Мак

      – Не плачь больше, Нии-сан.       Эдвард резко распахнул глаза. Казалось, что время замедлило свой ход, а лицо застыло, словно маска. Приоткрытый в удивлении рот с тихим щелчком захлопнулся. Как ни странно, но именно этот звук привёл бывшего алхимика в чувство, и тот, набравши побольше воздуха в грудь, устремил взгляд вперёд. Оказывается, он стоял; сильные ноги на миг подкосились: в той стороне, куда в данный момент смотрел Эд, улыбался младший брат, Альфонс. Старший Элрик подумал, что сходит с ума, потому что люди «не живут» в зеркалах, чёрт возьми! Не впиваются своими жуткими мёртвыми глазами, в попытке высосать душу. Они не манят тебя тонким пальчиком, чтобы ты разбил стеклянную преграду-клетку. Но Эдварду плевать на то, что ситуация абсурдна, начхать на то, что восприятие мира сейчас не такое, как обычно. Ведь там, там… Страшные, налитые кровью глаза сверкают торжеством, пугая и отталкивая.       "Это не он, − думает Эд и слишком быстро мотает головой из стороны в сторону. – Очнись, дурная башка!"       Эдварду мерещится невыносимый уху хруст и тресканье стекла. Стягивающий рёбра страх отступает, давая вздохнуть тяжёлый, но такой необходимый воздух. Отражение напротив насмешливо и даже игриво: Альфонс – если можно так назвать существо – начинает с показным усердием копировать эмоции Эда, распаляя последнего всё больше и больше. Старший недоуменно поднимет светлые брови – Ал повторит, слегка выпятив нижнюю губу. Разозлившийся Элрик хмурится, а дразнящий, наконец, начал чувствовать, что до бессмысленной и гневной тирады не за горами, приложил к тонким губам бледный палец, зашипев: "Тшшш…". Бескровные губы растягиваются в злорадной усмешке, в прищуренных глазах пляшут адские искорки веселья, а мерзкое хихиканье, неожиданно вырвавшееся из глотки существа, заставляет болезненно сжаться сердце Стального. Память услужливо подкидывает обрывки прошлого, воспоминаний, от которых мир на секунду взрывается ярко-алым.       Реалистично! Как же жжёт грудь, как же больно… Так больно, что на короткий промежуток времени просыпается маленький эгоист, вмиг потребовавший унять внезапно навалившуюся муку, позабыв всех их: друзей, недругов и бывших случайных попутчиков. Очисть разум, и всё станет простым, ведь так?       – Забыть всё? Ты что – сумасшедший, креветка? - раздался булькающий звук, что, видимо, было смехом. Треск позвонков и лёгкое шипение, сопровождавшее перевоплощение призрака, который играл роль младшего брата, наконец-то прекратилось.       – Энви... - почти не удивившись, высказал очевидное Старший.       – И что, всё? Где овации, аплодисменты?! Ну же, ну! Такое представление, и всё для одного тебя. Неужели приелось?       – Человек ко всему привыкает.       – Лжешь, - шипит, не говорит.       – Да…       Оба чувствуют, что каждая язвительная фразочка – фарс. Больше ни к чему эти ужимки, но, как говорится: " Привычка – вторая натура". В голове Эда тревожно бухает одна мысль за другой, но он уверен – есть лишь один шанс начать разговор как положено. Молчание затягивается. В этой реальности, обволакивающей со всех сторон тишиной, в этом безразмерном пространстве пропадает желание ко всему, в особенности к сопротивлению действительности. Прошло не так уж и много времени, но гомункул в одежде младшего брата – не такое и удивительное или страшное явление. Почему бы не сделать ответный выпад? Всего-то потешить самолюбие до смешного напыщенного получеловека, что тут такого?       – Мне иногда хочется, - начал Элрик, - хочется, чтобы я мог сдерживать свои мимолётные порывы. Чтобы моё лицо выражало лишь то, что от меня ждёт собеседник. Как же это называется?..       – Сладко поёшь, фасолина, но твои ортодоксальные взгляды будут тебе же и мешать до конца твоих дней.       – Дошли до откровений? Ну что же, давай… То есть не прав я? Тогда открой мне глаза. Докажи! – прозвучал ответ, в котором был лишь вызов, никакой жалости.       – Доказательства? Доказательства?! – гаркнул Энви, расхохотавшись в своей дурной манере. - Мне это не к чему! Все вы, - выплюнул сквозь зубы явно развеселившийся гомункул. - Каждый из вас моё доказательство! Глупые, жалки, ничтожные… Забирать и не отдавать ничего, что ещё для счастья нужно, а? – крикнул, сильно жестикулируя, будто отвлекая от чего-то непримечательного, причём неосознанно.       – Сейчас, наверное, тишь да гладь, верно? Все-все на свете дружно взялись за ручки, внезапно поняв значение многих понятий, таких как "ответственность", "добродетель", "наказание"? Не смеши. А впрочем, мне побоку. Я не нянька, подтирающая нерадивым деткам их сопливые носы.       Теперь-то почти всё встало на свои законные места. Болтливый, уже в своей излюбленной одежке, благодаря которой всегда подчёркивает своё насмешливое отношение к людям, Зависть выглядел так, как должен был: пугающе-отталкивающе. Не ясно лишь одно: почему правы оба. Внезапно пространство окутывает фиолетовый туман. Нет-нет, а поверишь в глупые выдумки собственного сознания.

