Сборник про Первый дом

Долгие труды были завершены, и вот три камня лежали перед ним, сияя чистым, теплым светом. Феанаро вздохнул, провел рукой по лбу, потер глаза. Уже который день они болели от напряжения и бессонницы, и все гуще и назойливее была рябь, застилавшая видимый мир. Ничего, это пройдет, да и не нужно – и с закрытыми глазами Феанаро чувствовал тепло и радость, словно Сильмарилы были живыми. «Надо позвать сыновей», - подумал Феанаро. В мастерской сразу стало тесно, но все семеро смотрели на творение отца в молчании. Потом камни убрали в шкатулку, и мастер, впервые за три дня, добрался до постели. Утро было темным. Феанаро долго тер глаза, но не добился ничего, кроме рези и жжения. Ощупью нашел умывальник, но и холодная вода не уняла боли и, главное, не смыла колючую темную завесу. Там, над осколками кувшина, с разбитыми в кровь кулаками, его нашел Майтимо. Сыновья быстро все поняли, но не пытались утешать – были слишком испуганы происходящим или все еще верили, что с их сильным, почти всемогущим отцом не может случиться серьезной беды. Младшие съездили за Нэрданель, она появилась встревоженная и деловитая, гладила мастера по лицу своими сильными прохладными пальцами, и от этого становилось немного легче. Следующие несколько дней было много суеты – рядом все время был кто-то из родных, приходилось учиться делать самые простые вещи на ощупь или звать на помощь, приходили майар из Лориэна и сама Эстэ. После визита валиэ в доме воцарилось печальное оцепенение. - Владычица Эстэ сказала, что возможно это пройдет. Надо надеяться, - повторяла Нэрданель, и Феанаро рассеянно гладил ее волосы – это придавало спокойствия. В Круг Судеб он явился не один. Увы, теперь он мало куда мог отправиться самостоятельно. По правую руку стоял отец, слева его держала под локоть супруга. За спиной стояли сыновья, и старший нес закрытую шкатулку. - Я хочу знать, о Король Арды, что я создал, и не несут ли мои творения зла, - голос мастера был тверд, однако выдавал предельное напряжение. Майтимо распахнул шкатулку, и Валар долго смотрели на Камни, а Феанаро не видел их, но чувствовал тепло, и кожей ощущал свет, излучаемый Сильмарилами. - Твои Камни – незамутненный свет, они благословенны и не нанесут вреда ни твоим детям, ни другим эльдар, - наконец изрек Манве. – Однако ты вложил в них слишком много сил – гораздо больше, чем любой мастер может вложить в свое творение. Они взяли часть твоей души, и это повредило твое тело. Когда твои силы восстановятся – вернется и способность видеть. Однако потери твои велики, мастер, как и велика была твоя гордыня, когда ты творил то, что другим не под силу. Тебе нужен долгий отдых. - Я уже слышал слова о долгом отдыхе раньше! – воскликнул Феанаро, а Финве в отчаянии закрыл лицо руками. – Моя мать Мириэль отдала мне все свои силы, и потому я не вправе жаловаться на слабость. Мне не нужен сон в волшебных садах. Феанаро гордо вскинул незрячее лицо. - У меня достанет сил перенести эту потерю, как и другие, большие, испытания. Мои Сильмарилы будут со мной, и я справлюсь сам. - Да будет так, - молвил Манве. Феанаро покинул Тирион-на-Туне. Ему было тяжело сознавать, что рядом кипит жизнь, отныне чуждая ему, беспомощному калеке. Он хотел уединения и тишины, и стал бы отшельником, если бы родные это ему позволили. Однако Нэрданель поехала с мужем, и он не мог этому воспротивиться – хотел он того или нет, но во многих мелочах он теперь от нее зависел. Феанаро с трудом принимал заботу, не терпел жалости, был вспыльчив и порой невыносим, но мало-помалу привыкая к своему состоянию, он начал больше ценить внимание и любовь. Сыновья