Тише шёпота

Ночами Виктория обычно не спала. Оно и естественно: будучи вампиром, Серас ощущала основной прилив сил именно в тёмное время суток, однако в данный момент это мало несло за собой какие-либо преимущества. Всё дело в том, что каждый вечер вместе с одуряющей энергией её настигала и волна немыслимой, беспросветной скуки; уже какую ночь девушка и вообразить не могла, чем же себя занять: времена выдавались на редкость спокойными,  Интегра спала глубоким и здоровым сном, и даже возвращение Хозяина скрасило будни буквально на пару недель. На Серас уже более тридцати лет лежала обязанность охраны поместья и самой хозяйки от всяких нежелательных гостей (в шутку ли, но как-то раз Интегра надумала сделать «вздорную девчонку» кем-то вроде горничной, чем вызвала бурное сопротивление подчинённой с последовавшими за этим продолжительными перепалками), поэтому каждую ночь, в обнимку с Харконеном, она старалась коротать свой долг, сидя на крыше резиденции Хеллсингов. Это местечко Серас облюбовала себе давно: отсюда отлично просматривалась вся местность, да и в целом вид был весьма неплохой. Чего только стоило небо: сегодня оно окрасилось в мутно-фиалковый цвет, а сквозь рваные ночные облака можно было с трудом разглядеть тонкий, изящный полукруг луны. Виктория была уверена, что подобный вид был недоступен обычному человеческому глазу, и посему, хоть и совсем  не имела склонности к созерцанию природы, каждый раз любовалась ею с каким-то мрачным удовлетворением. Тридцать лет для Серас пролетели незаметно. Для истинных вампиров такой срок является совсем уж несущественным; Виктория не раз слышала от недовольной Интегры что-то в духе: «Ну совсем ты не повзрослела,  негодница!», на что обычно начинала дразнить хозяйку возрастом, а после получала добрую порцию поучительных тумаков от разъярённой госпожи Хеллсинг. Казалось, что только беспечность девушки осталась неизменной, в остальном же жизнь в поместье поменялось коренным образом: само здание резиденции претерпело ремонт — необходимые меры, на которые леди Интегра пошла,  скрепя зубы, — полностью изменились и охрана, и слуги, а место дворецкого занял молодой паренёк, который, впрочем,  был годен лишь на то, чтобы исполнять базовые обязанности, и только… Серас с лёгкой грустью вспоминала Уолтера, который был единственным,  кто являлся достойным быть не просто дворецким, но и главным приближённым Интегры. Предательство вовсе не омрачило светлую память об этом старике; Виктория и по сей день думала о нём, как о своём ближайшем друге и даже замечательном человеке. Чем же ещё заниматься дивным вечером  на крыше дома Хеллсингов, как не предаваться воспоминаниям? Серас даже усмехнулась.  Всё же в бессмертии есть существенные минусы. Тут и занудой стать недолго, если так много думать… А ведь ей уже сорок девять лет!.. Было бы, являйся она человеком, но Виктория всё равно поёжилась. Окажись она в другом месте,  обладай она совсем другой судьбой — сейчас сидела бы в уютном английском домике и нянчила внуков. Внуки… дети… А каким был бы её муж? Наверное, задорным, со смешинками в зелёных глазах и широчайшей улыбкой; возможно,  даже падкий на других женщин, но всё-таки невероятно верный семье. Он сидел бы на летней веранде с сигаретой в зубах и, иногда подтрунивая над женой, вёл увлекательный рассказ о своих похождениях и насыщенной жизни, полной опаснейших приключений, а дети, такие далёкие от войн, огня и лишений, слушали бы его, открыв рот… Задумчивая улыбка Серас померкла: знакомый портрет вдруг отозвался слабой, тупой болью в районе груди,  болью несколько непривычной и чуждой в последнее время. Тьма давно стала для неё родной, дружелюбно принимающей в свои объятия, но порою этот печальный сумрак невольно заставлял вспоминать, каково это — испытывать тоску в почти полной, почти человеческой гамме. «Капитан Бернадотте был бы мною недоволен сейчас», — пронеслась мысль, однако голос его души не дал о себе знать даже коротким смешком, будто бы погружённый в крепкий и глубокий сон. Но вместо этого почти над её ухом послышался тихий вкрадчивый хмык, от которого Виктория дёрнулась и уж было схватилась за любимое оружие, но потом вновь спокойно села на место, приветствуя гостя сияющим взглядом. — Какая прекрасная ночь,  Серас! — Хозяин!.. Его тёмная высокая фигура была облачена в привычный красный плащ, а растрёпанные чёрные волосы чуть колыхались при малейших дуновениях ветерка. Девушка почувствовала горячий прилив радости при виде своего Хозяина; за все эти годы он почти не изменился, разве что в его глубоких багряных глазах светилось гораздо большее могущество,  чем раньше… Давно