Анечка

Бейбарсов поднялся на крышу Большой Башни и огляделся. Ледяной ветер тотчас растрепал его волосы и толкнул в грудь, словно говоря: "Уходи, проклятый некромаг, тебе здесь не рады!". Но Глеб даже не поежился, когда холодные пальцы пронизывающего северного ветра забрались под его рубашку. Он ждал Таню. И ничто в целом мире не заставило бы его покинуть условленное место, пока сама Таня этого не пожелает. Глеб прошелся по крыше, желая выбрать себе место поудобнее и вальяжно разлечься, будто он вовсе не боится, что Гроттер решит не являться на странную встречу, а просто так решил полежать и подумать о вечном. В поисках наиболее выигрышной позиции он дошел до края и зачем-то посмотрел вниз. Где-то там бурлил ров, в котором плавала рассорившаяся с Поклепом Милюля. Бейбарсов, разумеется, не смог бы разглядеть ее с такой головокружительной высоты. Зато он прекрасно видел чернеющий вдалеке лес и почти такое же черное небо над ним. Зрелище было поистине завораживающим. Глеб сел на край крыши, свесив ноги вниз, а затем и вовсе лег, обратив лицо к звездам. Некромаги не боятся высоты... Ему вдруг стало все равно, что решит Таня. Неужели тот, кто выжил в землянке у сумасшедшей старой ведьмы, да еще и вобрал в себя часть ее дара, не справится с какой-то там любовью? С другой стороны, невзаимная любовь—это гораздо более сильное чувство, чем любовь взаимная. Ведь ко всем тем эмоциям, которые приносит любовь, добавляется еще и чувство сильной боли. Это было хорошо известно Глебу. Кто сказал, что некромаги не испытывают тех самых острых переживаний, которые знакомы любому из нас? Кто-то подошел к нему откуда-то сбоку. Он не видел, а лишь почувствовал чье-то присутствие. —Привет,—поздоровался неизвестный. Этот голос заставил Бейбарсова рывком сесть, из-за чего он чуть не полетел вниз. —Привет, Склепова,—он старался не показать удивления, но скрыть его полностью было невозможно. Гробыня была последним человеком, которого он ожидал встретить этой ночью на крыше Большой Башни. Гробыня села рядом и тоже свесила ноги. Они помолчали. Затем Склепова снова заговорила: —Глеб...—обратилась она к нему, не поворачивая головы. Некромаг вздрогнул. Гробыня впервые назвала его по имени. —Что? —Ты ждешь Гроттер?—голос девушки дрожал. "Это все холодный ветер",—зачем-то подумал Бейбарсов. —Допустим,—ответил он в своей обычной манере. Он всегда уклонялся от ответа и не очень любил говорить прямо, когда дело касалось чего-то личного. Склепова вела себя более чем странно. Она не называла его Душимышкиным или Громитарелкиным, не язвила и не пыталась его задеть. А ведь именно этим она занималась все то время, что они учились вместе. Некромаг чувствовал кое-что и на интуитивном уровне. От Гробыни исходило абсолютное спокойствие, замешанное на чистой, словно родниковая вода, грусти. —Не думаю, что она придет. Она не хочет видеть тебя,—сообщила девушка. Она знала, что Глеб никак не отреагирует на ее слова. Знала, что он будет ждать Таню, даже если она действительно не придет. Будет ждать, пока не станет понятно, что на этот раз шанса ему не дадут. Лишь тогда он уйдет. Но уйдет, чтобы появиться вновь. Некромаг-однолюб не отступится просто так. —Почему она?—спросила Гробыня. Бейбарсов никогда не видел ее такой спокойной. Он наблюдал за ней и, кажется, даже залюбовался светлой печалью, которая так и плескалась в ее разных глазах. Поэтому он не ответил на вопрос. —Глеб...—снова дрожь. И в ее голосе, и по его телу. Странно. Непонятно.—Глеб, не молчи. —Понимаешь, так надо. Нам предначертано быть вместе, хотим мы того или нет. Таня будет глубоко несчастна, если выберет не меня,—некромаг говорил, вспоминая, как то же самое объяснял Тане, стоявшей перед ним когда-то и смотревшей на него со смесью недоумения и гнева.