Баланс

      Дверь больничной палаты медленно приоткрылась.       На единственной койке лежит человек. Больничная стерильность и белизна стен, потолка и всего окружения меркнет и кажется скорее серостью по сравнению с его лицом. Не зная, что это всего лишь пятнадцатилетний мальчишка, можно подумать, что это уже очень пожилой человек. При тусклом свете единственной зажженной лампы его волосы кажутся седыми.       Размеренный гул приборов успокаивает, но, если вспомнить, что этот звук значит, внутри поднимает голову глухое раздражение. Эти приборы поддерживают жизнь юноши. Не спасают, не тянут на свет, а лишь... Не дают сорваться. Но и это чувство острой несправедливости быстро пропадает, здесь, в комнате, где витает ещё призрачный, но уже ощутимый дух приближающейся смерти...       Габриэль Агрест отлично помнит тот день, когда он примчался в эту больницу, как только узнал... Узнал о трагедии, случившейся с его сыном. Но скорость уже не имела значения. Воскресить мертвого невозможно, а, чтобы воскресить человека, который ещё не мертв, но уже и не жив, скорость не нужна. Нужно чудо. Нужна рука, протянутая качающейся фигурке на краю пропасти.       Тогда всё было точно так же. Тот же размеренный тик приборов, тот же тусклый свет... Та же девушка в костюме, сидящая на краю кровати. Правда, тогда она тихонько плакала, сжимая руку его сына в своих, в красных, в легкомысленный горошек перчатках. А если прислушаться, можно было услышать, как она сквозь слёзы безостановочно, как сломанная и разбитая кукла, повторяет: "Прости. Прости меня. Прости меня, Адриан..."       Агрест старший подошёл к девушке и положил руку ей на плечо. Она медленно подняла голову. Мда... Героиня Парижа выглядела не ахти. Бледная, осунувшаяся, с синяками под глазами после бессонных ночей. Она ведь не отходила от Адриана ни на минутку, только изредка пряталась за ширму, чтобы подкрепить своего квами...       Искореженная болью, к которой не была готова, сгорбившаяся под ее тяжестью. — Кхм... Мадемуазель... Я думаю, что вы могли бы покинуть, — через силу, — Адриана. Так как его состояние не меняется уже неделю, то вряд ли... — как же тяжело это произнести. Когда думаешь о чём-то плохом, ещё остается надежда, а вот когда говоришь это... Пепел горчит на губах. - Вы не отлучались из больницы все это время. Представьте, как волнуются ваши родители... — Д-да, наверное вы правы, — от пролитых слёз голос девушки сипит и хрипит, как старая запись, сделанная, когда ещё не было этой... Боли. Правда колючим комом застревает в горле.       Ледибаг встала и подошла к изголовью кровати. Она нерешительно наклонилась и, еле слышно прошептав: "Прости меня, Адриан. И... Я люблю тебя, Нуар...", мимолётно коснулась сухими губами его лба. Вместо прощания.       Размеренный писк приборов зачастил, сбился и изменил тональность. Оба "живых" разом вскинули головы.       Вторая фигурка всё-таки протянула руку помощи своему товарищу. Вцепилась в тонкое запястье до боли, до синяков, но удержала. — Что происходит? — взволновано спросил Агрест старший. — Его состояние. Оно изменилось. Скорее за врачом! — воскликнула девушка, а сама вновь склонилась над Адрианом, лихорадочно всматриваясь в восковое лицо.       "Пожалуйста, пожалуйста, пускай тебе станет лучше. Пожалуйста..."       В этот момент глаза юноши распахнулись. Ледибаг на секунду задохнулась, испуганная радость затопила подреберье. Её серёжки пикнули, окончательно разряжаясь. Девушка чуть нахмурилась, а затем, поддавшись порыву, наклонилась и прижалась губами к чужим...       Две фигурки сплетают пальцы, продолжая идти вперёд. Теперь, наконец, вместе.