Не вечные

Нам все кажется, что мы вечные И что время всегда остается Помириться при завтрашней встрече, Рассказать, что давно уже рвется...

— Моей вины нет только в том, что я собираюсь сделать. — Улыбка лучницы зла и жестока. Она была бы мягче, если бы не произошедшее; теплее, если бы не холод в груди. Эльфийка без выражения пинает ножку стула так, чтобы немного отодвинуть его от себя. Во мрачности её взгляда точно тучи сгущаются, но молний нет — лишь далекий гром оглашает зрачки глухой болью. В мерцании городских огней порой не сразу разберешь, что является правдой, а что ложью; да только эльфы-то врать не умеют. Во всяком случае, эта. — Он убьет тебя, — просто говорит стоящая рядом макина. В её узких зрачках лишь тревога, а пламя фонарей гаснет в них, не добравшись до глубины. В неодобрении мяури сопротивление мешается с тоской, но остановить она не может и не пытается. Не сейчас. — Смерть от крыла Дракона? — Эльфийка кривится. Она амазонка, она может промчаться ветром и снести врага на любом расстоянии, но она не может обдуть тем же порывом свое сердце, успокоить его и очистить. — По-твоему, это преимущество или потеря? — Для меня это будет потерей, — с силой говорит макина, кладя здоровую руку на сгиб локтя лучницы. — Для него тоже было бы. Амазонка хрипло усмехается и глядит на черные горы, что за каменной стеной кажутся далеким туманом по сравнению с теплым воздухом и цветочным ароматом города. Но цветы больше не распускаются, не открывают свои лепестки; их отравило дыхание дракона. Их отравила ненависть, зажегшаяся в человеческих сердцах. — Ты знаешь, что произошло перед его уходом? — неожиданно спрашивает она, но не ждет ответа. — Мы не ссорились, как Аделин с Эриком. Он просто обнял меня на прощание и попросил к его приходу купить у торговцев тот талисман, на который мы вместе копили. Сказал, чтобы я в него верила. Просто ушел, понимаешь? Макина хмурится. Дружба, любовь — все связи крепче стали, из которой сделана механическая рука, да только рвутся поразительно быстро. Как ниточка, что может выдержать давление зверя, но рвется от дуновения ветра. Злого и кровавого ветра. — Мне только его цеп прислали, — почти улыбается амазонка, но все больше кривится. — Как любезно с их стороны. Ни записки, ни одежды. Просто цеп, измазанный кровью. Решения не меняются, если это действительно те самые решения, что ведут на пути подобно единственной ровной дороге среди бурелома. Макина хватает лучницу за руки, смотрит ей в глаза прямо и раздосадовано. — Я пойду с тобой! — Её голос тверд. — Тебя не должна постигнуть его судьба!.. Ладонь амазонки ложится на голову макины между ушей и неловким, но неожиданно ласковым движением взъерошивает волосы. Тень скрывает лицо эльфийки, но почему-то она улыбается. Улыбается страшно. — Ты была мне хорошим другом, Тео. Береги себя. И нет возможности последовать за ней, ведь за каждым решением след зарастает колючим кустарником. Ведь, выбрав единый путь, назад нельзя повернуть.

Позабыть все смешные обиды, Гордость, мелочность, страх, обмануться И, как в воду, безумно, бесстыдно, С головою в любовь окунуться...

