Не дыши и стреляй

Ее сын оказался вдвое старше нее самой. Биологический сын, с которым она не ощущала ни малейшего родства, несмотря на то, что Шон оказался так похож на нее. Тот же контур верхней губы, те же резкие скулы, та же форма носа, а вот глаза — как у Нейта: небесно-голубые, лучистые, яркие, только совсем не такие искренние. Взволнованные, заинтересованные, чуть удивленные, но непривычно чужие и холодные. Равнодушные лично к ней — впрочем, это оказалось взаимно. Сара не узнавала в этом усталом старике ее Шона: потешного малыша, который всего полгода назад забавно гугукал у нее на коленях и, обхватив ее указательный палец изо всех сил, с доверчивой, абсолютной любовью улыбался во весь рот. Этот человек был чужим. Мысль о том, что Шон — ее сын, порождала лишь неприятие и отторжение. Она не смогла воспринять и тот факт, что все эти полгода, пока она искала его на Поверхности, сходя с ума от боли утраты, он спокойно наблюдал за ней из белоснежной лаборатории, словно за слепой подопытной крысой, судорожно ищущей выход из лабиринта. Дойдет ли? Не попадет ли в капкан? Поистине, удивительный опыт! За четыре дня, проведенные в Институте, ее мнение о Шоне не изменилось. Сара честно старалась проникнуться пусть даже не материнской любовью, но хотя бы симпатией, простым дружеским расположением к этому человеку. Тщетно. Его методы, его мировоззрение, его идеи вызывали непонимание: столь же стерильные и искусственные представления о многогранности человеческой жизни, как и все оторванные от реальности парадигмы, культивируемые в этом подземном оазисе торжества разума над чувствами. Все сводится к эксперименту, одному большому опыту, где имеет значение лишь результат, но не этика и моральные принципы. Важна только цель, пусть даже она по сути бесполезна и бессмысленна, как тот синтетический, аккуратно причесанный мох в клетке со столь же бесполезными синтетическими гориллами, чье существование не несет иной практической пользы, кроме бытия дышащим памятником гордыне всемогущего творца в лабораторном халате. Результат ради результата, который никогда и никому не пригодится, но будет тщательно запротоколирован и внесен в базу данных Института — ради славного будущего человечества, которое все никак не может наступить уже двести лет кряду. Сара не рассказывала Дьякону о Шоне — почему-то не смогла, не нашла слов и сил поделиться болью от повторной утраты. «Мы найдем Шона, я обещаю», - говорил ей когда-то Дьякон, и он сдержал слово. Лучше бы соврал в столь привычной для него манере... Всю дорогу до штаба Подземки Сара старательно избегала этой глубоко личной темы, но сжигающее изнутри разочарование от открывшейся правды, переродившееся в неизбывное отчаяние, все же излилось наружу: не так, как хотелось ей. Среди едва знакомых людей в укрытии в Старой Церкви - словно само место располагало к исповеди. Начала с путанного, сбивчивого рассказа о быте Института, завершила тихим, истерическим плачем. Чувств оказалось слишком много: избыток вышел слезами. Сара выложила все, не в силах более держать давящую боль внутри, и в тот момент ничуть не терзалась предубеждениями, что чужим, сторонним наблюдателям вовсе не обязательно слышать скорбную историю ее личной трагедии. Реквием по рухнувшим надеждам: она ведь почти спасла своего сына, только опоздала... чуть больше, чем на полвека. Впрочем, позже ей не пришлось жалеть о своем спонтанном, публичном откровении - пожалуй, все в Подземке вздохнули с облегчением после осознания, что кровное родство и личная привязанность отнюдь не сближают агента Виспер и директора Института. Она все еще на их стороне. Сара сидела в кресле, ссутулившись, и под конец сумбурного рассказа уже не могла различить лица слушателей - глаза застилали слезы. Тишина затянулась; Сара молча смотрела в пустоту с неподвижным, каменным лицом: нужно было просто позволить слезам выйти наружу, без остатка. Дездемона приблизилась к ней, посчитав своим долгом утешить, но Сара лишь покачала головой - Что у тебя с волосами? - каким-то странным, удивленным тоном пробормотала Дездемона и прищурилась. - Не пойму... Склонилась к затылку Сары, та подняла на нее усталый, измученный взгляд. Глория вышла из тени, шагнула ближе к креслу - на всякий случай опустила ладонь на рукоять боевого ножа. - Господи, да ты вся седая... - прошептала Дездемона и отшатнулась - мгновенно пожалела, пристыдилась своей столь откровенной реакции. Хотела ободряюще опустить руку на плечо, но в последний момент сочла и этот жест неуместным. Сара