Pro et contra

      …Отложив сказку, Иешуа глубоко задумался. Из головы не уходили последние несколько её слов: «Принц женился на принцессе, они любили друг друга и жили долго и счастливо».       Любили друг друга… любил ли он Фиоре? Эта мысль мелькнула у него, когда он читал… нет, ещё раньше, неделю назад, когда он узнал, что в конце мая у Фиоре день рождения. И тут же решил, что он должен сделать ей подарок. Но… С Фиоре ему было легко и хорошо, она заботилась о нём и всегда была добра к нему. Но была ли это любовь, как это бывает между взрослыми мужчинами и женщинами?       Апостол не знал, всё в его мыслях постоянно путалось, а память стала какой-то странной трясиной, всасывавшей в себя всё, и ничего не оставлявшей ему самому. Он хотел любить Фиоре так же, как принц любил принцессу, но как? Как любят друг друга взрослые мужчины и женщины?       Мальчик твёрдо решил узнать ответ на этот непростой вопрос. Проведя… что-то вроде опроса у тех, кто окружал его.       Первым, к кому он обратился, был Дженай. «Ковбой» редко появлялся на вилле, реже, чем Ризель или Шейдер, но в этот раз именно он оказался первым, заглянув на следующий день после того, как эта странная идея пришла в голову апостолу.       И, пока грешник знакомился с приготовленной Фиоре куриной ножкой, пока сама заклинательница камней хлопотала на кухне и не могла их слышать, Иешуа обратился к нему с вопросом:       — Извини… те…, а как взрослые люди… ну, демоны… любят друг друга?       Раздался громкий хруст случайно разгрызенной вилки. Раскрыв рот от удивления, Дженай посмотрел на подошедшего к нему мальчика с таким видом, будто с ним заговорило дерево.       Толкового ответа Иешуа так и не получил — его просто… отправили… послали… в направлении какого-то места — апостолу показалось, какой-то далёкой страны, исследовать там что-то… вторую половину фразы он так и не понял.       Второй на очереди оказалась Шейдер. С нею было проще, чем с остальными грешниками, она… не ругалась, не скрипела зубами, хотя иногда была слишком шумной.       — Шейдер…, а как взрослые любят друг друга? — На этот раз он решил опустить «люди» и «демоны», как ему показалось, именно эти слова так не понравились Дженаю.       — Как? — Переспросив это с некоторым удивлением, Шейдер подошла к нему и обнюхала со всех сторон, словно проверяя, не изменилось ли в нём что-то.       — Ну, это просто. Вот видишь эту еду, которую приготовила мне Фиоре? Вот примерно так, как я люблю лежащее на этой тарелке. Любовь вообще — ужасно глупая штука! — Наставительно произнесла она, сделав неопределённый жест зажатой в руке ложкой. — Поэтому я предпочитаю ей вкусную колбаску. Одним словом — не рекомендую!       В третий раз апостол обратился к Ризель. Честно говоря, он немного боялся этого разговора: женщина в человеческом обличье казалось ему красивой — хотя и не такой красивой, как Фиоре, но именно её он боялся больше всего. Айон приказал всем грешникам не причинять ему вреда, но уже пару раз она… переводила свой гнев на Фиоре и издевалась над ней, чтобы досадить ему. Или это случилось не два раза, а гораздо больше? Он не помнил.       Ответ Ризель был странным. Вернее не ответ, а лицо, на котором мелькнуло выражение сильнейшей боли. Оно мгновенно прошло, потом демонесса улыбнулась…, но боль так и осталась во взгляде.       — Взрослые любят друг друга… как пауки. Более сильный съедает более слабого и получает огромное удовольствие. Вот и всё. Хочешь, покажу на живом примере?       Иешуа, замотав головой, отказался. Разговор на этом и кончился, но весь тот вечер Ризель ужасно вела себя по отношению к Фиоре.       Следующим ему бы следовало обратиться к Вито, но сделать это мальчик постеснялся. От него вообще было сложно получить какой-либо ответ, уж больно грешник был неразговорчив.       Можно было попробовать обратиться и к Айону, но… в душе от этой мысли был только страх. Демон, одетый в белое, был самым близким для него здесь существом, кроме, быть может, Фиоре; Иешуа учился владеть своей силой во многом для того, чтобы порадовать его, но…       Спросить его о любви… это напоминало кощунство. Тем более, что Иешуа знал… видел… что ответит ему демон в белом.       — Ты так долго знаешь меня, а ещё не узнал, что такое любовь?       Говоря это, демон улыбался, глядя на него, но от этой улыбки было тяжело даже в «видении», увидеть же её в реальности…       Все эти разговоры оставили в мальчике тяжёлый и неприятный отпечаток — после разговора с Ризель и Шейдер он не ел несколько дней, ощущая себя…       Два пожирающих друг друга паука..       Неужели принц и принцесса любили друг друга именно так? Потом он решил, что никогда, никогда не будет любить Фиоре так, как любят друг друга взрослые. Что нужно любить её так, как он любил свою… сестру.       Тем временем день рождения заклинательницы неумолимо приближался, а мальчик всё так и не мог придумать, что же ей подарить. Пока однажды, в самый последний день, когда дата уже наступила, не вызвался утром поехать вместе с ней в город — Фиоре было нужно сходить в какой-то магазин, и, как только она оставила его в машине одного, мальчик тут же покинул её и вышел на улицу. С этого-то и начались его приключения.       Красивый и светлый город лежал перед ним, несильный ветер легко продувал одежду, шевелил волосы, а яркое солнце сияло в самом зените, не обжигая, но согревая. Апостол и любил, и боялся солнца: очень часто ему становилось очень холодно, настолько холодно, что хотелось уехать в путешествие куда-то на экватор, но стоило ему выйти в таком состоянии на улицу днём, как тут же становилось невероятно душно и приходилось снова бежать в дом. Но сегодня солнце было иным. Добрым. Добрым был и город, дома которого, выстроившиеся в ряд, жили какой-то своей собственной, чудесной жизнью, непонятной людям. И каждое здание казалось мальчику полным каких-то особых тайн.       Но вечно любоваться этим было нельзя, и апостол вернулся к той проблеме, из-за которой он был здесь, и разрешения которой он пока что так и не придумал. Он попал в город, но пока что не знал, какой подарок ему сделать.       Между тем ноги несли его мимо кондитерских. Ему вспомнилось, как они с сестрой любили есть сладкое по праздникам — приют, хотя и не бедствовал, не знал и особой роскоши. "Но Фиоре никогда ничего не ест…" — мелькнула в его голове очень грустная мысль. Гораздо более равнодушно прошёл он мимо ювелирной лавки — он знал, что Фиоре не любит драгоценные камни. Или, вернее, не то чтобы не любит…, но дарить их ей явно не стоило. Уж лучше было выбрать какое-нибудь изделие из дерева.       Но, прежде чем мальчик вспомнил, где такое могут продавать, его взгляд наткнулся на место, в один миг пленившее его воображение.       Книжный магазин!       И, войдя внутрь, мальчик быстро нашёл то, что его интересовало — несколько полок, полностью заставленных сказками. Подойдя к ним, он буквально застрял. Здесь была и та сказка о принце и принцессе и почти все, что стояли у него в комнате… и много-много других, которых он ещё не читал…       — Что-то приглянулось? — Раздавшийся рядом с мальчиком тихий, доброжелательный женский голос оторвал Иешуа от мечтаний, он оглянулся — рядом с ним стояла продавщица, чем-то напомнившая ему наставницу из приюта.       — Ты уже десять минут перед этой полкой стоишь.       — Неа. Я просто говорил с книгами. У сказок такие красивые голоса… — Иешуа широко улыбнулся и почесал затылок. — Я хотел купить книгу в подарок одному человеку, но потом вспомнил, что она не читает… скажите, а что можно подарить девушке… ну, сестре, например?       — Одежду… — женщина ненадолго задумалась. — Какие-нибудь красивые вещи. Украшение или цветы, например…       Цветы…       — Спасибо вам большое! — не дав женщине договорить до конца, Иешуа вновь улыбнулся ей, после чего направился к выходу, буквально поражаясь своей глупости — ну как можно было не подумать о цветке? Поиски цветочного магазина заняли минут пятнадцать — мальчик поначалу просто пошёл по улице, уверенный, что нужное ему место попадётся само собой в ближайшее время. Но этого не случилось — наоборот, он забрёл в какой-то тупик и, вернувшись на большую улицу, всё же рискнул попросить помощи у прохожих.       