Это безумство.

POV Максим.

      Не знаю, кто придумал, что молчание ломает судьбы? Мы оба уставились в окно, погруженные в свои мысли. Слова сейчас были излишни. Она с интересом наблюдала за мальчишкой, который жадно облизывал мороженое, там, возле дешевого кафе, и сейчас напоминала мне такого же оборванца-хулигана, любящего шалости, веселье и готового — секунда! — и взорваться, завертеться волчком, рискнуть на очередной безумный поступок, наслаждаясь в полной мере жизнью. Ведь эта девчонка такая! Она живет моментом, и, только он ускользает из рук потерянный, не потраченный с удовольствием, тут же кидается постигать новое, всматриваться в лица прохожих, примерять умопомрачительные платья и выкидывать за них тонны зеленых.       Я сейчас совершенно не думал о себе, об этой скоропостижной поездке, о планах на будущее, все мысли были полностью заполнены судьбой этой девушки, сидящей справа от меня и смешно шмыгающей носом. Представляю снова и снова, как её глаза светятся, когда мы вместе, закусываю нижнюю губу и в который раз говорю самому себе, бестолковому, — ведь она влюбляется в меня, зачем?!. Была бы любая другая, я бы бросил её уже в сотый раз. А эта чертовка что-то она перевернула в моем мире; даже теперь, видя как она облизывается, смотря на мальчугана, умиляюсь. Ненавижу её за это! За это всё, что она делает, я же всегда думал, что моя идеология нерушима. Но тут ко мне ворвался этот рыжий безжалостный смерч, беспощадно круша все на своем пути, оставив после себя голое поле и вновь начав выстраивать мир по кирпичикам. И откуда, спросите вы, в этой хрупкой девчушке столько энергии?! Не могу я, совесть мне не позволяет наиграться с ней и потом уехать Лос-Анджелес, чувствую, как на лбу проступает пот. От волнения или от возбужденного предвкушения? Что ж, пришло время сказать привет френдзоне. И закончить наш конфетно-букетный период именно сейчас. Вот так быстро и безболезненно, как спустить курок. Раз — и уже просто знакомые, которых сближают не общие интересы, а секс. И тот уже стал прошлым.

POV Катя.