отвернулась, чуть свела брови, а беззвучные слезы побежали по щекам с новой силой. - Извини, - тихо прошептала Дездемона, будто чувствовала за собой вину. Дьякон растерянно топтался неподалеку, в десятке футов позади кресла Сары, словно очень хотел помочь, но не знал как именно, и при этом отчаянно боялся замарать себя бесконечными, непонятными, неподвластными ему женскими слезами. Подошел Барабанщик, со смущенной надеждой протянул Саре бутылку самогона - та даже не повернула голову. Дездемона шикнула на него и проводила убийственным взглядом, затем выпрямилась и многозначительно кивнула Глории - та тоже отошла в сторону. Дьякон сел на бортик могилы за спиной Сары; Дездемона не решилась отослать и его, чтобы обеспечить Виспер требуемый по ее мнению покой. День, который должен был ознаменоваться празднованием столь редкой победы Подземки над Институтом, завершился гнетущим молчанием - радость меркла на фоне чужой трагедии. Штаб наполняла неловкая, некомфортная тишина. Дездемона долго говорила с Каррингтоном в углу у ремонтного станка, после он минут десять рылся в аптечке, в итоге извлек из шкафа пузырек с желто-серыми таблетками. Приблизился к Саре, оставил баночку на столе рядом с бутылкой самогона и молча, жестом обозначил дозировку — два поднятых вверх пальца. Сара проводила его опухшими, покрасневшими глазами — встревоженно, непонимающе, будто едва узнавала его. Уже развернувшийся Каррингтон приостановился, откупорил пузырек и высыпал три таблетки на стол - явно решил увеличить дозу. Наконец-то почувствовавший себя нужным Дьякон подоспел со стаканом воды. После Сара спала. Долго, не вставала почти сутки. Отдых подействовал целительно: осознание окончательной, теперь уже безвозвратной утраты ее сына, ее малыша Шона, уже не разрывало нутро нестерпимой болью. Сердце будто одеревенело, но перестало кровоточить. Сознание покрылось туманом: мысли о ребенке всплывали, словно смутное воспоминание, милосердно заблокированное памятью. Просто стоило признать, что все ее прошлое мертво — теперь уже бесповоротно. Вдох. Выдох. Еще один вдох. Нужно жить дальше. Размяла тело, затекшее после долгого сна. Жадно, не отрываясь, выпила почти полную бутылку воды. Умылась, стерла грязь и засохшие следы слез. Затем целеустремленно направилась к Глории. Ноги еще плохо слушались — Сара шла, пошатываясь, словно после тяжелого похмелья. В штабе не горел свет, приходилось подсвечивать путь пип-боем и осторожно маневрировать между матрасов, чтобы не споткнуться о тела спящих. Глория коротала вахту за чисткой оружия. При приближении Сары отложила винтовку и взглянула на гостью исподлобья - почти с испугом, будто увидела привидение. - Ты бы еще полежала, - неуверенно предложила Глория. - Выглядишь так, будто тебя Коготь Смерти прожевал. Сара покачала головой и тяжело оперлась рукой о столешницу рядом. - У тебя есть бритва? Чем ты, в общем... - все еще плохо соображая и не в силах собрать слова в осмысленную фразу, пробормотала Сара и указала на выбритый висок женщины-синта. Глория хмыкнула, но без лишних вопросов принесла из своего шкафчика ножницы и станок. Зеркало висело в конце коридора возле потайной раздвижной стены, ведущей в катакомбы под церковью. Глория пошла следом — на всякий случай; будто ожидала, что в таком состоянии в гудящую голову Сары, не ровен час, постучатся суицидальные мысли. Стоя перед зеркалом в тусклом свете запыленной лампы, Сара остригала длинные пряди, затем добривала наполовину поседевшие корни, медленно обнажала молочно-белую, незагорелую кожу. - Будешь похожа на Дьякона: останется только очки купить, - зловеще пообещала Глория, испытывая некоторое облегчение от того, что Сара применила заточенный инструмент по прямому назначению. - По крайней мере, не буду похожа на него, - чуть слышно отозвалась Сара, имея в виду собственного сына. Хотелось вытравить из памяти любые ассоциации между ее ребенком и этим равнодушным седым стариком. От неудачного, неумелого движения над ухом закровил багряными капельками тонкий порез. - Как знаешь, - буркнула Глория. Еще с минуту наблюдала за неловкими, но упорными попытками Сары справиться с задачей без чужой помощи. Затем, похоже, ей наскучило созерцать эту добровольную епитимью за неискупленный грех бытия матерью. Синт вернулась в коридор: не желала более ощущать собственную причастность к происходящему. - Пойду Дьякону скажу — хочу первой его реакцию увидеть, - скомканно объяснила она свой уход. Сара промолчала и целеустремленно продолжила добривать правую половину головы.