Ведьма-сквиб

Был ли виной тому странный сон, навязанный Ягой, или что-то разладилось в высоких материях, но после поездки в Норвегию Петунья перестала видеть сны с участием эмиссаров. Девушка неоднократно ложилась спать, соблюдая все прежние ритуалы, она звала Снейпа по имени, растирала и целовала следы уз на запястьях, но усилия ее были тщетны. И пусть это давало шанс выспаться, но в то же время — сильно тревожило отсутствием новостей. Она судорожно перебирала своих знакомых, пытаясь найти решение проблемы, но всякий раз вынуждена была признать, что подобную тайну она добровольно не доверила бы никому. А связываться с вездесущими Хранителями было просто боязно. «Это мне раньше везло. Но испытывать судьбу постоянно — дурная примета». Мысль пойти с вопросом к Голосу возникла спонтанно. Даже не столько от неизвестности, сколько от избытка свободного времени. Вроде всегда ждешь, мечтаешь: «Вот стану посвободней, я и высплюсь, и цветы пересажу, и вещи разберу, и со связками поэкспериментирую, и к морю съезжу, и…» А на деле, учеба в Академии закончилась, в Хогвартсе ее до апреля никто не ждал, от Гильдии заказов больше не было (то ли спасибо, то ли тьфу-тьфу-тьфу). Таким образом, оказалось, что с этой прорвой времени нужно что-то делать. Исследования и эксперименты занимали Петунью, дополнительная литература, с помощью которой она готовилась к участию в замысле Ра-Гхора, была вполне интересна и информативна, но девушка понимала, что не этого просит ее душа. «А чего просит, я и сама не знаю». К слову сказать, Фауста Петунья давно прочитала. Прочитала и поразилась. Столько дров наломал главный герой, стольким людям испортил жизнь, столько бед и невзгод случилось от его деяний, и в конце трагедии он… был взят в рай. «За что?!» — хотелось закричать девушке, — «За то, что он любил природу?» Она мучилась несправедливостью божественного приговора несколько дней, пока не соотнесла книжную историю с давнишним своим душевным состоянием — сильнейшей обидой на Снейпа за попытку подчистить ей память. Но в то же время она невольно вспоминала все, что узнала о слизеринце за все эти годы. На ум приходили случайные слова Питера, что чистокровные маги весьма спокойно относятся к Обливиэйту, полагая его чем-то подобным Репаро для личных отношений, восстанавливающим ситуацию, как будто и не было какого-то ляпа. Петунья старательно вспоминала, как они вели себя после ссоры — неловкость от изменившихся отношений и, в то же время, глубокая духовная привязанность друг к другу. «Бог простил Фаусту такое множество прегрешений, неужто мне сложно пойти навстречу моему другу Северусу? Да, он козел — знал, как я не терплю аномальное вмешательство в обычную жизнь. Но так ли фатальна его ошибка?» И когда подобных мыслей накопилось критически много, она запитала портал в Вену.

