Я тону, Гарри...

Есть нечто противоречащее в том, чтобы жить в городе, настолько поглощённом своим прошлым. Будто каждому отказано даже в идее о будущем. Лорен Оливер «Исчезающие девушки»

ТОГДА - Я тону, Гарри, я тону… Помню, как сказала это ему впервые, заливаясь слезами, смешанными с тушью, и задыхаясь от нахлынувших эмоций. Помню, как ощутила тогда резкий недостаток места в лёгких и недостаток словарного запаса в мире, чтобы рассказать о своей боли. Помню, как не могла поднять на Гарри взгляд, лишь от осознания того, как паршиво выгляжу – с тонкими чёрными струйками, стекающими по щекам и подбородку и исчезающими где-то на полу, с красными, лопнувшими капиллярами в глазах и с дрожащими, искривляющимися при каждом вдохе губами. Помню, как ощущала его изучающий тяжёлый взгляд, который скользил по моим истерически подрагивающим плечам и осязался так же чётко, как прикосновение. Помню, как я хотела отдаться порыву и уткнуться ему в плечо, вдохнуть знакомый запах ванили и яблочной зубной пасты, но у меня не хватало духа, чтобы сделать это. Помню, как он глубоко и шумно вздыхал, ища в собственной голове необходимые в таких ситуациях слова, которые так и не шли на ум, вертясь противным осадком на языке, словно горькая микстура. Помню собственные мысли и чувство злости на весь мир и, больше всего, на мать, которая совершенно не ставила меня ни в какое значение в своей жизни. Помню ноющее чувство в груди, какое бывает только после грандиозных ссор с родными, которые никогда не забываются насовсем, а, скорее, выплывают в памяти, как поплавок, в самые неподходящие моменты жизни. - Я тону, Гарри, я тону… На этот раз я вопила это, когда земля уходила из-под ног в прямом и переносном смысле. Идти было некуда, и мир плыл мимо меня, посмеиваясь над моей безнадёжной наивностью с несчастными глазами. Я продолжала прощать эту женщину. Снова и снова вгоняя себя глубже под землю, как старый гвоздь. Я продолжала забывать все гнусные, обидные, колющие слова, что катились мне вслед, с каждым разом разрастаясь, как снежный ком. Когда-нибудь я окажусь внутри. Когда-нибудь, с новой надеждой убеждала я себя, возможно – и никогда. Я вновь не могла поднять взгляд, а Гарри держал меня в объятиях, не давая упасть в бездну собственных укоров и очередных ударов памяти, которая выуживала самые отвратительные и нелестные фразочки обо мне, моём «проклятии» и «ничтожной жизни», которую она мне подарила зря. Горячие слёзы лились ручьём, затапливая нас обоих: меня – сознательно и непоколебимо, Гарри – просто потому, что он был рядом – случайная жертва, так сказать. Он всегда ею был, потому что отказывался бросить меня. Отказывался не слушать, умоляя выговорить всё, что томится в моей страдающей душе. Он делал это лишь для того, чтобы облегчить жизнь мне и усложнить – себе. Так не могло продолжаться бесконечно. Но продолжалось. - Я тону, Гарри, я тону… - Этот город убивает меня, - продолжала я свою уже затасканную фразу-пароль, сжимая стакан с кофе и стуча указательным пальцем по его крышке. Изучать тёмный стол было противно и скучно, но гордо поднять подбородок и взглянуть в глаза своему недо-спасителю - было выше моих сил. - Ты хочешь уехать? – робко спросил он, пытаясь убить своё волнение, которое, к сожалению, не скрылось от меня в тембре его высокого голоса. - А что мне мешает? – отважилась я задать глупый, безумно глупый вопрос. Мешать нечему. Да и некому. Даже он не сделает этого, потому что боится признаться в своих настоящих чувствах. Как мне, так и себе. - Здесь всё застыло, разве ты не видишь? Эти люди, опостылевшие сплетни, мои семейные скандалы… Ты сам являешься их частью, хоть и неведомо, случайно – лишь только потому, что я тебя в них втягиваю. Прошу, прости меня за это, - немного помолчав, я слишком сильно ударила по стакану, и тот немедленно повалился набок, расплескав несколько глотков кофе на мои руки. Немного сконфуженно, я продолжила: – Ты сам являешься прошлым, которое тянет меня на дно бесконечного океана. А я плохо плаваю, ты же знаешь, - помню, как подняла