Нужный ему магазинчик скрывался рядом с парком под тенью больших деревьев. Иешуа понял, что это — его искомая цель ещё до того, как разглядел надпись на входе — ну где же ещё расти цветам, если не рядом с деревьями?       Внутри же… такого разнообразия цветов, таких ярких лепестков Иешуа не видел никогда в жизни. Когда-то давно, на полях рядом с приютом, он тоже видел много цветов, но все они были… какими-то одинаковыми, что ли. Эти же… апостолу казалось, что целого дня будет мало для того, чтобы изучить самый маленький из них. Мальчик ходил между рядами, ходил и ходил, пока, наконец, человек — грузный мужчина лет сорока, не поинтересовался, выбрал ли он что-нибудь.       — Да. — Апостол сразу же кивнул, после чего указал на относительно небольшой цветок в горшочке, чей бутон был ярко-красный, но это была не роза и не гвоздика — других красных цветов Иешуа не знал. Почему-то ему казалось, что этот яркий цвет очень оживит почти бесцветную комнату Фиоре.       — Хорошо. — Продавец снял его с полки, после чего добавил. — Но это дорогой цветок, он приехал к нам из Азии.       …Дорогой…       В животе у Иешуа что-то перевернулось. Он не взял с собой денег… просто не подумал об этом. Наверное, будь перед ним другой человек, апостол рискнул бы попросить этот цветок в подарок…, но у этого рот напоминал щель от копилки, которая принимает в себя монеты, но скорее разобьётся, чем позволит вынуть из себя хоть что-то.       …Мужчина же, услышав, что у мальчика нет денег, нахмурился и отвернулся, пробормотав что-то о бездельниках, отнимающих у порядочных людей время, но Иешуа одновременно услышал и другой его голос, произнёсший уже гораздо более грязные слова о нём, да и вообще обо всех людях. Голова начала побаливать, в ней появился шум, и когда апостол вышел на улицу, мир начал меняться. До него доносились обрывки голосов, не имевшие ничего общего с тем, что люди говорили вслух, перед больными глазами вспыхивали и тут же гасли обрывки образов, странный запах касался ноздрей… Праздник внезапно сменился кошмарным сном.       Шум в голове становился всё сильнее и сильнее, в голове от висков расползалась боль, с каждой секундой становившаяся всё сильнее и настойчиво требовавшая остановить всё это бесконечное мельтешение.       Он куда-то шёл, сам того не замечая, переходя дороги, бесцельно сворачивая то в одну сторону, то в другую… Лица людей словно бы двоились, то же самое происходило и с голосами. Молодой человек, думающий о том, как бы ему подсидеть своего начальника… Старушка, ковылявшая по другой стороне улицы, мечтала о том, как бы поскорее сжить со свету соседку, другую старушку. Две девочки, шедшие ему навстречу, оживлённо болтали и казались лучшими подругами, тогда как Иешуа видел, что одна из них глядит на другую… не глазами, а иначе, как на жуткую зануду, с которой можно дружить только для того, чтобы списывать у неё в школе.       Они шли совсем рядом с ним, и мальчик отшатнулся, чтобы случайно не коснуться их, ноги не выдержали, он зацепился за что-то и упал… к той боли, которая жгла его голову, теперь добавилась и боль ушибленного о камень затылка. Иешуа услышал голоса девочек, посчитавших его сумасшедшим…       Сотни голосов одновременно звучали внутри него…       Больше всего на свете апостол любил смотреть на небо, но сейчас, тяжёлое и каменное, оно нависало над ним. Страшный — страшнее левиафана и бегемота — небесный свод давил, давил, давил…       — С вами всё в порядке, молодой человек? — Уже немолодой, но ещё красивый, порядочного вида мужчина склонился над ним и протянул мальчику руку, чтобы помочь встать, но Иешуа не слышал его — он слышал этот же голос, говорящий всё такой же солидной, заботливой интонацией — «раздевайся, милая». Видел эти же руки, прикасавшиеся к обнажённой коже двенадцатилетней девочки, племянницы, видел, что было дальше…       Иешуа знал, что должен остановить этого человека и уже было потянулся рукой к нему навстречу…, но вместо этого, оттолкнув заботливо протянутые пальцы, с трудом поднялся и попытался убежать прочь — но голова горела, ноги не слушались и почти сразу же он сбился на шаг, идя медленно и шатаясь из стороны в сторону… метров через двадцать мальчик споткнулся и снова упал, чувствуя, что больше не может сопротивляться шуму.       