***

Дверь в Рупрехтскирхе отворилась медленно, чуть скрипнув. Петунья осторожно заглянула внутрь. Да, днем Голос не проявлял себя, но воспоминания о пугающем эффекте его слов до сих пор заставляли девушку трепетать. В этот раз внутренняя часть церкви была совсем другой, отличной от того, что Петунья видела ночью после бегства из дома Снейпа. Вместо мрачного и темного помещения она оказалась в небольшом и аккуратном наосе с белыми, лишенными росписи стенами, со старинными грубо сработанными скульптурами в боковых нефах и строгим распятием в апсиде. Лаконичный белоснежный мрамор придавал божественное величие тени страдания на лике Христа. Девушка медленно вошла внутрь. Церковь оказалась на диво безлюдна, даже служителей не было и в помине. В очередной раз Петунью посетила нелепая мысль, что материальных верующих в мире и вовсе не осталось. Она неуверенно огляделась, но тишина и покой завораживали настолько, что она не решилась никого окликнуть. Петунья подошла ближе к распятию. И застыла. Ей казалось, от Христа исходит густой и теплый свет, который пронизывает ее мятущуюся тревожную душу, даруя ей полноту покоя, тихое и надежное пристанище. Из головы ее куда-то в безвозвратную чистоту унеслись суетные мысли, а грудь размеренно дышала свежестью самой жизни. Она потеряла счет времени, стоя так перед мраморным распятием. Сначала ей было просто и хорошо наслаждаться Его милостью. Затем осознание собственной ничтожности посетило ее, но не влекло за собой никакого уничижения — на фоне Его светлого величия собственная слабость не казалась чем-то несправедливым. Она добровольно встала на колени и без слов обратилась к Богу с самой искренней молитвой без слов, какую когда-либо рождало ее сердце. А потом словно что-то подтолкнуло ее встать, поблагодарить поклоном за оказанную милость, и незримый помощник вывел ее из обители на грешную землю. Вне храма Петунью посетило удивительное ощущение раздвоенности сознания. Каким-то отстраненным чувством девушка осознавала свое пребывание на скамейке неподалеку от церкви, и в то же время, несмотря на запреты Яги, она слышала ставшие такими родными голоса эмиссаров. Мастер говорил четко и внятно, словно находился не в параллельном течении, а за тонкой перегородкой по соседству: — Это все, что я могу предложить тебе с использованием такого крохотного кусочка души Лорда Судеб. Это условная пентаграмма, которая активируется в тот момент, когда крестраж, заточенный в палочку, останется единственным. Из приятных бонусов — связка прекрасно сработает и без нас. — Есть какие-то весомые предпосылки к тому, чтобы ему стать единственным? — скептично спросил зельевар. — Северус, мальчик — дитя Пророчества, — менторским тоном пояснил Цейгергоффер. — Он идет к своей цели, ведомый маяком Альбы. Как и всякий гриффиндорец, он абсолютно невыносим в мирной жизни, но совершенно незаменим на войне, — а значит, добьется успеха. Темный Лорд падет, а моя пентаграмма укрепит русло! — Чему ты предлагаешь мне радоваться? — огрызнулся неприветливо Снейп. — Мы просто сдались, разрешили считать нас расходным материалом, которым легко и непринужденно можно пожертвовать. — Не предлагаю я тебе радоваться, ибо давно понял, что это бесполезно, — Марк тоже завелся. — Но советую вглядеться в смысловую цепь событий, и увидеть за ними Перст Судьбы! — Поменьше патетики! Некоторые предпочитают конкретные полезные действия эфемерным верованиям романтического детерминизма… Голоса начали отдаляться, так что Петунье уже не удавалось разобрать слова, и о дальнейшем бурном обмене репликами она могла только догадываться. Она осознала себя вновь на скамейке недалеко от Рупрехтскирхе и обнаружила, что ее аккуратно и, видимо, уже давно трясет какая-то сердобольная старушка, заподозрившая, что девушке стало плохо. Петунья, не знающая немецкого, в основном жестами объяснила, что просто задремала, и успокоившаяся жительница Вены ушла по своим делам. Туни не сразу решилась покинуть скамейку. Она долго сидела, осмысливая недавние события. Церковь, и ранее казавшаяся необычной, особенно с учетом рассказа Снейпа, теперь приобрела в глазах девушки статус Чуда. Ее восторг тем более усилился, когда она обнаружила, что мелкое проклятие, полученное после выполнения заказа Малфоя, развеялось без следа. От всей души она поблагодарила Бога, в который раз укоряя себя за то, что почти не знает соответствующих слов (не считая молитвы о вспоможении женщине к зачатию, которую она каждодневно читала для МакГонагалл). На волне восторженного подъема Петунья отважилась на правильный поступок, от которого ранее малодушно уклонялась — отправилась погостить к молодой чете Дурслей, купивших в кредит столь памятный домик на Тисовой улице.