выстроили среди суровых северных скал и дремучих лесов целую крепость. Теперь в мастерских и кузницах трудился Курво, реже - Морьо и Майтимо, но Феанаро постоянно был рядом. Невозможность продолжать работу тяготила его, однако давая советы сыновьям, он сам отчасти участвовал в процессе созидания – самоцветов ли, сверкающих клинков или тонких украшений. Феанаро нашел способ, как делиться своими знаниями не только с сыновьями – он научился писать на восковых табличках и читать написанное пальцами, используя угловатые руны вместо изящной вязи тэнгвара. Остаться в одиночестве у него так и не получилось – в Форменос часто наведывался отец, а иногда братья и сестры. Даже заносчивого Нолофинве Феанаро теперь встречал если не с восторгом, то с живым интересом, все-таки он привозил новости и на время отвлекал от тяжелых мыслей. Когда же Феанаро отчаивался и думал, что слепота никогда не пройдет, он запирался один в кабинете, доставал шкатулку с Сильмарилами и подолгу сидел рядом с ними, гладил их руками. Тепло и радость от прикосновений наполняли тело и приносили утешение. Но пришел день, и на Валинор пала тьма. Когда Нэрданель сказала, что свет Дерев померк, и небо заволокла мгла, Феанаро охватила дрожь – слишком памятно ему было то время, когда перед его глазами погас видимый мир. Приход Врага он почувствовал первым, и, запретив сыновьям следовать за собой, взял меч и знакомым путем вышел к воротам крепости. - Отдай мне свои Камни, - потребовал Мелькор, - и я тебя не трону. - Не знаю, что ты сотворил с Древами, но мрак вокруг – твоих рук дело, - сказал Феанаро, обнажая клинок. - Ты не получишь Сильмарилов и расплатишься за Лаурелин и Тельперион! - Что тебе до Дерев – ты же слеп! – засмеялся Мелькор в лицо принцу нолдор. - Ты сам в вечной тьме, ты беспомощен и жалок, да ты не видишь меня и грозишь своим мечом в пустоту! - Я не вижу, Враг Мира, но я чувствую, как от тебя за версту смердит алчностью и злобой! Я слышу, как ты задыхаешься от зависти, когда ты думаешь о моих Камнях. Как твое сердце трепещет от страха перед возмездием – так сильно, что я точно знаю, где оно! Берегись! Феанаро бросился вперед и ранил Мелькора. Тот уже готов был отплатить мастеру за дерзость, но перед темным Валой встали, нарушив запрет, сыновья Феанаро, и он в страхе бежал прочь. Спустя время, в Форменос явился посланец Манве, светлый Эонве, и говорил с Феанаро наедине. Мастер три дня провел в молчании, а потом приказал седлать коней. В Круг Судеб так же, как и в прошлый раз, он вошел не один. - Прежде, чем вы возьмете их, я скажу вам, Владыки, что я отдал Сильмарилам мои силы, мою душу, свет из моих глаз, и они дороги мне больше, чем когда-либо творение было дорого его создателю. Они дарили мне надежду в темноте все эти годы. Если вы заберете их – я не смогу жить. Феанаро почувствовал, как вздрогнула Нэрданель, как сжал руки Финве, и затаили дыхание сыновья. - Но я слишком хорошо знаю, что такое тьма, - голос Феанаро зазвучал тверже и громче. – Я не хочу обрекать на жизнь без света тех, кого я люблю. Ни эльдар, ни Стихии – никто не заслуживает такой беды. Поэтому – берите. Феанаро только попросил разрешения самому отнести Сильмарилы к холму Эзеллохар, и там, у подножия двух Дерев, теперь почерневших и иссохших, он опустился на колени и поднял ладони, в которых лежали три Камня. Они были теплее и ласковее, чем когда-либо прежде, а потом вспорхнули ввысь, словно птицы, и опалили лицо колючими искрами, и больше Феанаро ничего не помнил. Когда он очнулся, первое, что он увидел, были веснушки и рыжие локоны Нэрданель, и сияющие золотые и серебряные ветви в вышине.