Ты плачешь, Линарес?

      – Ты плачешь, Линарес?       Оглушающий шёпот прорывается сквозь тишину комнаты и врывается в голову. Такой заботливый, до боли знакомый, но уже далёкий. Только сейчас, после его смерти, всё встаёт на свои места: подколки, фразы, издёвки, многочисленные замечания.       Становится некомфортно. Кажется, что пространство вокруг начинает изменяться, а помещение сужается. Всего лишь игра воображения. Я уже проходила это и ни раз, просыпаясь ночью, обливаясь холодным потом, с безмолвным криком на губах.       – Ты плачешь, Линарес?       Вновь доносится откуда-то из пустоты. Нервно закидываю кофту в спортивную сумку, еле сдерживаясь, чтобы не разбить что-нибудь поблизости. Он прав. Прав как никогда. Бесповоротно и безмолвно. Но я не поддамся ему.       Тихое дуновение ветра слегка покачивает открытые ставни окна. Наверное, Марицца и Лаура сейчас мирно нежатся в лучах родительской ласки.       – Потому что это не для тебя.       – И без тебя знаю.       Фраза вырывается сама собой. Нервно закусываю губу и быстро одёргиваю себя, в надежде на то, что он ничего не видел.       Вряд ли – мёртвые видят всё.       Мурашки начинают волнами прокатываться по спине, словно морские волны. Вещи всё никак не заканчиваются, хотя у меня их не так много. Руки предательски начинают каменеть, каждое новое движение даётся с большим трудом. Я словно гигантский исполин, пойманный в крепкие путы маленьких человечков. Чем больше хочу вырваться из них – тем больше они стягивают меня. Даже дышать становится тяжелее.       Тихое, мимолётное движение и я замираю в ожидании, так и не закинув тетради в сумку. Внутри всё скручивается в тугой узел. Хочется рыдать, вопить изо всех сил до хрипоты, до изнеможения, отмахиваться. Только, пожалуйста. Пожалуйста, не прикасайся ко мне.       Нервы не выдерживают, и по телу проходит волна, заставляя вздрогнуть, за несколько секунд до того, как его ладонь опустится мне на плечо.       Я вижу его кривую ухмылку в ответ на мою реакцию и немой вопрос в глазах. Пусть хоть в чём-то я осталась для тебя загадкой, Эредиа. Копирую его, стараясь точно также приподнять один уголок губ чуть выше. Выходит плохо, но он, пусть слегка и, задержавшись убирает руку, словно разрешает мне вдохнуть.       Расстояние между нами настолько мало, что я чувствую его горячее дыхание у себя на шее. Оно лишь быстрее подгоняет меня шевелиться. Пока он здесь. Пока он всё ещё со мной.       – У таких так ты навсегда останутся плебейские замашки.       Замечание пролетает мимо ушей, пока я с извращённым удовольствием скидываю оставшиеся вещи вместе, и они комом отправляются в сумку вместе с парой интересных книжек и зубной щёткой. Надеюсь, школа не обеднеет от потери парочки учебников.       Ветер на улице становится сильнее. Очередной порыв с хлопком закрывает окно и словно придавливает всю мою уверенность к полу. Страх начинает обволакивать всё тело, распространяясь вместе с кровью по венам. Застегнуть сумку и поставить точку – нет сил.       Я вскидываю руку раньше, сгибая её в локте, показываю тыльную сторону ладони. Надежды мало, но он всё-таки не спрашивает меня. Не хочу ему врать, да и он всё равно поймёт. Я боюсь – мы оба знаем это. Он знает лучше.       Что-то словно подталкивает меня. Какая-то неведомая сила наседает, но я упорно борюсь с ней. И с треском проигрываю бой. Щёлчок молнии сливается с его немым, беззвучным звонким смехом. Он улыбается такой искренней, неподдельной улыбкой и кивает в ответ. Пожимает плечами, словно не знает ответ. Зачем?       Ведь мёртвые знают всё.       Из груди доносится глухой стон. Грудь начинает жечь так, что, кажется, будто через несколько секунд случится сердечный приступ. Но ничего не происходит. Лишь огромная чёрная дыра становится всё больше, как и ком в горле.       Он лишь обречённо опускает взгляд, когда я закрываю дверь.       Извиняться перед каждым нет времени и сил. Плечи болят от собранных на своём пути препятствий: люди, углы – не важно. Дыхание сбивается, спортивное прошлое не помогает. Бежать, бежать как можно дальше от назойливых мыслей и воспоминаний. Но они, как назло, не отстают, сбивая с ног.       Глаза щиплет и застилает густая пелена. Я закрываю их, но всё равно чувствую, как непрошенные капельки начинают скатываться по щекам вниз. Колени болят.       – Ты плачешь, Линарес?       Он опускается передо мной на колени. Я не вижу этого – чувствую.       Он смотрит на меня своими полными ненависти и боли глазами. Но только сейчас я могу разглядеть в них сострадание.       – Да.       Шум улицы заглушает моё признание, но я знаю, что он слышит меня.       Ведь мёртвые слышат всё.