***

Проснулась Петунья внезапно и, открыв глаза, уставилась в знакомый потолок. Никакой сонной одури, вся собранная и готовая к действию, рывку, подвигу. Она торопливо оделась, умылась и вышла из комнаты. Из коридора на улицу можно было выглянуть в небольшое круглое окошко, и Петунья по привычке бросила взгляд наружу. И оторопела. Посреди соседской лужайки стояла избушка Яги. Небольшой бревенчатый домишко на громадных куриных ногах смотрелся абсурдно и нелепо на аккуратно подстриженном газоне Полкинсов. Петунья испуганно поглядела вдоль улицы, насколько позволяло окно — ей бы не хотелось породить многочисленные сплетни, которые будут аукаться молодой миссис Дурсль еще много лет. Изба тем временем приподняла одну лапу, почесала ей вторую и вновь встала смирно. Мимо неспешно проехал на велосипеде газетчик, не глядя кинул газету к порогу Полкинсов, затем к Дурслям и отправился дальше, как ни в чем не бывало. «Какой-то отвод глаз все-таки есть» — с облегчением подумала девушка. Она спустилась вниз и заглянула в гостиную, предупредить Пет, что отойдет ненадолго. В комнате уже расположилась странная компания: на диване сидели насупившийся и жующий усы Вернон («Он еще не избавился от этой привычки» — с некоторой ностальгией подумала Петунья) и его заметно нервничающая жена, а напротив, в кресле — Яга с котом. Подол платья ведьмы был запачкан, волосы висели нечесаными лохмами, вдобавок она цыкала зубом и не удосужилась прикрыть свою страшную костяную ногу. Кот, сидевший на коленях бабки, выглядел как самый ведьмовской кот из всех возможных — антрацитово-черная шерсть встопорщилась, изумрудные глаза ярко сияли. — Что это такое?! — визгливо закричала Пет, едва завидев замершую на пороге сестру. — Кому ты даешь наш адрес? Что за странная компания, Лили? Петунья испуганно покосилась на Ягу. Видно было, что обстановка ее утомляет. Где гарантия, что Хранительнице не обидится на «теплый» прием и не передумает помогать с поиском Снейпа? — Тише, Пет, прошу!.. — Петунья схватила сестру за руку и торопливо зашептала, — Это не просто ведьма. Это Хранительница! — Чего, болот? — фыркнула, и не подумав понизить голос, Пет. Петунья удивленно вглядывалась в лицо миссис Дурсль. «С чего вдруг такое бурное публичное осуждение? Сильное течение? А… нет. Я поняла. Она боится, панически боится за меня и пытается отвадить от беды, как может. При этом глупо подставляется перед Верноном. Пет, Пет…» Петунья, сдавив руку сестры, наклонилась и быстро зашептала: — Пет, все хорошо! Я знаю, куда и зачем отправляюсь. А тебе придется меня отпустить. Это тот самый случай, когда неволшебник должен сотворить чудо ради того, кто ему дорог. Миссис Дурсль, нахмурившись, поглядела в ответ: — Лили… — Верь мне! — прошептала в ответ Петунья. Сестра вздохнула, ее плечи поникли.

***

До избушки Яга шла молча. Несмотря на хромоту, шагала она вполне бодро, так что Петунья едва не переходила на бег, чтобы догнать шуструю старуху. У домика Яга остановилась и лихо присвистнула, и изба послушно присела перед ведьмами. Оказавшись внутри, Хранительница махнула рукой в сторону лавки, а сама лихо выпрыгнула из уже вставшей избушки. Послушно севшая на лавку Петунья судорожно схватилась за стол, почувствовав неслабую качку, и осторожно посмотрела в окошко. Изба резво бежала по знакомым улицам, прохожие не обращали на нее никакого внимания. Вокруг избы в большой деревянной ступе кружилась Яга и метлой погоняла и направляла домик. Пейзаж за окном моргнул, и местность сменилась на пыльную дорогу в степи, вдалеке туман размывал силуэты высоких гор. Дорога, видимо, понравилась избе больше