       Как только отрываюсь от мальчишки около кафе, не спешу поворачивать голову к Максиму. И без того слышу, как он нервно шипит на водителей, стоящих перед нами, думаю, именно сейчас слишком сильно сжимает руль, отчего костяшки на руках мгновенно белеют. Предсказуемо? Так делают все жители больших городов, застряв в пробке и чуть не налетев на машину впереди. И куда он так торопится? — Макс, тише, — я кладу свою руку на его, когда парень чертыхается, и шины угрожающе скрипят по асфальту. Успокаивающе поглаживаю по пальцам, по костяшкам. Он судорожно выдыхает и вроде бы успокаивается. — В следующий раз я такого не переживу, — улыбаюсь, потирая ушибленное колено. — Такое ощущение, что ты торопишься куда-то. — Он равнодушно кивает, выворачивая руль вправо, обгоняет пару машин по встречке, не обращая внимания на две сплошные. И почему сейчас там так пусто? — Не знаю как ты, но я уже мечтаю оказаться в своей квартире, — отвечает после долгой паузы, — нормально пообедать или уже поужинать и закончить этот день, — на одном дыхании высказывает мне. — Прости, просто день тяжелый, — вздыхает и выдавливает из себя полуулыбку. — Я знаю, как сделать его лучше, — кладу руку на его колено медленно и немного надавливая, поднимаю её наверх. Странно, он весь напряжен, сидит как на иголках, ерзает постоянно. Может, снова печка под задницей печет? Осматриваю все кнопки на панели и не нахожу яркого огонька. Значит, сам себя накрутил. Еще пробка эта некстати! — Р-р-р-ешетникова, прекрати, — стиснув зубы, рычит он, скидывая мою руку. — Что, опять всё свалишь на плохой день? — не у одного него нервы на пределе, и малейшей искры хватит, чтобы зажечь пламя. — Блять, неугомонная женщина, да, я хотел оставить этот разговор до дома, но ты всё портишь. Ты рушишь мои планы, и я не в силах сопротивляется твоим выходкам. Пойми, я же тоже не железный. Поэтому предлагаю остаться друзьями и не обременять наши последние месяцы никому не нужными отношениями.       Он буквально выплевывает эту фразу, точно давно заученную, мне в лицо. Его глаза уже давно стали беспросветно черными, и я начинаю чувствовать свою вину. Хотя её и нет. Это он воспользовался моей наивностью и решил сбежать из страны, прикрывая свою пятую точку ниоткуда взявшейся стажировкой. Нутром же чувствовала, что что-то с ним не так, еще на печку подумала. А оказалось — все дело во мне, в моей наивности и глупости?! — Заебись. — Развожу руками и падаю на спинку кресла. Внутри все горит от подступающих слез, в носу щипет, и единственным успокоением становится мим на тротуаре. Он ходит от дерева к дереву, обнимает стволы, что-то шепчет, поэтому мысли сразу переключаются на полусумасшедшего клоуна. Как же напоминает моего водителя! Потом мим подходит к моему окну, и его разукрашенное лицо превращается в то ли удивленную, то ли грустную мину. Он тычет пальцем на свои щеки, потом показывает на меня, и понимаю, что эмоции все-таки взяли свое. Вытираю мокрые дорожки от слез рукавом, набираю в легкие больше воздуха, считаю до десяти с закрытыми глазами, а мим куда-то пропадает. Доехали мы в полной тишине. Макс достал мой чемодан из багажника и понес его к подъезду, где ловко набрал нужный код, и дверь с неприятным писком открылась. — Я сама, — пытаюсь выхватить чемодан из его рук. — Заходи! — он отталкивает меня, ногой придерживая дверь. — Отдай. Мой. Чемодан, — чеканю я. Гневно смотрю ему в глаза. Схватка, противостояние, но меня ему не выбить из седла. — Забирай. — Бросил чемодан и зашел в подъезд. Теперь на мои плечи свалились и тяжелая закрывающаяся дверь, больно ударившая по спине, и непосильный чемодан. Гордость, Решетникова, все это Ваша гордость! Я кое-как преодолела эту преграду. Вижу, как он юркнул за угол, эхом разносятся гулкие шаги по ступенькам: поднимается по лестнице, напрочь игнорируя лифт. — А что с лифтом? На какой вообще этаж? — переводя дыхание, спрашиваю у парня, который успел пробежать несколько пролетов. — Он не работает, — усмехнулся он и продолжил движение.

POV Максим.

      У меня восьмой этаж. Лифт не работает уже несколько дней. Для меня это отличная физическая тренировка, помимо танцев, разумеется. А вот как справится она, я понятия не имею. И что она только носит в этом чемодане. Надо же ей было повыпендриваться и построить из себя супер-женщину. Пусть теперь мучается, это не мои проблемы. Прошло уже минут двадцать — да я с гипсом раньше быстрее сюда поднимался! Если она решила поиздеваться, то у неё отлично получается. Я спускаюсь на первый этаж и вижу её, сидящую на чемодане. Она подняла голову на меня и фыркнула. — Я уж думала, ты и не спустишься помочь бедной даме, — театрально всхлипывает она. А ведь глаза снова на мокром месте, красные. — Ты маленькое чудовище, Решетникова, — беру её чемодан в руку и поднимаюсь на этаж, слышу шарканье за собой. Улыбаюсь?