—Проще говоря, мне ее подарили. Бейбарсов хорошо помнил, как Таня возмущенно закричала: "Кто?! Кто мог подарить тебе меня?!". Помнил, как пришло осознание: она никогда не будет с ним. И укол боли в самое сердце. А ведь он думал, что некромаги не способны настолько тонко чувствовать подобные вещи. Страшно подумать, как много мы порой не знаем о самих себе. Склепова не кричала и не возмущалась. Она даже не поинтересовалась, кто преподнес Глебу малоприятный подарок в виде упрямой девушки, склонной к бесконечному самокопанию. Она так и не посмотрела на него, продолжая упорно разглядывать лес и звездное небо над ним. —А ты ведь мне нравился...—Гробыня запнулась.—Нравишься,—уточнила она более уверенно. Глебу стало холодно и тоскливо. Он смутно понимал, почему, но не решался признаться в этом ни себе, ни сидящей рядом девушке. Гробыня наконец повернула голову. Их взгляды встретились. —Я понимаю, чего бы тебе хотелось. Я также не стану утверждать, что не хочу того же самого,—Глеб говорил загадочно и непонятно, чтобы случайно не сказать чего-нибудь лишнего.—Но Таня—моя судьба. А от судьбы не уйти даже некромагу. Она не любит меня, но ее влечет ко мне, и она прекрасно осознает это. Склепова положила голову ему на плечо. Он не был против. —Если бы не эта "судьба",—в ее голосе проскользнули типичные для нее язвительные нотки.—Ты бы выбрал ее? Бейбарсов помолчал, размышляя, стоит ли ему быть до конца откровенным. Затем все же сказал: —Возможно, я бы никого не выбрал. Одному быть куда проще. Если бы ты знала, как мне хотелось бы не любить ее. Она—это самый неподходящий вариант для такого, как я. Равно как и я—самый невероятный и немыслимый вариант для нее. Этот идиот со слабостью к магическим зверюшкам подходит ей намного больше. Гробыня оторвала голову от его плеча и снова посмотрела ему в глаза. —А тебе? Кто подходит тебе?—спросила она с плохо скрываемой надеждой в голосе. Глеб протянул руку и коснулся ее щеки. Она опустила ресницы. Он притянул ее к себе и нежно и нерешительно коснулся ее губ. Он целовал ее совсем не так, как когда-то Таню. Не так страстно и жестко. В этом не было необходимости. К чему эта жесткость с человеком, который любит тебя и не пытается вырваться и убежать? Возможно, где-то высоко сейчас пролетает Таня на своем контрабасе. Скорее всего, она все-таки решила прийти, так что она вполне могла бы быть там, в небе. Вот она снижается и в замешательстве зависает в воздухе, увидев две смутно знакомые фигуры, слившиеся в поцелуе. На мгновение Глебу даже показалось, что он и действительно ощущает Таню где-то поблизости. "Даже если так",—подумал он.—"Пусть видит. Пусть видит, что я ничего ей не должен. Это просто привязка. Разве любовь не по своей воле вообще можно назвать любовью?". Он уже потерял счет времени, когда Склепова неожиданно оторвалась от его губ и уткнулась носом в его шею. Он погладил ее по волосам. Ему снова стало тоскливо. Несомненно, Гробыня и была той самой девушкой, которая подошла бы ему. Рядом с ней Глебу было спокойно и не хотелось держать образ грозного некромага, что каждый день роется в чужих внутренностях и вообще спит в гробу. Но вот любил он все равно Таню. Гробыня снова положила голову ему на плечо и закрыла глаза. —Глеб,—сказала она так, будто они не раз сидели вместе на крыше и любовались небом над Буяном. —Да? —Называй меня по имени. Хотя бы пока эта ночь не закончится. —Хорошо, Аня. Некромаг не знал, как долго они вдвоем оставались на крыше Большой Башни. В эту ночь время будто замедлило свой ход, позволяя им первый и последний раз быть по-настоящему счастливыми. Он гладил ее волосы, которые снова были выкрашены в какой-то невероятный цвет, а она прижималась к нему, словно котенок. Если бы кто-то вздумал прийти на крышу, он никогда не узнал бы в этой девушке язвительную и абсолютно непробиваемую Гробыню Склепову, а в парне—ученика алтайской ведьмы, сильнейшего некромага Глеба Бейбарсова. Но вокруг не было ни души. Был слышен лишь свист ветра, шум воды во рву и тихий шепот Глеба: —Аня...Анечка...