асфальта, потому что без всяких понуканий та понеслась быстрее. Промелькнул и скрылся стоящий у дороги колодец, ловким прыжком была преодолена неглубокая, но бурная речушка, вновь моргнуло, — и вот уже за окном темнеет лес. Теперь бежали медленнее — приходилось петлять между деревьями, перепрыгивать буреломы, пригибаться под ветвями. Наконец они остановились. Яга вошла в дом, махнула рукой Петунье — мол, не вставай — и ухромала к сундуку. Там она долго копошилась, что-то доставала, раскладывала, примеряла, ворошила — Туни было любопытно, но из-за спины бабки было плохо видно. Хранительница выпрямилась: на плече у нее висел толстый мешок, волосы были перехвачены тесьмой. Яга подошла к лавке, присела рядом с гриффиндоркой: — Была у Голоса? — Не совсем у Голоса, но была, — кивнула Петунья. — Они закончили Связку-под-условием, — Яга говорила отрывисто и использовала устаревшую терминологию, но суть была понятна. — Осталось совсем немного, и можно будет приоткрыть Дверь. Я зрю, что тебе понадобится помощь с той стороны Двери, чтобы твой друг просочился в приоткрытую щель. На Марка рассчитывать не приходится — он там чуть более, чем тень, и вынужден следовать за последним из Принцев. Подумай хорошенько, кого бы ты могла попросить. Я устрою Вам Связь-без-Двери. Ты, надеюсь, понимаешь, что вблизи Двери Узы могут утянуть тебя туда, чего мне не простят? Петунья невольно вспомнила сон про закопанную избу и две могилы на берегу моря и нервно сглотнула. Она кивнула, продолжая неотрывно смотреть на Хранительницу и мысленно повторяя про себя «Только помоги! Только помоги!» — Твой возможный помощник все это время жил в соседнем течении — оттого он может сильно отличаться от себя в этом. Потому подумай, кого ты здесь достаточно хорошо знаешь, чтобы заметно впечатлить. И думай хорошенько. Я не могу обещать, что смогу открыть тебе еще одну Связь-без-Двери. Петунья медленно и глубоко задышала. Цена ошибки была слишком велика, чтобы действовать наобум: — Я ведь могу и промахнуться, если этого человека уже нет в том течении? Если его перенесло целиком и полностью в это? Яга задумчиво потерла подбородок: — И так может быть… «Тогда есть только один единственный, в чьем существовании в верхнем течении не может быть сомнений». — Надумала, — констатировала Хранительница. — Ну, давай, посидим на дорожку. Она чуть привстала и тут же вновь присела на лавку, молча уставившись прямо перед собой. Девушка повторила ее действия. Яга громко выдохнула: — Ну, с Богом! Лес вокруг шептал и шелестел, изредка слышалось уханье и шебуршание, а воздух был влажным и свежим. Уже окончательно стемнело, и в первый миг Петунья испугалась двух ярких зеленых точек на выходе из избы. Правда, почти сразу она сообразила, что это знакомый кот. — Как его зовут? — робко спросила она у Яги. — Кот, — сухо ответила та. Глаза у старухи засияли ярким желтым светом, и она без лучины или фонаря устремилась вглубь чащи. Петунья судорожно пощупала себя по карманам, но зелья Совиных глаз поблизости не оказалось. Тогда она направила одну Руку рыться в подпространствах своей походной сумки, а второй судорожно уцепилась за подол Хранительницы и по ощущению своей связи с Рукой вслепую устремилась в темень. За десяток шагов она три раза оступилась, попала в лужу и чуть не споткнулась. Наконец, Рука нашла зелье, и дело пошло на лад. Совиные глаза открывали ночное видение на громадные дистанции. Уже выпив, Петунья сообразила, что стоило отдать предпочтение Кошачьему глазу — более дешевому аналогу, который не давал эффекта дальнозоркости. Во-первых, потому что сквозь деревья все равно далеко не