***

      С каждым пройденным пролетом освещения становится все меньше. Нас затягивает во мрак. Тусклого медно-желтого света, струящегося из лапочек, болтающихся на тонких проводах, совсем недостаточно. Есть углы, в которые свет не попадает вовсе, и я вижу только беспросветную тьму. Стараюсь не задерживать на этих местах свое внимание, так как страх все же одолевает меня. И тут же, в доказательство этому, табун мурашек пробирает мое тело насквозь.       Я с детства не люблю темные помещения, мне в них жутко некомфортно. Стараюсь сосредоточить взгляд на идущем впереди Нестеровиче. Его шаги широкие, он переступает сразу через несколько ступенек, а мне приходится наступать на каждую, иногда останавливаюсь, осматриваясь и переводя сбивающееся дыхание. О, а это приятно — смотреть вниз, между пыльными перилами, считая перелеты, которые мы преодолели, однако сил не прибавляет. Продолжаю движение дальше, с непривычки не хочу оступиться: разбитый нос не будет украшением лица, да и порванная губа вряд ли станет достоянием милого женского обаяния. На четвертом этаже открыто окно. Я запомнила номер потому, что там стояла гораздо дольше. Дышала свежим воздухом, выглядывала в окно, пока проезжающая мимо машина не ослепила яркими фарами. Я прикрыла форточку, но сильный ветер снова отворил ее. Раздался противный скрип и хлопаньем, от которого меня невольно передернуло. А вот и восьмой. Понимаю, что это нужный этаж по реакции Максима, который, затащив чемодан на последнюю ступеньку и гремя акриловыми колесами по плитке, завернул в темный коридор, где пятнами, похожими на огромные черные фигуры, выделяются три входные двери. Несколько секунд парень орудует ключами у двери, щелчок — и она открыта. Он пропускает меня, и я захожу внутрь, в не менее мрачное помещение, чем снаружи. Не мешкая, нахожу выключатель и клацаю по нему. Я слишком нуждаюсь в этом свете, который поначалу режет глаза, а за тем растекается мягкими волнами по квартире. Шумно выдыхаю. Моя паника и боязнь темных помещений отступают на второй план. В квартире отчетливо чувствуются нотки цитрусовых и сушеного табака. Так сразу и не скажешь, что это суровая мужская квартира. Двери шкафа-купе плотно закрыты, но даже не сомневаюсь, что стоит отодвинуть одну, и ворох мятой одежды накроет с головой. — Поговорим? — Он стягивает с себя куртку, кидает на кресло возле входной двери и удаляется вглубь квартиры. Я заглядываю в шкаф и, закусив губу, с любопытством разглядываю выглаженные рубашки на вешалках. Внутри пахнет мылом? Таким же, какое я предпочитаю для мытья рук, — с ароматом лаванды или морской свежести. — Чай? Кофе? — доносится его голос, сопровождаемый шорохом струи кипятка из носика чайника. Захожу на кухню. Его лицо не выражает никаких эмоций, даже морщинка на лбу, которую я обычно разглаживаю пальцами, отсутствует. — Кофе, — на выдохе произношу я. Сажусь на стул, который стоит у барной стойки. Опираюсь на неё локтями и запускаю влажные пальцы в непослушные волосы. Пытаюсь нормализовать дыхание и не убить Нестеровича за первые пять минут нахождения в его квартире. Да-да, я уже заметила ножи, стоящие в железной подставке у раковины. Сдержанно выдыхаю, отгоняя эти мысли, и потираю переносицу. Почему-то дышать сейчас особенно сложно. Воздух успевает закончиться, так и не дойдя до легких. — Держи, — он ставит передо мной прозрачный напиток желтоватого цвета, чайная ложка вздрагивает и звонко ударяется о стенку кружки. — Я просила кофе, Максим, — исподлобья смотрю на него. Именно сейчас сдерживаться стало особенно тяжело. Я сжимаю кулак, вонзая ногти в мягкую ладошку. На коже остаются бордовые вмятинки от ногтей. — Я просто подумал, что ромашка подойдет тебе на пользу, — он с наслаждением отхлебывает напиток из своей кружки. По характерному запаху чувствую, что там кофе. — То есть ты считаешь, что умеешь думать? — всё, что я держала внутри, в этот момент вырывается наружу. Я не знаю, куда деть руки и что бы такое схватить, чтобы мне потом не отмываться от вязкой крови и не оправдываться в суде. Макс замечает это, его взгляд мгновенно меняется. Тут же моя чашка оказывается на другом конце стола. И он думает, что меня это остановит?! — Ну, прости, что я высказал это всё так резко, — Макс перехватывает мои руки за запястья, как наручниками. — И ты мне потом еще спасибо скажешь, дурочка. — Его голос приторно ласковый в этот момент. Не понимаю, чего он добивается, но это выводит меня из себя еще сильнее. — Кто еще из нас дурак? Ты думать не