Чёрный, страшный, кишащий жизнью город был похож на гниющий труп, с которого сорвали саван.       Что было потом, Иешуа не помнил.       … Дальнейшие его воспоминания начинались с бороды. Он смотрел на лицо… или скорее на затылок человека, сидевшего к нему в пол-оборота…, но внимание сконцентрировалось именно на бороде. С какой-то отрешённостью мальчик подумал, что она — отвратительна. Не потому, что была некрасивой, грязной или ещё какой-либо. Просто многие вещи, связанные с человеческим телом, за последние полгода начали вызывать у него неприятные ощущения. Человеческие тела, особенно некоторые части человеческих тел, вроде бороды, после знакомства с Фиоре и демонами казались ему… неправильными, другого слова он подобрать не мог. Иешуа даже однажды попросил Шейдер сделать ему такое же тело, как у девушки, но та наотрез отказалась. Начав читать длинную лекцию, смысл которой он перестал понимать уже на третьем предложении.       Но когда человек повернулся, лицо его оказалось вполне добрым. Более того — оно не двоилось. Приступ прошёл.       — Очнулся? Долго же ты лежал, часа два уже прошло… — кажется, он сказал что-то ещё, но Иешуа не слушал его, тело было очень слабым и еле слушалось, но он попытался оглядеться… лежал апостол в небольшой комнате, на чистой кровати.— …Ты лежал без сознания на мостовой, ран у тебя не было, и я отнёс тебя к себе. Но всё равно нужно в больницу. Такой низкой температуры тела я почти не встречал.       Значит, ему всё же удалось сдержать Шум и не высвободить силу… Иешуа облегчённо прикрыл глаза, но потом смысл последних слов дошёл до него.       — Мне нельзя в больницу. — Голос слушался его, хотя и был очень тихим. — Если я окажусь там, к ним придёт Ризель. И всех съест.       — Она что, из налоговой инспекции? — Похоже, мужчина принял его слова за шутку.       Иешуа не ответил. Закрыв глаза, он снова погрузился в какое-то тяжёлое беспамятство. Как ему позже казалось, что-то всё же происходило — они успели вроде бы даже поговорить о чём-то не особо неважном… В любом случае, дальнейшее, что апостол смог вспомнить — это то, как он уже сидел на кровати, отпивая мелкими чай из принесённой ему маленькой чашечки. Теперь в комнате их было трое — к ним присоединилась женщина, по-видимому, жена бородатого, тоже показавшаяся Иешуа доброй… и даже немного красивой, хотя и немолодой.       — Мне нельзя ходить в город одному. Но я хотел купить подарок на день рождения Фиоре и ушёл…, а потом вспомнил, что не взял денег. А потом у меня случился приступ. Сегодня он уже больше не повторится.       — Ясно. — Бородатый кивнул. — Ну, ничего, купишь в другой раз.       Апостол медленно покачал головой.       — День рождения у неё сегодня.       — Тогда…, а какая она?       — Она… очень красивая, добрая и всегда заботится обо мне. И защищает меня. Вы её увидите, она скоро придёт за мной.       — Но… — мужчина что-то начал говорить, но Иешуа его почти не слушал — он повернулся к двери в комнату, прислушался… или вернее прислушался.       Секунд через пятнадцать раздался звонок, и мальчик отрешённо подумал, что сказал неправильно. Нужно было — «очень скоро».       Мужчина направился к двери. Раздался его громкий, немного насмешливый голос. Кажется, он поинтересовался, уж не сын ли президента попал к нему в дом, раз его так оперативно находят?» Ответа Иешуа не услышал. Он обводил глазами помещение, прощаясь с ним, и внезапно увидел то, что не заметил вначале — небольшое изображение Распятого Сына Того, Другого. Мальчик быстро опустил глаза, ощутив какую-то смесь боли, тоски и стыда. Потом вернулся бородатый человек, он сказал, что гостья любезно согласилась подождать в прихожей. И, помогая мальчику подняться, тихо прошептал ему: «Ну ты хоть поцеловать её не забудь, если не успеешь ничего придумать. День рождения всё-таки».       Почему-то мальчик не ощутил тех неприятных чувств, которые вызвало бы это предложение ещё сегодня утром. Дом он покидал в очень странном расположении духа.       