посмотришь, а во-вторых, потому что красная подсветка теплокровных существ ночью в незнакомом лесу, неизвестно где, отнюдь не способствует психическому спокойствию. Дорога не заняла много времени. Они вышли на берег озера — в окружении высоких деревьев, темное зеркало воды казалось вратами в другой мир. Яга махнула рукой Петунье, предлагая располагаться на гряде, от которой начинался спуск к воде, и начала разводить костер. Пугливые лесные мыши подносили к ведьме хворост и бересту, лесные огоньки водили хоровод, освещая приготовления к ритуалу, а Кот, спрятавшись в тени дерева, загадочно мерцал глазами. Оранжевое пламя взвилось вверх, в костер полетели подносимые пищащими летучими мышами травы и веточки, распространяя вокруг дурманящий запах. Дым клубился, стекал причудливыми ручейками в чашу озера, будто туманным саваном укрывая зеркальную гладь воды. Оставив Кота бдеть за костром, ведьмы спустились по крутой тропинке ближе к воде. Повинуясь властному взмаху Яги, Петунья подошла к самой кромке и сосредоточилась на образе потенциального помощника. Дым закрутился спиралями, начал подниматься вверх редкими смерчами, то тут, то там становясь при этом все более прозрачным, словно растворяясь. И на темной поверхности озера проступило бледное лицо Бааль-Шема. Пусть Яга и предупреждала о разнице жизненного опыта куратора наивной магглянки Эванс и скитающегося по Малой Азии вампира, но пораженная установившейся Связью Петунья только и смогла что ляпнуть: — Куратор? Бааль-Шем пристально вгляделся в ее лицо, затянулся, словно от незримой сигареты и не спеша выдохнул: — Вы обознались. — Нет, куратор, не обозналась, — Петунья поймала взгляд наставника и не отпускала его. — Вы вполне могли остаться на должности куратора в Пражской Академии, пойди история чуть другим путем. И пусть и не воссоздать Голема, но воплотить давнюю мечту, связав волшебников всего мира через теле-ва. Вампир подобрался, голос его стал сухим и четким: — Чем обязан? — Нужна ваша помощь, куратор. В вашем течении оказались два эмиссара, которым было поручено укрепить перегородку между временными потоками. Один из них едва ли вам знаком, второй — небезызвестный вам мастер Цейгергоффер. Им необходимо помочь войти в Дверь, которую любезно приоткроет Хранительница Врат. Глаза Бааль-Шема сощурились: — Марк давно умер. — Возможно, в вашем течении да, а в нашем — вполне себе здравствует. — Допустим… допустим. Но зачем моя помощь: Мастер вполне себе умелый рунист, легко создаст хоть в пыли все необходимые связки. — Увы, куратор, по условиям перемещения он лишен физического тела и вынужден прятаться в Тенях, чтобы избежать неминуемой гибели. — Придержите Связь! — скомандовал Бааль-Шем, сделал шаг назад и пропал в тени дома, рядом с которым стоял. Миг спустя он вернулся, лицо его не могло скрыть пережитое удивление. Но на отрывистой реакции изумление не сказалось: — Где мне выходить? — Хогвартс, — ворчливо отозвалась из-за спины Петуньи Яга. — Жди нас там, схоронись и никуда не лезь. Я свяжусь с тобой и открою Дверь. — Госпожа, могу ли я надеяться?.. — Можешь, — поморщилась ведьма. — Веревки из меня вьете, шалопаи! Бааль-Шем торопливо поклонился, и невесть откуда появившийся дым закрыл его от Петуньи. Она удивленно огляделась: край неба начал светлеть, и вместо дыма озеро заволокло плотным одеялом тумана. — Успели до зари, — констатировала Яга. — Давай к костру, принесем благодарение, да к избе вернемся. В Хогвартс надо до ночи успеть. — Я могу портал открыть, — поежилась от утренней прохлады Петунья. — Отсюда в Хогвартс? — весело спросила старуха. — Ну-ну… Иди давай, рунистка!