ли он здесь? И как долго он наблюдает за ней и, быть может, даже слушает её мысли? Но, казалось, слабая тень удивления пробежала по лицу Алукарда при виде ученицы, и он, сделав пару шагов, бесшумно опустился с ней рядом. На его устах мерцала знакомая усмешка, но Серас вдруг стало немного неловко: больно необычен был взгляд,  направленный в её сторону; будто на её голове выросли крольичьи уши или что-то вроде этого… Она ощупала макушку — ушей не оказалось,  так что же не так? «Уж не жалеешь ли ты о своём выборе,  дракулина?» — его голос вдруг громом прогремел в её голове, и Серас, опешив,  несколько растерялась,  по привычке даже отвечая вслух: —  Что? Э… э… Конечно же не жалею, Хозяин! — она беспечно рассмеялась.  — С чего же мне жалеть? — А не для того ли, — продолжил Алукард тоже вслух, и в его вкрадчивом шёпоте слышался некий упрёк, смешанный с чем-то ещё, — не для того ли ты стала дракулиной, чтобы больше не плакать?.. — Ч-чего? Я не… Поддавшись секундному благоговейному трепету перед своим Хозяином, Виктория не сразу поняла смысл им сказанного. Недоумение овладело ей, как только пальцы, рефлекторно метнувшиеся к лицу, будто окрасились чем-то тёмным и жалко поблескивающем при слабом сиянии месяца. Серас понюхала пальцы, даже осторожно облизнула их и тотчас поразилась знакомому солёному вкусу, который вызвал в ней бескрайнее удивление. — Э… — она не нашлась даже, что ответить, и поэтому с неловкой улыбкой дёрнула плечами, лихорадочно перебирая в голове последние минуты в поисках того момента, когда пульсирующая вспышка скрытой боли могла вдруг вызвать подобное. Алукард рассмеялся. Смех его, лёгкий и зловещий одновременно, отдался эхом не только в ушах девушки, но и в её голове. Серас на мгновение подумалось, что Хозяин насмехается над ней — этот короткий хохот кому угодно показался бы внушающим ужас и презрительным по отношению ко всякому существу, — однако она вдруг услышала в этом загадочном сочетании звуков понимание, которое вряд ли скользило в речах Хозяина в первое время их знакомства. По правде сказать, она и в мыслях допустить не могла, что Алукард относится к ней иначе, как к равной ему, однако тайный, непризнанный ею страх редко, но проявлял себя в такие моменты. — Серас Виктория, — наконец послышался его низкий, глубокий голос. — Знаешь ли ты, что слёзы детей ночи порою бывают намного более горькими на вкус, чем обычные человеческие, подобные бездушной морской воде? Серас снова не нашлась, что ответить, поэтому только в изумлении хлопала глазами и молчала. Подул ветер; она почувствовала, как лёгкий холодок пробежал по её щекам, и протянула руку к лицу, чтоб стереть наконец с кожи неприятные алые капли (надо же, у неё совсем вылетело из головы, что у вампиров слёзы — не слёзы вовсе!). Едва она коснулась их пальцами, как вдруг ощутила на своём запястье настойчивую широкую ладонь, облачённую в перчатку. Виктория вздрогнула и решилась поднять голову: в глазах Алукарда светился странный интерес, с каким он рассматривал её пальцы с каплями крови на их кончиках, а потом стремительно поднёс их к губам и языком слизнул багряную влагу, заставив Серас дёрнуться, как от разряда тока. — Х-хозяин?! — воскликнула девушка. — Скажи, Серас, — прервал её Алукард, отпуская руку, — не для того ли ты стала дракулиной, чтобы больше не поддаваться меланхолии?.. — он наклонился к её уху почти вплотную, и вкрадчивый шелест слов коснулся её пушистых светлых волос. Серас снова потеряла дар речи, в отчаянии не понимая, какого дьявола она и слова вымолвить неспособна. — Скажи мне, Серас, — повторил он, прильнув губами уже к её щеке, — не для того ли ты теперь следуешь за мною во тьму без страха завязнуть или испачкаться? — его губы медленно скользили по гладкой коже, очищая её от алого цвета, при других обстоятельствах так украсившего бы молодое девичье лицо. Виктория застыла аки статуя, повинуясь негромкому, но могущественному голосу Хозяина, а её сознание будто бы пребывало в глубоком трансе. Однако Алукард вдруг отстранился от неё и проговорил с улыбкой, глядя ей прямо в глаза и мягко поглаживая её по плечам: — Так не жалеешь ли ты о своём выборе? Сквозь невероятный грохот в ушах Серас почувствовала, как каждая клеточка её тела и, быть может, что-то большее, наполняется железной уверенностью, мягким, расслабляющим спокойствием и головокружительным обожанием... Виктория понимала, что больше никогда не позволит себе отступиться от слова, данного ею Хозяину; глаза её просияли, и она, улыбнувшись Алукарду широкой счастливой улыбкой, воскликнула твёрдо и с необъяснимым жаром: — Ни разу, мой дорогой Хозяин! Клянусь!..