взгляд, извиняющееся улыбаясь, и увидела в потемневших глазах Гарри, что печатью скрывали его сердце, всепрощающее благословение и безудержную тоску. Больше я никогда не смотрела в его глаза. Больше я не звала его спасать меня из потопа. Больше не требовала спасательного жилета, весла, лодки или даже руки. Мне надоело тонуть и не делать ничего самой, ища поддержки в его лице, вечно надеясь, что он всегда будет рядом, словно у него нет своей жизни, своих проблем и неурядиц. Мне надоело тонуть. И я выбрала сушу. СЕЙЧАС Я промокаю пол салфеткой: беру и кладу её на небольшую лужицу, и молча смотрю на то, как бумагу поедает вода. В голову неожиданно приходит мысль, что жизнь то же самое делает и со мной – медленно и целенаправленно лишает меня путей отступления и возможностей выбора, забирает силы на борьбу и стирает назначенные судьбой дни, приравнивая их к нулю. Жизнь в новом месте и новой квартире должна была быть лучше, чем она есть на самом деле. И была бы. Если бы я не просыпалась от громкого крика, заполняющего пространство и сменяющегося оглушительной тишиной, как только я открываю глаза. Каждый раз одно и то же «убирайся». Меня тошнит. Смотрю в зеркало и хочу стереть своё лицо, которое имеет слишком много её черт. Мы похожи больше, чем мне хочется думать. Чем мне хочется. Если быть честной, то мне абсолютно НЕ хочется. И да, я уже задумывалась о пластике. Жизнь здесь была бы более привлекательной, если бы квартира не казалась такой одинокой, необжитой и каждый шорох не пробуждал мурашки в моём теле и напряжение в каждой мышце и нерве. Пора обратиться к врачу по поводу паранойи. Не зря она говорила, что магия сведёт меня с ума. Её пророчества сбываются раньше, чем я предполагала. А ещё, жизнь была бы значительно лучше, если бы память перестала существовать и дурацкие ванильные сны не дарили мне по ночам миражи счастья с человеком, который когда-то был моим спасательным кругом и с которым мне никогда не суждено быть вместе. Мои руки всё ещё пахнут пролитым кофе и его парфюмом, который чудится мне в каждом порыве ветра, при котором я начинаю озираться, как самая настоящая сумасшедшая, ища его в пустоте морозных улиц и тёмных длинных тенях деревьев. Одна лужица становится совершенно несуществующей. Осталась ещё сто одна. И угораздило же меня уехать на два дня, забыв поставить защитные заклинания на всю квартиру, чтобы идиоты сверху ненароком не затопили моё жилище. В голову приходит, что было бы славно поставить такое заклинание и на собственные чувства, которые только мешают моему существованию, а не разукрашивают мою жизнь радугой. - Это всё ведь можно быстро исправить с помощью волшебства, - заставляет меня подпрыгнуть на месте, но не обернуться, давно знакомый голос. - Я редко использую магию, Гарри, лишь в крайних случаях, - продолжаю методично подкладывать огромные салфетки в места наибольшего скопления воды я. - Я не узнаю тебя, Гермиона Грейнджер, - я чувствую улыбку, скользящую по его лицу и открывающую едва различимые ямочки. А здесь память как некстати хороша. - Мы слишком давно не виделись, - поворачиваюсь к нему и наблюдаю ту самую картину, что только что воспроизвелась в моём сознании из старых киноплёнок памяти. - Но ты всё ещё тонешь, да? Я не отвечаю. Не могу ответить. Слово «да» так и рвётся наружу, но вместе со слезами, которых я не могу ему показать. А сказать неправду не позволяет совесть и утвердительный тон Гарри, и его прожигающий взгляд зелёных глаз, которым я никогда не могла сопротивляться. - Не пробовал спрашивать разрешения, прежде чем войти? – вновь отворачиваюсь, чтобы он не видел моего лица. Зачем он здесь? - Я совершеннолетний, трансгрессия официально разрешена. Могу прочитать тебе закон номер 321.. - Стоп, - повышаю я голос, сама того не осознавая. – Только не надо тут твоих нравоучений, - я злюсь на него. Злюсь за то, что он прав. Чертовски прав. Всегда. - У тебя всё в порядке? – вдруг тихо и слишком печально спрашивает Поттер. - Нет, - слово отдаётся в пустых коридорах с закрытыми окнами моей квартиры и вонзается