На одну ночь Рим твой...

Октавиан стоял перед ней — невысокого роста, худенький, хрупкий, но его тонкое, почти прекрасное лицо так напоминало лицо Цезаря, являвшегося ее первой и главной любовью… лицо Цезаря, а значит, и Цезариона, их общего сына, о котором она не может приучить себя думать, как о мертвом. И эта копна золотых волос точно такая же, как у ее мальчика! Клеопатра поймала себя на том, что ей хочется погладить эту золотистую голову, также, как она гладила головку своего сына. Ее злейший враг так похож на самых дорогих ее сердцу людей, одного из которых он убил… что за жестокая насмешка судьбы! — Итак, ты убил своего брата, сына Цезаря! — хрипло проговорила она. — Братоубийца! — Что с того? Ты сама убила обоих своих братьев и сестру, Клеопатра, — спокойно ответил он. — Я мечтала о сильном, богатом и независимом Египте, а мои братья были малолетними глупцами, находившимися под влиянием своих алчных и рвавшихся к власти опекунов. Они препятствовали мне в достижении этой высокой цели, а препятствия я привыкла убирать со своего пути. Что же до сестры моей Арсинои, то она сама была бессердечной властолюбкой и, будь у нее возможность, точно также убила бы меня, — в своих глазах Клеопатра была права. — Ну, а я мечтаю продолжить дело моего приемного отца — божественного Юлия, и препятствием на пути к достижению этой высокой цели являешься ты. А я тоже привык убирать препятствия, — последовал ответ Октавиана. — Рим будет править миром. Собственно, он уже правит миром. И Рим — это я. — И теперь ты поработишь и разграбишь Египет… — сказала упавшим голосом царица. Молодой человек ухмыльнулся:  — Порабощу и разграблю Египет? О, нет! Я просто освобожу Восток от твоего пагубного влияния, от влияния царицы зверей, колдуньи, блудницы. Я не нападал на Египет, нет! Я просто защищал сам Рим от египетской гадюки, которая с помощью предателя Марка Антония хотела посадить в Риме на трон своего бастарда Цезариона, выдаваемого ею за сына великого Цезаря. — Какая чушь! — глаза Клеопатры гневно сверкнули. — Рим — всего лишь зарвавшийся выскочка. Моя цель была вовсе не в покорении Рима, а в том, чтобы защитить от жадности этого выскочки свою страну, сохранить эллинизм на Востоке и продолжить дело Александра Великого, чьим сподвижником являлся мой предок. Я, ведь, скорее, эллинка, чем египтянка! Вы, римляне, многое наследовали от эллинов. Многое, но не все. Вам не нужны наша утонченная культура и наука. Вам нужны деньги, власть, кровь. — Пусть даже так, — ответил Октавиан, — но чем грандиознее ложь, тем быстрее в нее поверят. Побеждает моя колоссальная работа по пропаганде. Плюс, сказал бы божественный Юлий, организация. И римская армия. Самая сильная и дисциплинированная армия в мире. — Ты убьешь моих оставшихся детей! — Нет, они будут воспитываться в семье моей сестры Октавии, благороднейшей из женщин. И я сделаю из них истинных римлян. — Ты заставишь их забыть родной край и настоящую мать! — Именно. — Ты, видно, очень ненавидишь меня. — Нет… Я люблю тебя, Клеопатра! Люблю со времен нашей первой встречи в Риме, когда ты была с моим приемным отцом и дядей. Слезы убитой горем женщины внезапно высохли. Она бессмысленно глядела на него, а взгляд его голубых глаз наконец стал живым, сейчас в нем горело пламя темной страсти. — Слышишь? Я люблю тебя! — повторил Октавиан. Она изумленно смотрела на него, думая, что кто-то из них сошел с ума. — В этом мире, — начал он, — все слишком легко достается сильным, здоровым, могучим людям, любимцам Фортуны или богов с рождения — вот таким, как Антоний. А таким, как я — слабым, больным, считай, полукалекам, нужно бороться, чтобы выжить и, тем более, чего-то добиться в этой жизни. И иногда нужно отобрать, взять силой то, что должно принадлежать тебе по праву, то, чем незаслуженно владеют эти сильные, здоровые люди. И я хочу тебя. Может, я менее достоин обладать тобой, чем великий Цезарь, но уж точно более достоин, чем этот глупец Антоний. И если ты согласна подарить мне немного ласки, ты будешь жить. — Мой мальчик мертв, — мрачно проговорила она. — Так зачем же ты говоришь мне о жизни? Молодой человек скользнул к ней и сжал ее в своих объятиях. Для человека, хрупкого и хилого с виду, он оказался довольно силен. Не помня себя от ярости и гнева, она оттолкнула и ударила его. — Уйди прочь, убийца моего сына! А я убью себя, умру как подобает истинной царице, и наша кровь будет на твоих руках! — голос ее дрожал от ужаса и ненависти к нему. — Смотри на меня! — крикнул он ей. — Это же я, твой Цезарь, только молодой и более совершенный! Я вернулся и хочу любить тебя! Тут произошла некая метаморфоза: женщина во внезапном помутнении рассудка приняла желаемое за действительное. Теперь находившийся рядом с ней враг обернулся ее первой любовью. — Мой Цезарь… Ты не умер, ты жив и вернулся ко мне! Я знала, я верила, что так будет. Ты же не можешь умереть, ибо ты бог! — Клеопатра протянула к нему руки. Теперь ее зеленые глаза светились неземным счастьем. — Да, я вернулся, Клеопатра, — ответил он ей. — Я — твой Цезарь. И я — сам Рим, и на одну ночь Рим твой, Египет! — Люби меня, Цезарь! Их уста слились. Его нежные, сладкие поцелуи, действительно, были поцелуями Цезаря. Он принялся освобождать ее от одежды, и скоро она осталась нагой и прекрасной в своей наготе, словно Афродита, вышедшая из пены морской. Октавиан начал целовать ее красивую, смугло-золотистую грудь, посасывая и чуть покусывая соски. Потом он спустился ниже, целуя ее нежный живот и бедра. И, наконец, римлянин пошел на приступ цитадели царицы, заставив ее стонать от наслаждения, томно прикрывая глаза и царапая его спину ногтями. …Поутру Октавиан приказал умертвить Клеопатру, а всему миру рассказал красивую и трагическую историю о ее героическом самоубийстве с помощью укуса змеи. При помощи своей пропагандистской машины выливший на нее потоки грязи, он же придумал и эту прекрасную легенду. «Ты умерла, но твоя смерть не напрасна, Клеопатра, ибо ты навсегда останешься в моем сердце, будучи главной победой нового Цезаря! Но на одну ночь Рим был твоим… Прощай, Египет!»