Времени у них не было, как ни больно признавать теперь — возможно, они сами, как два идиота, мешали друг другу. Но каждое действие запомнится, каждый ожог от прикосновения, и каждое слово, сказанное родным голосом, останется навечно в памяти, как клеймо, поставленное на вора, что сердце украл и скрылся. В Логове Морского дракона все зеленое, и вспоминаются зеленые глаза, и искорки веселья. Игравшие в них, когда лучнице удавалось рассмешить приятеля. Сжимая лук так, что ладони чуть ли не врастали в него, амазонка отчаянно кидается грудью на тех, кто когда-то ранил её дорогого друга. Они виноваты в его смерти. Они его ослабили. Она ненавидит не только монстров, но и себя. Она могла остановить, могла удержать, могла расплакаться и заставить его обернуться. Но нет — она махала ему рукой и желала удачного сражения. Да, желала. Удачного. Теперь уже поздно сожалеть, но все равно монстры логова никогда не видели, чтобы в простую атаку вкладывали столько яростной силы. За свои ошибки надо платить. Они думали — у них много времени; они думали — мы успеем еще раз сто вместе прогуляться и биться бок обок. Во время сражения у него дыхание рваным было, а она все пыталась понять, это выражение чувств или просто потребность в воздухе такая. Казалось, что времени много — так всегда кажется, а на самом деле оно отмерено. Раз — и близкого тебе нет. Два — и ты умираешь вместе с ним, оставаясь при этом живым. Как ни больно, но бороться надо, и просто так умирать она не собирается. Ей нужна кровь Морского дракона. Ей нужно доказательство того, что хоть кто-то может отмстить за её несчастную любовь к милому и храброму клирику. Он говорил, что Богиня защитит всех, что примет их в свой мир, где между людьми, эльфами и мяури не будет преград. Как же. Между ними преграды всегда будут. Например, время. Время, время; она все равно прожила бы дольше него, даже если бы не хотела. Просто он бы не простил, покончи она с собой. Но каждая минута теперь кажется драгоценной, хотя когда-то являлась обычным моментом жизни; теперь, перед лицом настоящего горя, мельчайший осколок воспоминания становится сокровищем, что ценнее всего. Амазонка бешено вращается, и сила в её руках и ногах течет так, как будто ничего не произошло. Из этих земель вернулся только один воин, да и то умирающий. В эти земли и она пошла с отрядом, но уже двое полегли на пропитанной кровью земле. Амазонке даже не больно; ей просто плохо.

Нам все кажется, что мы вечные И что время всегда остается... Только помни - однажды под вечер Ты решишься, А он не вернется...

Когда тело рушится с громоподобным ревом совсем близко, амазонка долго сидит, глядя на гигантскую голову с закрытыми парами глаз. Чешуя такого сине-бирюзового отлива, прекраснейшего из всех оттенков голубого, которые может создать природа, а зелень в них теряется, становясь бессмысленным, но великолепным течением среди моря. Как глупо — любоваться чешуей, когда так плохо на душе. В когтях поверженного дракона что-то застряло, и лучница без цели пытается достать блестящую вещицу. Ей не интересно, ей холодно и пусто, хотя кровь уже оросила горячие земли Логова, а дракон-убийца никогда уже не поднимется в воздух. Но эта вещь знакома эльфийке; ослабевшие пальцы роняют самодельный крестик, созданный из материалов Храма Бурь, с мелким, но искрящимся сиреневым камнем — подарком амазонки на прибытие в Небесную Гавань. Трясущиеся же пальцы крестик и поднимают, и долго смотрят потускневшие глаза на насечку в виде буквы Т на прямом участке крестика. Т. Тейирин. Он однажды сказал, что хочет взять в бой её имя, как свой талисман. Она так и не успела ему объяснить, что, с эльфийской точки зрения, имена близких в бою несут только неудачи. Она так и не успела рассказать ему, как радует её простая улыбка друга, как наполняется теплотой сердце при виде его, идущего навстречу. Потому что часто кажется, что время еще есть, а срок в тот момент уже подходит к концу, неминуемо ставя кровавую точку на казалось бы длинной истории. Потому что время не ценится, когда его много, а когда мало – оно падает крупинка за крупинкой в нижний шар песочных часов. Тейирин опирается на дракона, чтобы не упасть, и видит над собой только грязное серое небо и темный навес драконьего крыла. Крестик колет ладонь — так сильно она держится за него, как за последнее послание погибшего друга. Амазонка смеется и плачет, но с неба ей не падает ни осколка света. Он ошибся. На самом деле у них с самого начала не было шансов остаться целыми в этом суровом и страшном мире, где не рады никому, вне зависимости от расы и умений. Теперь она это знает. Теперь у неё тоже нет важной части её существа, той, что когда-то была занята первой в жизни привязанностью. Тейирин то ли хохочет, то ли рыдает в пустое небо, и на горестный крик отзывается лишь воспоминание. Тео её ждет. У них тоже не так много времени, и в этот раз амазонка не потратит его впустую. Она разворачивается и, спотыкаясь, идет в сторону своих спутников, а последний знак товарища зажат в руке крепко, но еще крепче он впечатался в душу.