острыми клинками в самое сердце. Гарри молча, как прежде, сажает меня на диван гостиной, достаёт волшебную палочку – и вмиг пол моего жилища становится абсолютно сухим, словно побывал под палящим солнцем Южной Америки. Затем он так же молча превращает клочок воздуха в коробок спичек. Я поднимаю удивлённый взгляд. Он ещё помнит. Помнит. Я жгу спички, глядя на то, как пламя доходит до середины, и хватаюсь за другой конец, чтобы спичка почернела окончательно. А потом строю пирамиду из обгорелых «брёвен», таких же шатких и слабых, как мой жизненный путь, который в конечном итоге сведёт меня в могилу. Надеюсь, не скоро. Но как часто мои надежды стали обращаться в прах… - Всё так же не боишься обжечься, - нарушает тишину Гарри. Его губы трогает едва уловимая улыбка, грустная, как и его глаза. - Стараюсь не бояться, - произношу вслух мимолётную мысль я. Мои пальцы дрожат, и хрупкий каркас построенного лично мной здания под именем «самообладание» рассыпается в щепки, которые тут же исчезают в пространстве от одного щелчка пальцами. Гарри. Он всё ещё пытается оградить меня от моих собственных истязаний. Мой герой. Жизнь всегда преподносит мне сюрпризы, один за другим. Она выстраивает карточный домик, а потом одним движением сносит всю конструкцию к чертям. Я живу в эпицентре урагана, в котором находиться сперва безопасно и комфортно, а после ужасно неуютно и смертельно. Этот город, такой же лишённый чувств и сострадания, как предыдущий, не позволяет мне гармонично существовать во вселенной. Всё, что меня окружает, стирается в неважную, сухую пыль. Всё, кроме него. - Как ты узнал, что…? - Что ты снова тонешь?- старается пошутить он, но тут же делается непомерно серьёзным. Его лицо принимает решительное, стойкое выражение, как у древнегреческих воинов перед битвой. – Я вдруг почувствовал, что ты нуждаешься во мне, - по моим венам словно пропустили воск, по капельке, стекающий прямо в сердце. – Я не могу объяснить это тебе. Ты не поймёшь и не примешь. Ты ведь сама выбрала эту жизнь. Ты переехала сюда, оставила всех позади… - я не понимаю, к чему он клонит. В теле только одна мысль: удержать его. Я не могу больше отпускать Гарри, я не могу больше жить вне поддержки, закутавшись в хрупкий кокон самостоятельности и гордости. – Ты хотела такой жизни: без магии, без прошлого, без единого знакомого лица. Ты спряталась. И я не в праве тебя винить. - Гарри, я… - к горлу подкатывает комок слёз. – Спасибо. Я закрываю глаза. Всё происходящее кажется сном. Его не может быть здесь. Я не могу говорить с ним. Он остался в предыдущей жизни, лимит которой я потратила ещё два года назад. Я клялась себе, что больше никогда не подпущу никого к себе ближе, чем на пять предложений за диалог. Это сон. Гарри здесь нет. Гермиона Грейнджер, ты совсем помешалась в своём одиночестве. Пора оставаться на дне. Там безопасно и темно. Так никто никогда не тронет тебя. Там нет ненависти и злобы. Там нет призраков прошлого в виде старых семейных фотографий, что ты наполовину сожгла прошлым летом. Там нет вспышек памяти и ностальгии по классным, мимолётным моментам вашего благополучия. Там нет ничего. Стоит только погрузиться ещё глубже. Ты сможешь. Кто-то хватает меня за руку, и я инстинктивно открываю глаза. Гарри смотрит на меня с беспокойством. Его ресницы подрагивают в такт моему расшумевшемуся сердцу. Мягкий диван кажется мне морем. Меня качает на его волнах. Я на поверхности. - Я не дам тебе утонуть, - качает головой Поттер. – Не в этот раз, - его прохладная ладонь мягко ложится на мою щёку, так что мне приходится посмотреть ему в глаза. Я замираю. Мир вокруг вновь исчезает калейдоскопом туманных объектов, вместо пространства моей гостиной. Мне кажется, что именно прикосновение Гарри держит меня на плаву, держит меня в этой жизни, держит меня в его жизни. – Ты веришь мне, Гермиона Грейнджер? Я слегка опускаю взгляд, не уверенная, что вообще могу что-либо соображать сейчас. Быстро сморгнув сомнения, смешанные со страхом и слезами, я отвечаю: - Да. Мне надоело тонуть. И я выбрала сушу.