***

      Небо, какое же оно красивое! В любое время года и даже в любую погоду – всегда прекрасно! Возможно, именно так размышлял Эд, глядя в пустоту безграничной дали, а может и нет. Спина чуть сгорблена, волосы растрёпаны, а взгляд затуманен воспоминанием: сон отступает медленно, но верно. Почувствовав мягкое прикосновение к плечу, Эдвард спустился с небес на землю и выдохнул чуть больше нужного. Лёгкое касание руки исчезло, вместо него как из воздуха появилось облегчение. В такие моменты, когда уже кольцо рук обвивает грудь, а человек, обнявший в неспокойный час утыкается лицом в копну лохматых косм – всё плохое забывается, и к счастью, ритм тревожно стучащего сердца выравнивается.       Уют и покой – всё, что хотел получить в данную минуту Стальной. И он был безразмерно благодарен.       – Люблю. Люблю такие деньки. Сегодня. Ведь так? Сегодня мы как семья. Все мы. Понимаешь?       – Все мы, – эхом отозвалась Уинри.       – Старушка Пинако, Альфонс, ты и я – большего в этот день мне и не нужно.       Эдвард не сразу понял, что что-то не так. Сначала руки, что так бережно обнимали его сзади, начали давить сильнее прежнего, конечно не специально , но довольно ощутимо. Пальцы, которые вцепились в ткань, судорожно комкали пижаму. Уинри не смогла сдержаться. Разве можно считать её порыв слабостью? Маленькая позволительная слабость, всего-то… Эд ловко перехватил правую ладошку девушки, говоря:       – Как-то Ал нарочно не стал пробовать пирог, который ему предлагали. Я знаю это потому лишь, что он незаметно поменялся со мной порцией, сказав, что объяснит, но позже.       – Некоторые вещи не меняются никогда, - хихикнула Уинри.       Эд лишь слегка кивнул и улыбнулся: его мысли блуждали далеко от реальности. Твёрдо решив избавиться от чувства тревоги, он прикрыл на минуточку яркие глаза, на которые он так сильно полагался в прошлом, разорвал тонкую нить покоя, несмотря на тяжесть действия.       – Уинри, кажется, мне стоит прогуляться. Тебе нужно с чем-то помочь пока я не ушёл?       Она как всегда поняла всё без слов. Быстро отстранившаяся девушка сначала смутилась от своих неловких движений, но потом взяла себя в руки и сказала сбивчивым шёпотом:       – Что ты, что ты… Иди. Только возвращайся поскорее, чтобы никто не волновался. Я предупрежу остальных.       Эду совсем не хотелось думать о правильности своего поступка. Сладко потянуться и обдумать будущий маршрут – это пока что весь план на ближайшее будущее. На душе становится чуточку легче. Совсем чуть-чуть, но это непередаваемое ощущение, когда тяжёлый грузный камень, тянущий на дно, уменьшается в размере, а плечи постепенно расправляются, как крылья высоко парящей в небе птицы, в общем, это чувство – бесценно.       Хоть и прогулка Стального затянулась, и вернулся в дом он спустя только четыре часа, голод не был волчьим. В голове прояснилось не всё, но многое. Настроение повышалось с каждой минутой: вкусные запахи манили юношу, и тот, нисколько не сопротивляясь, поспешил ко всем собравшимся. В душе Элрик пристыдил себя за то, что заставил всех ждать. Взглянув каждому в сияющее лицо, он в очередной раз убедился в том, что счастливые улыбки невозможно подделать, никак и никогда. Вспомнил вдруг о каждой пролитой слезинке, вспомнил, как каждый из присутствующих искренне отдавался их общему делу. То, что мы пережили – многое? Важное или невозможное? Имеет ли смысл искать истину, когда всё позади?       – Ты долго там топтаться будешь, а? – от этого "а" Стальной вздрогнул.       – Уже бегу! – не побежал, а даже полетел.       После традиционного обмена любезностями атмосфера стала разгораться новыми красками. И без того яркая комнатка стала казаться больше, чем прежде. Не осталось ни разочарований, ни переживаний, ни горя с печалью. Через секунду-другую, сам не зная, откуда пришла эта мысль, но всё же Эд подумал: " Ты же об этом мечтал? У тебя это было. Почти то же самое, но ведь было, было! Я и тебя тоже никогда не забуду, Грид…". Что стоят ценности Алчности, когда ты в своей среде, с любимыми и родными, м? Когда в твоей семье тебе по-настоящему комфортно, тепло так же, как в далёком незабытом детстве, с мамой. " Ты ведь рада за нас, не правда ли? Я оправдал твои надежды, не полностью, но в этом только моя вина. Прости. И – спасибо!", – ни как не мог Элрик остановить поток собственных размышлений, и не желал, к слову, тоже.       Как бы не было грустно, но всё хорошее быстро уходит, так же и этому вечеру суждено было закончиться. Хотя, почему же грустного? В этом нет ничего печального или весёлого – просто есть и есть. На этом мир стоит, как-никак! Что-то следует за чем-то. Всё предельно просто, и нечего выдумывать небылицы и прекрасных принцесс. Всё-таки в заключении всей этой истории не хотелось бы пропустить маленькое событие одного из бесконечных дней для других, и особенного для Эда. Он, когда уже все преспокойно сопели в своих кроватях, выбежал на улицу подышать свежим прохладным воздухом. Может это всё глупости, но когда Элрик взглянул ввысь, в это чёрное небо, ему показалось, что падает звезда. Всё что оставалось Стальному – так это раскрыть в восхищении рот и загадать мысленно желание. Раньше бы он фыркнул, посчитав всё это мелким баловством, но спустя года маленькие вещи неожиданно становятся немаленькими. Сейчас он твёрдо уверен, что никогда не станет избавляться от своих воспоминаний, и будет их хранить, даже если это больно и трудно.       – Пламенный привет тебе, Небо! – тихо, но с чувством прохрипел Эдвард Элрик, маленький человек с яркими, солнечными глазами.