юность в обувной коробке.

Мне нравились наши вечера. О боже, как же они мне нравились! Я помню, как закутывалась в твой клетчатый шарф, который пах одеколоном, кофе и яблочным мылом. Тот парфюм, которым ты пользовался, с натяжкой походил на настоящий "мужской одеколон". Запах не сильно отличался от духов, коими пользовались дамы за 60, с персональным водителем и винным погребом. Конечно же, они были раза в 3 дешевле, но пахли так же сильно, забиваясь в нос. Кофе всегда было главным атрибутом твоего утра. Черный, крепкий, без сахара и без молока. Помнишь, как я стояла у раковины, моя одну единственную чашку из горы грязной посуды, о которой мы вспоминали только тогда, когда она начинала пахнуть или перед приездом твоих родителей, которые, благо, всегда предупреждали о намеченном визите, видимо, так же, как и ты, ненавидя сюрпризы. Яблочное мыло лежало на самой нижней полке, где были собраны остатки не пользующейся популярностью партии уцененных товаров. Оно пахло лучше всех, гораздо лучше на доллар дешевле апельсинового, с ярой химической отдушкой, которое ты все стремился купить. Помнишь, как мы ходили в супермаркет? Самый маленький и немноголюдный, тот, что на краю нашего дома? Мы всегда брали с собой большой список, из которого денег хватало только на первые 5 продуктов. Ты творил искусство, а я была его проводником. "Ты же знаешь, что все вокруг нас - искусство. Каждая травинка, каждая капелька, каждая пчелка, каждое тело, каждое лицо. Но людей, которые могут это видеть, а главное - использовать, катастрофически мало. Половина - растратчики. Тратят свой талант в пустую, забив на него, или, что еще хуже, продают себя под лейблом какой-нибудь коммерческой ерунды. Четверть - пафосные жлобы. Не особо отличаются от предыдущих, только еще и ничего не представляющее из себя быдло, которому слава голову вскружила. И оставшийся микроскопический процент - это мы с тобой. У нас есть то, что выделяет нас из этой толпы, все они могут только видеть, мы же можем чувствовать." Ты знаешь, вчера я нашла наши старые пленки. В той обувной коробке из под французских туфель, что ты привез меня после выставки импрессионистов, где-то около Елисеевских полей. Как же давно это было, а я до сих пор их ношу. Конечно, каблук уже не настолько прочный, и замша значительно подстерлась, но каждый раз, когда я надеваю их, я невольно придаюсь воспоминаниям о том дне, когда я стояла возле перрона, поправляя наспех уложенные волосы и нетерпеливо оглядываясь по сторонам, в поиске твоей до невозможности красивой фигуры. Случайно обнаружив эту покрытую паутиной коробку, я вывела одну закономерность - чем дольше ты не вспоминаешь о времени, которое являлось для тебя значимым, тем ярче и живее оно проявится тогда, когда ты это сделаешь. К сожалению, сохранилось не все, но самые красочные и дорогие моему сердцу фотографии, остались в целости и сохранности. Так странно, смотреть на самих себя, таких молодых, свободных и беззаботных, таких счастливых, боже, как же мы были счастливы! Даже не знаю, возможно ли сейчас испытать то самое счастье, котором мы жили тогда? Или это особенное, "беззаботное счастье", может достаться только таким же молодым и свободным, какими мы были на этих фотографиях? Наверное, в этом и прелесть юности - все последующие чувства будут лишь подобием, отголоском тех.