновения - нежные, трепетные, едва уловимые. Потом порывистые, крепкие. Будут сплетенные руки, просьбы о прощении, слова о любви, клятвы и признания, раскаяние и горячая благодарность. Будут поцелуи и ночи любви, все то, что было упущено по воле юного безрассудства. День ото дня будут заполняться пропущенные страницы их жизни, торопливо, но так пламенно.       У них будет все то, что судьба попридержала временно у себя, ожидая бескорыстной любви обоих супругов. Как одарила она одного, за бесконечное терпение и преданность, так одарила и другую, вручив им выстраданную, вымоленную любовь - самое ценное сокровище, незримый клад человеческой жизни. У них будет все, а пока...       Жади, притаившись за колонной в гостиной, полным отчаяния и сожаления взглядом, смотрела на сгорбленную фигуру мужа, застывшую в кресле. Саид, невидящим взором, смотрел на ковер, будто силясь увидеть в мудреном рисунке ответы на все свои вопросы. Какой же эгоисткой нужно было быть, чтобы довести до такого состояния гордого, восточного мужчину? Гонимая чувством вины, она покинула свое убежище и неслышными шагами подошла к Саиду.       Вздрогнув от неожиданности, он вопросительно поднял на Жади свои глаза, в которых плескалась печаль и горечь утраченных лет. Не говоря ни слова, молодая женщина опустилась на колени перед своим мужем и взяла в руки его прохладные и сухие ладони. Силясь сказать хоть слово, она то открывала, то закрывала рот, не в состоянии подобрать нужного слова. Неожиданно даже для самой себя, от безуспешных попыток объяснить свое неожиданное появление, Жади захлебнулась рыданиями. Горячие слезы потекли по лицу, и, стараясь скрыть их, она уткнулась лицом в колени Саида. Вместе с соленой водой из нее будто бы выходила вся накопившаяся боль, ее и Саида, она плакала навзрыд, плакала за обоих. Обняв руками и судорожно сжимая ноги мужа, она шептала хриплое "прости". Саид же, не веря обретенному счастью, лишь едва дотрагивался до ее волос. Он чувствовал, как каменная маска, пристывшая к его лицу, дала трещину.       Так просидели они пока тело Жади не перестало содрогаться от всхлипов. Оба чувствовали, как стена между ними, возведенная руками Жади и укрепленная жестокостью Саида рухнула.       Уже на рассвете, Жади подняла заплаканные глаза на Саида. В них он прочитал все неуслышанное за долгие годы жизни с любимой женщиной. Все то, ради чего он так долго не жил-существовал в ожиданиях.       Своей рукой он нежно убрал спутанные волосы с лица Жади. Вглядываясь в такое родное лицо, он захлебывался этими новыми, доселе неведомыми ощущениями. Она же, приложив ладонь к щеке Саида, внимательно вглядываясь в него, произнесла:       -Я хочу полюбить тебя,-ненадолго замолчав, добавила,-если ты позволишь...