***

В Хогвартс они отправились без Кота — Яга дала ему какое-то поручение и, судя по его взъерошенному виду, оно пришлось питомцу не по нраву. Отоспавшаяся за ночь избушка бодро побежала и, насколько успела оценить Петунья, не тем путем, каким они прибыли к озеру. Впрочем, к тому времени девушка настолько устала, что думала только об отдыхе, а не о диковинных методах перемещения. Яга постелила ей на мохноногом, толстолапом сундуке, под мерное урчание которого Туни быстро заснула. Проснулась гостья ближе к вечеру. На столе ее ждала нехитрая снедь, но аппетита не было вовсе. Вместо ужина Петунья, сидя на лавке, рассеяно созерцала причудливую смену пейзажей за окном. Со временем они примелькались, но все равно один из них ее зацепил. Они бежали по узкой песчаной косе, почти утопленной в мерно плещущемся море, отчего казалось, что они движутся прямо по воде, а вслед за ними плыл и выпрыгивал из воды настоящий почетный эскорт из пары десятков дельфинов. От моря тянуло свежестью, а свист-перекличка морских обитателей настраивала на решительный лад. Снова замелькали сменяющиеся пейзажи, один другого удивительнее. Наконец избушка выскочила на открытое пространство, и вдали девушка увидела очертания Хогвартса. Но вместо того, чтобы приблизиться к школе, они понеслись вдоль кромки Запретного леса подальше от Хогсмида, чтобы остановиться под сенью деревьев на самой опушке. Яга, вновь оседлавшая ступу, заглянула в дом и поманила Петунью наружу. Девушка переложила поближе Кошачий глаз и, придержав ветви Руками, пошла вслед за летящей Хранительницей в сторону школы. На лету ведьма обернулась к девушке: — Зелье сразу пей, при переходе что только не случается. Петунья покорно достала склянку, одновременно пристально всматриваясь в лицо бабки, и не понимая, что с ним не так. Глаз! О Боже, какая красота! Увиденное являлось чем-то совершенно непостижимым: в абсолютной черноте левого глаза Яги кружилась минигалактика из разноцветных сияющих точек. Девушка даже показалось, что она опознала в ней Млечный путь. — Я слежу за ними, — пояснила Хранительница, постучав пальцем по левой щеке. На опушке, вблизи Дракучей ивы, их ожидал Бааль-Шем в черной толстовке с картинкой на спине «Я кровавый изверг, пьющий кровь младенцев», с показушной небрежностью прячущий руки в карманах джинсов. Яга кряхтя выбралась из ступы, прислонила к ней метлу и подошла поближе к вампиру. Критически оглядела его, цыкая зубом: —Повернись! — куратор насупился, но послушно повертелся. — Стройный какой, подтянутый… Где мои шешнадцать лет? Красавец! Прям жаль, что кровосос. Бааль-Шем стоически терпел подначивания и выкрутасы бабки, хотя и поглядывал с некоторой опаской. И только сейчас, наблюдая за реакцией уважаемого куратора, Петунью осенило, что при общении с Хранителями стоило вести себя иначе, а ее обычное поведение могло быть воспринято как беспросветная наглость с налетом хамства. Яга еще немного посмущала куратора, а потом все также шутливо огорошила: — И все-таки чего-то тебе не хватает... Не желаешь дополниться? Несчастный вампир бросал быстрые опасливые взгляды на Петунью, в тень Дракучей ивы, на бабку. — Да не боись, милок, невольничать не буду! По просьбе барышни я приоткрою Дверь для ваших друзей. Для надежности перехода с ними придет еще один — поселенец того течения. — Это кто же был так самонадеян и безрассуден? — с заметным недоверием съязвил профессор. Яга ухмыльнулась и приглашающе махнула рукой девушке, предлагая ей ответить. — Вы, куратор… — тихо ответила Петунья. Бааль-Шем подобрался, вынул руки из карманов и принялся еще быстрее бросать взгляды попеременно то на Хранительницу, то на бывшую воспитанницу. Ведьма уставилась на него по-совиному — пристально и не моргая. В Глазу-другого-мира медленно крутилась миниатюрная галактика. — Течения расходятся все больше, — хрипло заговорила Яга, все намеки на флирт исчезли из ее голоса. — Разрыв углубляется. Вместо былого отражения мы создаем свое Бытие, оберегая и приумножая величие Магии. Вместо пассивного исполнителя и безропотного сосуда наша Магия становится личностью — уже не послушным ребенком, но критически мыслящим отроком. Осмысли свой выбор, ибо он дозволит слияние. Этим ты поможешь не одному Хранителю, но двум. «Судя по всему, она намекает на Ра-Гхора. Но какая ему выгода с Бааль-Шема из верхнего течения?» Куратор затянулся от невидимой сигареты, медленно выдохнул и почтительно склонился перед Ягой: — Для меня честь служить Хранителям.

