Когда душа опять одна

− Ты меня, конечно, извини, я не местный, всё такое, − хитро проговорил Князев, − но Жеке этот умник Ватсон реально не подходит. Хилый, правильный до мозга и костей, куда ему до нашей резвой Жеки? − И кто подходит, ты, что ли? – резко спросил Филиппов, осадив недобрым взглядом. Константин лишь заулыбался, пригладил волосы и выкатил грудь, отражая всем своим гордым видом, какой он красавец. Без стеснения промурлыкал в ответ: − А почему бы и нет?.. Бедная девочка, подумал Дима, смотреть на неё сейчас, в таком-то состоянии, как на не взятую крепость – это как-то бесчеловечно, глупо. Она же не приз, не переходящее знамя. Дима ничего ей не говорил про последнюю встречу, никак не напоминал, чтобы не обидеть или не заставить почувствовать себя неловко, а она схватила его за рукав пиджака и потащила за собой в просмотровую. Остановилась рядом, потерянно смотря. − Дим, ты… − взволнованно заговорила, − то, что я там… у себя пыталась тогда... ты прости, меня, пожалуйста, не знаю, что на меня нашло, я… − Жень, Жень, стой, − он удержал её за плечи. − Ты чего? – сказал мягко. – Ладно тебе, я же не дурак, всё понял. Как ни в чём не бывало он улыбнулся ей тепло и дружески: − Пошли лучше Косте настроение испортим, я такой прикол знаю… − и заставил тем её улыбнуться в ответ. После нового дела его снова методично поносила Птица, говоря, что он себе позволяет, словно он должен был кормить задержанных конфетками и мило спрашивать, не могут ли те ему помочь. Может она считала, что так и раскрываются дела, как знать. Михей снова шутил над ним, говоря: − Ты, Фил, не затягивай с этим делом, если пташку вовремя не приручить, она ж не станет милым соловьем, а так и будет как дятел постукивать. Дима нарочито поразился и для большего эффекта приложил руку к груди: − Михей, ну я прям о-очень тронут твоими познаниями в орнитологии! Удивил, честное слово, прям не знаю как быть… − О тебе ж, дурень, беспокоюсь, − притворно обиделся Миша. К вечеру Филиппов остался на дежурстве и звонил Ларе, чтобы спросить, как её дела, не хочет ли она завтра встретиться, ему как-никак полагался отсыпной после ночного дежурства. Ответила не она. Чей-то холодный, бесстрастный голос: − А вы, простите, кто ей будете? Он слушал и не понимал, что слышал. Авария, несчастный случай, никто не виноват. Он сидел за столом, окаменев. Боли не было, слёз не было, только пустота, заполнившая всё вокруг. Мертвая тишина, поселившая в округе и в душе. За окном между тем занимался рассвет, шли часы, и первой припорхнула Птица, говоря, что она пересмотрела записи и видела, как он оказывал давление на задержанного. Татьяна намеренно вторглась в его личную зону. − Как, вам приятно оказаться на месте того мужчины? Чувствует, как это..? Он очнулся и шарахнулся от неё как от привидения в сторону, заставив кресло после себя укатиться на колесиках к стене. Он куда-то спешно шёл. Схватился, кажется, за раковину. Его трясло, руки дрожали, сильно било в висках, от напряжения пошла носом кровь. Он ничего не мог с собой поделать. Чей-то встревоженный голос звучал рядом, но он не мог ему ответить. Он повернул голову и видел только глаза. Серо-зеленые глаза Жени, исполненные тревоги. − Вдохни, слышишь? Он послушался и сделал вдох, задержал, как она и просила, дыхание. − Терпи, терпи, − твердила она, не отводя своих глаз от его, − терпи. Всё, выдохни. Фил, всё, можно. Он не думал, что у него самого может случиться приступ паники, и сидел у стены, а Женя, присев рядом, придерживала одной рукой его подбородок, а другой аккуратно орудовала платочком у носа. − Что случилось? Фил, скажи мне. − Лара… она умерла, − помолчав, сказал он отстранённо. – Несчастный случай. Он не думал, что к ней что-то чувствовал, нет, просто встречались раз в неделю, иногда пересекались и на службе, перекидывались парой слов, не более того, но от её смерти он чувствовал леденящий холод, ему казалось, что он проклят. Женя больше ни о чем не спрашивала, хоть и не ясно, имела ли она понятие о том, кто такая Лара. − Я тебя отвезу, − сказала лишь, взяв за локоть, и тем помогая подняться на ноги. Они молчали всю дорогу, она зачем-то поднималась с ним к квартире, а он никак не мог попасть ключом в замочную скважину − руки дрожали − и она сделала то за него. Они стояли у порога, и Дима, охваченный мыслью, как много, тратясь по мелочам, упускают в жизни глупые люди, повернулся к ней. − Жень, ты… может, никто тебе этого не говорил, но ты должна знать. Ты… ты замечательная, слышишь? Ты хорошая, умная, добрая, ты… ты молодец, и если Тоха этого не видит, то… То он просто дурак, вот и всё! На этом Дима развернулся и направился в спальню, по пути скинув на пол куртку. Опустился на кровать и закрыл глаза. Он желал больше никого не подпускать к себе. Желал знакомств, чтобы на утро уходить, не прощаясь и не знать ни имён, ни номеров, ни встречать больше. Желал, чтобы Птица поносила его ещё усерднее и сильнее, только держалась подальше. Желал, чтобы Стрельникова нашла достойного мужчину, не такого слепого и нерешительного как Тоха, но и не столь заносчивого как Костя. Такого, чтобы тот просто любил её всем сердцем, она этого заслуживала. Дима провалился в спасительный сон и ничего не видел, не слышал и не почувствовал. Он не видел, как Женя замерла в прихожей и не сдержала слёз от его слов. От тех важных слов, которые ей должен был озвучить другой мужчина. Должен был озвучить даже если они расставались. Не видел, как она повесила его куртку на место, тихо пробралась в спальню и, присев рядом, сняла поочередно ботинки с его ног, нашла в стороне плед и заботливо накрыла. Он не почувствовал её губ на своей щеке, пальцев, коснувшихся волос. Не услышал её тихого голоса, а она велела ему отдыхать и с грустной улыбкой сказала, что может у них такая судьба. Судьба быть брошенными, раненными и раздавленными, и всё, что им остается − держаться вместе. Держаться хоть как-то. Иначе нельзя, как звучало в одной известной песне.