умеешь, Максим, — скалюсь, как собака, — из тебя так и прет твоя инфантильность. Ты не способен принимать взрослые решения и при первом же промахе убегаешь, поджав хвост. Ты не мужик, Нестерович, ты — тряпка, — последние слова я выделяю особенно, показывая указательным пальцем на его грудь. — Ты за словами-то следи, — его глаза моментально округлились после сказанных слов. — Что, правда глаза колет, малыш? — хмыкаю, не полностью уверена в своих силах, но добить же надо. Когда понимаю, что это не действует, локтем смахиваю чашку с кофе на пол. Осколки разлетаются, горячая жидкость попадает ему на ноги, и он хрипло шипит, гримаса боли появляется на его лице. Он отпускает мои руки. Теперь свободна и готова мстить по полной! — Тебя что, не научили, что в чужом доме нужно вести себя прилично? — кричит он на меня как на маленькую нашкодившую девчонку. Тянусь за этой проклятой ромашкой. Одной разбитой кружки явно маловато, чтобы усмирить мой гнев. Он успевает перехватить мою руку. Еще бы чуть-чуть, но мужские руки, безусловно, сильнее. Смотрю на него, мы застыли в этой позе, ища во взглядах друг друга то, чего уже давно нет. Эту секундную паузу оборвала вибрация телефона. Экран загорелся, показывая на дисплее входящий звонок от «Кисы». — Киса? — это звучит больше как утверждение, нежели вопрос. Я знала, где собака зарыта. — Ох, вот почему мы теперь просто друзья, — отбираю его телефон, тыча пальцем в экран. — Ты животное, Нестерович, и сколько баб ты успел перетрахать, пока мы встречались? — я сделала задумчивое лицо, поднося указательный палец к губам. — А мы вообще встречались? Этот вопрос действительно мучил меня с того самого момента, когда наши приятельские отношения перешли во что-то большее. Грубо говоря, мы просто переспали. В какой-то момент желание взяло верх над нами, и мы не стали сопротивляться. Его телефон летит в стену, ударяясь об пол, покрывается паутинкой трещин. Максим переводит взгляд сначала на устройство, а затем, взбешенный и полный гнева, — на меня. Если бы он мог, убил бы меня одним взглядом. — Я что-то совсем не подумала, может быть это ты — проститутка, переходящая из рук в руки. Тебе же нравится, когда девушка доминирует, да, МОЙ Максимка? — томно шепчу, чувствую, что произнесла это зря. Но ведь эта борьба, а на войне все средства хороши. — Ну прости меня, я погорячилась, обидела бедного мальчика, — издеваюсь, треплю его за щечки, как маленького ребенка. Прижимаюсь всем телом к Максу и аккуратно целую в уголок губ. — Убирайся, — шипит на меня, со всей силы отталкивая на рядом стоящий диван. Больно ударяюсь — и какого черта здесь эта деревяшка? — саднящая боль одолевает мою руку. Злобно брюзжу на него, даже не имея возможности встать. — Видеть тебя не могу. — Знаешь, ты все еще не спросил меня, хочу ли я здесь жить? Так вот — хочу. И буду, раз ты предложил, — делаю вид, что удобно устроилась на диване. Закидываю ногу на ногу, блаженно выдыхаю. — Не жизнь, а сказка. — Пошла вон, Решетникова! — Кидается к окну, открывая форточку нараспашку. Ощупывает карманы в поисках пачки сигарет. Устремив свой взгляд на огромный мегаполис, щелкает зажигалкой. Едкий дым наполняет помещение, и слезы, подступившие к глазам, становится сдерживать всё сложнее. Они предательски катятся с глаз, и я больше не в силах это контролировать. Уж слишком долго я сдерживалась. Стараюсь всхлипывать как можно тише, он не должен видеть, что я дала слабину. Единственное, что мне остается, это язвить ему дальше. — Я так рада, что ты позволил остаться. Я, пожалуй, займу вон ту кровать, она, кажется, удобная, да? — ноль эмоций на мою реплику. А он умеет вывести из себя, совсем не прикладывая усилий. Я злюсь на него еще больше. Поднимаюсь и беру первую попавшуюся под руку тарелку. Поднимаю белый кусок керамики над головой и разжимаю пальцы. Комнату наполняет звук бьющейся посуды. Он реагирует мгновенно. Хватает меня за волосы одной рукой, другой закрывает рот, ибо истерика овладевает разумом. Громко всхлипываю, а все так же тащит меня в ванную. Кусаю его со злости, упираюсь. И сколько бы я не орала и не царапалась, он не ослабляет хватку. Включает душ, подставляя мою голову под ледяные струи воды. Еще сильнее тянет за волосы, убирает пальцы ото рта, и вода наполняет пространство между губами. Захлебываюсь, потом сплевываю. Вода холодная, я начинаю дрожать, зуб на зуб уже давно не попадает. — Ну, что истеричка, успокоилась? — он поднимает мою голову, заставляя смотреть ему в глаза. И победно ухмыляется надо мной.