Неверный выбор

- Ты молодец! - его голос раздается настолько внезапно, что Франци едва не выронила из рук телефон. - Да какое там, - она оборочивается к Симону и неловко улыбается, будто даже извиняясь. - Все, что ниже третьего места, никому не нужно, - произносит она так полюбившуюся журналистам фразу, полную пафосного трагизма. - Во всяком случае, это лучше восемнадцатого, - он спокойно улыбается, будто разговор идет о погоде или о другой ничего не значащей ерунде, но не о главном событии в их жизни. Кто-то знаменит своим непробиваемым спокойствием, кто-то послефинишной яростью и громкими интервью, пышащими злобой и негодованием, его же еще никак не успели охарактеризовать, но она точно знает, в чем его уникальность - в умении подавить эмоции от проигрыша, загнав их глубоко в душу, переломив внутри и перенаправив в нужное русло, преобразовав в мотивацию для будущих побед. Как бы она хотела тоже научиться этому... Опустевший пресс-центр, где она задержалась, разговаривая с родителями, после пресс-конференции подруги по команде, погружен в безразличную тишину. Отгремела цветочная церемония, записались многочисленные интервью, и еще недавно шумевшие послегоночные страсти внезапно кажутся ничтожно мелкими и пустозвонными. Рядом с ним это чувствуется острее. Рядом с ним почему-то совсем не хочется думать о спорте, и от этого в миллионы раз сложнее поддержать беседу о гонках. Она не будет его утешать - он все сам прекрасно понимает, она не будет его воодушевлять на будущие старты - ему это вовсе не нужно. "Исключительно эстафетный боец", "Неудачник чемпионатов мира" готовится со дня на день выйти из под печатного вала, но он этого не увидит, потому что не читает прессы. Главный критик для него - он сам, главные ориентиры в биатлонном мире - кумиры детства и первая строчка тотала. Забавно, у нее больше взрослых индивидуальных чемпионских титулов и малых хрустальных глобусов, но в этом она все равно по сравнению с ним абсолютный желторотик, болезненно реагирующий на критику. Он явно по всем пунктам превосходит ее. - Поступило предложение прогуляться завтра по городу, - Симон спасает ее от необходимости придумывать дежурный ответ. - От кого? - От меня. Лично тебе, - он перекатывается с пятки на носок, держа руки в карманах, от чего его фигура слегка ссутуливается, и хитро улыбается. - Не боишься фанатов? - Ну если ты переживаешь, можешь взять только палки, а лыжи оставить. А вообще гражданскую одежду и темные очки еще никто не отменял, - улыбка не сходит с его лица, и Франциска тоже не в силах удержаться, улыбается. Главным балагуром сборной все считают Долля, но, на ее взгляд, Симон вполне мог бы составить ему конкуренцию. Правда он совсем другой - не любитель каламбуров и баек. Его юмор спокойный, родной и понятный, как он сам. С ним легко и просто, как с любимым братом, с которым были пройдены бок о бок все детские шалости. По сути он идеальный друг и даже возможно бойфренд. Идеальных принцев в сказках определенно списывают не с тех парней. Очевидно, сказочники никогда не смотрели биатлон, - насмешливо проносится у нее мыслях. Только вот она совсем не принцесса и ему не подходит. - Хорошая идея, - Пройсс согласно кивает головой, хотя понимает разумом, что это неправильно. Ответ неверный - как говорят в телевикторинах, и она была бы благодарна, если бы ее дисквалифицировали из этой игры. Она сама завлекает себя в ловушку, из которой выбраться ей будет не по силам. И остановиться надо было бы еще до американских этапов... Симон улыбается еще шире и на его щеках появляются ямочки, против такого обаяния оружия еще не придумали... Внезапно зажатый в ее ладони телефон оживает мелодичными переливами. Она не бросает взгляд на экран, потому что прекрасно знает, кто именно звонит. Франци извиняясь улыбается и прячет за спиной трубку, будто стесняется, что у нее есть жизнь вне биатлона. Вне команды. Отдельно от Симона, пока еще ничего неведающего. Но он лишь согласно кивает, давая понять, что большего ему и не надо было, а завтра они проведут отличный день. Франциска ждет, пока звук его шагов не потухнет в конце коридора, а телефон и не думает замолкать. Похоже на том конце провода отчаянно желают услышать ее голос, а может просто абсолютно уверены, что она ответит. - Да, любимый, - она на всякий случай говорит тихо, хоть и слышала, как хлопнула входная дверь за Симоном. Ей кажется, что пустой зал усиливает ее голос в сотни раз, будто она говорит в микрофон на гулкой площади. - Да, могу. У меня все хорошо. И пока собеседник спокойно принимает ее стандартные ответы, она вдруг понимает, что вовсе не помещение усиливает произносимые слова, а ее совесть, в очередной раз сошедшаяся в неравной схватке с сердцем.