***

Они уселись на траве рядом с Дракучей ивой, Бааль-Шем развел костер, и началось долгое ожидание. Яга иногда вставала, ходила вокруг пламени и что-то бормотала себе под нос, куратор лениво подкидывал листья и сучья, а Петунья сидела, обхватив колени, и гипнотизировала взглядом огонь. Вскоре стемнело, и из-за туч выплыла громадная луна, заливая холодным светом все вокруг. И тут же раздалось высокое и чистое звучание флейты. — Что это? — спросила Яга, оборачиваясь и смотря сквозь Петунью; оба глаза ведьмы отражали галактики других миров. — Лунная флейта. — Да не звук, — поморщилась бабка. — Переход! — Это Лунный путь из Хогвартса, я его придумала, — осторожно, памятуя об Обетах, призналась девушка. — Лунный путь?.. Ну, разумеется! — Хранительница вновь принялась ходить и бормотать, никак не пояснив своего высказывания. Петунья еще какое-то время последила за ней, но потом опять опустила голову на колени. Вдруг старуха остановилась, рывком подскочила к Бааль-Шему и схватила его за руку. Тот сжался и замер. — Говори! — прошипела Яга властно, — Мне нужна совершенная точность! — И не дожидаясь исполнения команды, начала речитативом читать заклятие на неизвестном языке. Вампир не стал ничего произносить, а взмахом руки создал театр теней прямо на траве. И хотя тени были небольшими, а неровные края зелени смазывали границы силуэтов, Петунье не составило труда узнать и лежащего на полу Снейпа, и скорчившегося рядом Цейгергоффера, и застывшего на пороге крохотной хижины Бааль-Шема. Через связь кураторов и благодаря силе Хранительницы Дверей, Петунья становилась свидетельницей событий, происходящих в верхнем течении. Фигуры бестолково суетились: Северус едва дергался, кажется, в агонии от страшной раны на шее, Марк пытался выпрямиться, но от его бесплотных движений пользы не было ни на кнат, лишь последний из участников не потерял ясности мышления. Немой театр показал, что сначала Бааль-Шем наложил стазис на смертельно раненного Снейпа, а затем начал чертить руны перемещения, при чем несмотря на теневое отображение символы были видны очень четко. Рунная связка была сложной и неоднозначной, поэтому вампиру пришлось нырять в Тень, чтобы уточнить символы у Мастера. Когда Бааль-Шем наносил Стиратель следов на пентаграмму, Петуния распознала руническую вязь Адского пламени. Затем вампир смешал свою кровь с кровью зельевара, выругался на отсутствие магического всплеска из-за стазиса, снял его и запитал перемещение вновь. А потом моргало и сияло, мир вокруг их тесной группы то погружался в мрак, то начинал сиять миллиардами галактик… И на всем Пути торжественно и печально пела флейта. Мелодию лунной флейты приглушил громкий скрип невидимой двери, и на поляне появился истекающий кровью Снейп, голову которого поддерживал ставший телесным Цейгергоффер, а Бааль-Шем начал неуверенно ощупывать себя, словно сомневаясь в реальности происходящего. Петунья стремительно подскочила ко вновь прибывшим и упала перед зельеваром на колени. — Стазис! — закричала она. Хрипло дышащий Цейгергоффер с удивлением разглядывал свою ученицу, только сейчас сопоставив ее со сквибом слизеринца. Бааль-Шем осторожно прикоснулся к плечу девушки. — Стазис! — закричала она еще раз, пытаясь дрожащими руками нарисовать хоть один символ и упорно не желая замечать, что кровь больше не выплескивается из страшной раны. — Эванс, — тихо окликнул Бааль-Шем, — Стазис не поможет. — Нет, — зарыдала Петунья, сжавшись рядом с еще теплым Снейпом. Она пыталась услышать биение сердца, припав к груди зельевара, но ответом ей была тишина. Не осталось ни капли сомнения — Северус Снейп был мертв.