Усаженный Фиоре на переднее сиденье машины (несовершеннолетних полагалось сажать на заднее, там было безопаснее, но заклинательница камней считала, что в случае аварии или нападения демонов защитить апостола, когда тот рядом с ней, будет гораздо проще), Иешуа молчал. Сев рядом с ним, Фиоре произнесла:       — Зачем вы вышли из машины один? Я очень волновалась за вас.       Хотя в её голосе не было укора (в нём вообще не было эмоций), Иешуа ощутил сильный укол стыда. Сбежав из машины, он совершенно не подумал о Фиоре. Некоторое время они ехали в молчании, пока, наконец, Сан-Франциско не остался позади. И только тогда Иешуа заговорил.       — В больших городах Шум становится невыносим… это… это как чёрные щупальца. Которые опутывают твою голову и не дают дышать. Или как Голос демона в твоей голове, который хочет, чтобы ты остановил. Это всё вместе, понимаешь — ты и слышишь, и видишь… голоса других людей. Злые голоса. И прикасаешься, и запах… пролитой крови или палёного мяса… — он знал, что Фиоре не поймёт его: Иешуа уже несколько раз пытался ей объяснить, и сам же понимал, что не может этого сделать. Все придуманные им слова почти ничего не могли сказать тому, кто хоть раз в жизни не пережил «Шум». Зато тот, кто хоть раз бы услышал бы это, понял бы мальчика с полуслова.       — Когда начинается Шум, я… слышу… людей рядом с собой. Всех, кроме тебя… только ты по-настоящему добрая и хорошая… — впрочем, все эти слова мальчик говорил так тихо, а шум движущейся машины был таким громким, что он не знал, услышали ли его.       День уже перевалил за половину, а Иешуа так и не придумал, что же ему делать — подарок Фиоре упирался сразу в несколько проблем. Первой из которых было отсутствие денег. Мальчик, конечно, мог попросить их у Фиоре и, вернувшись в город вместе с ней, купить…, но в этом было что-то глубоко неправильное. Просить деньги на подарок у того, кому ты собираешься дарить… да и мысль о новой поездке в город не вызывала ничего, кроме страха. Иешуа глубоко вздохнул. Мысли у него рассыпались и плыли, он слишком переутомился сегодня… и Фиоре, и Айон много раз говорили мальчику не перегружать себя — иначе ему будет сложно контролировать свои силы.       …Он мог позвонить. Шейдер или Айону. И попросить купить подарок для Фиоре. В мыслях он увидел свой звонок Шейдер, вернее её ответ.       «Подарок Фиоре? На день рождения?! Разумеется, как я сама об этом не подумала? Сейчас же отправлю за ним Дженая!»       На этом всё заканчивалось. Или нет, Дженай ради разнообразия мог и исполнить просьбу Шейдер… дней эдак через десять. Или двадцать. Заявившись на виллу с «подарком» в виде пары отрезанных голов. Ещё мальчик мог попытаться позвонить Айону…, но лучше было этого не представлять. Больше же никому он позвонить не мог.       В результате получасовых размышлений и ещё нескольких отброшенных идей Иешуа пришёл к выводу, что должен попробовать обойтись собственными средствами. Например, нарисовать её портрет.       Работа растянулась почти на весь вечер, но результат… апостол не мог без стыда смотреть на своё «произведение» искусства. Разве «это» хоть чуть-чуть передавало то, какая Фиоре на самом деле красивая? Передавало её доброту, тепло её взгляда?       В какой-то момент мальчик захотел смять рисунок, разорвать и выбросить его — он страшно боялся, что кто-нибудь увидит его, но на нём, хоть и плохо, всё же была изображена Фиоре. И это было почти то же самое, что смять и выбросить её саму.       Спрятав рисунок в книге, Иешуа устало вздохнул. Времени совсем не осталось: ещё час, может, два — день закончится и будет уже поздно. Закат он уже пропустил, за окном стремительно темнело. Нужно было предпринимать экстренные меры.       Когда Фиоре вошла в комнату, Иешуа попросил её сесть на стул — девушка была слишком высокой для него. И, когда она села, апостол прикоснулся губами к её щеке.       — С днём рождения… сестра.       Иешуа так и не смог придумать другого, более тёплого и доброго слова.       Я не могу ничего сделать для неё… сделай ради неё то, что не могу я. Пожалуйста. — Подумал он, вспомнив висевший на стене образ.       Фиоре вздрогнула, услышав это слово.       Сестра…       Что-то, спавшее в её душе вот уже много лет, пробудилось.