Конечная остановка

Он смотрел на нее, а сердце в груди рассыпалось осколками метеоритного дождя. Оба его сердца. Восточный экспресс прорезал космическое пространство, а женщина, бывшая ему дороже всех галактик, собиралась покинуть его жизнь. И ради ее же блага он не мог ей помешать. Он и не собирался. И, все же, как же это было больно, — вот так стоять и смотреть на нее! Видеть, как блики звездного света из-под оконных штор отражаются на стенке бокала, который Клара держаит, чуть приподняв, и вспыхивают в ее глазах, смягчая их и придавая им загадочно-печальный вид. Смотреть и не иметь возможности прикоснуться. Как всегда. Старый, как горный хребет, Повелитель времени чувствовал себя беспомощным мальчишкой рядом с этой хрупкой, смертной девочкой. Он снова допустил эту ошибку. Влюбился в человека. Не в первый раз. И его сердце снова разбивалось. Неважно было, что у него их два, а у нее одно, — он все равно чувствовал себя так, будто из комнаты выкачали весь кислород. Клара, Клара, Клара… его Невозможная Девчонка. Невозможная. Он попробовал это слово на вкус. Невозможно было представить, что когда-нибудь она захочет от него уйти. Но ведь они все уходят, — шепнул внутренний голос, - ты это знал. Знал, конечно, но иррационально надеялся, что уж в этот раз все будет по-другому. Потому что Клара — другая, потому что, казалось, сама Вселенная создала для него идеальную спутницу. Именно такую, какая ему всегда была нужна. Именно такую, которая могла бы остаться… которая должна была остаться! И, тем не менее, она уходила. Уходила решительно, но в ее мягких темных глазах блестели не блики — слезы, бокал в тонких пальцах подрагивал, а губы были разомкнуты как в безмолвной мольбе. Хотел бы он знать, о чем они не осмеливались просить, что не могли сказать. Совсем недавно Клара призналась, что не испытывает к нему ненависти, а он не решился спросить, что же она чувствует тогда, если «не ненависть». Смешно. Повелитель времени боялся быть отвергнутым… А вот это уж точно было для него в новинку. Эгоистичное желание удержать ее любой ценой, задержать, заворожить чудесами Вселенной, заставить остаться то и дело поднимало в нем волну почти ребячливого энтузиазма, когда ему казалось, что вот-вот и все получится. Но тут же холодноватая горькая усталость далеко не молодого человека, в теле которого он находился теперь, гасила этот радужный порыв. Могла ли Клара любить это тело? Могла ли желать? Если уж ему самому оно не слишком-то нравилось, то что говорить о ней? Но он его принял, выбора у него до следующей регенерации все равно особо не было. А она — его такого — принять не смогла. И, в любом случае, оставался еще Дэнни Пинк. Человек, которого она любила, как призналась ему в запале той их ссоры. Но, Трензалор побери, зачем тогда она так смотрит на него, зачем ее дрожащий голос спрашивает, будет ли он залетать на чай? Зачем длит и длит эту агонию, которая убивает их обоих? Какого черта, Клара Освин Освальд?! Он смотрел на нее и уже не слышал, он жадно впитывал весь ее образ. Если уж это в последний раз, ему хотелось сохранить на память что-то особенное, что-то… невозможное. То, что нельзя удержать. Но хотя бы воспоминание — все богатство тысячелетий его жизни, весь багаж, который ему можно было иметь. Ее глаза, губы, голос, вздымающаяся грудь… запечатлеть в памяти, как на фотопленке. Возможно, это тело и не было молодым, но оно все еще оставалось мужским, и эта запрокинутая к нему головка, эти приоткрытые губы, которые что-то говорили с присущей им горячностью, вся ее маленькая тоненькая фигурка, подчеркнутая невесомым платьем, будили в нем совершенно определенные желания, многократно усиленные отчаянием. И ему все труднее было сдерживаться. А может, и не надо, мелькнула неожиданно шальная, дикая мысль. Если она его оттолкнет, хуже уже не будет. И в тот момент, когда Клара решительно шагнула к нему навстречу, Доктор подхватил ее движение, сгребая девушку в охапку и накрывая губами ее рот, встретивший его так, словно сама Клара только этого и ждала. Он застонал, ощутив, как поддаются ему теплые губы, как раскрываются навстречу и — боги всех миров! — Клара, его Клара жадно отвечает ему на поцелуй, вцепившись в него, словно он был последним прибежищем во Вселенной.

***

«Идиот!» — единственная мысль, которая крутилась у Клары в голове после того, как Доктор ответил на ее слова в своем собственном, особом духе. Какой же идиот! Он вообще меня не слышал! А терпеть подобное она больше была не в состоянии. Что угодно, только не это отчуждение, не эта язвительность, скрывающая подлинные чувства, какими бы они у него там не были. В глубине души она хотела верить, что он все еще ее Доктор, но уже не могла в этом не сомневаться. И эти сомнения убивали ее. Клара слишком хорошо осознавала, что оставаться с ним больше она не может… она же дала слово Дэнни, а обещания надо держать, да и Доктор… кажется, ему совершенно наплевать, уходит она или остается. И все же, ей не верилось. Не верилось, что человек, — ладно, ладно, инопланетянин, — который всегда оказывался с ней рядом, чтобы взять ее за руку, который приносил ей печенье и чай к изголовью, который поставил ее превыше своих драгоценных Тардис и отвертки, вдруг взял и исчез. Она вроде бы видела эту трансформацию, но поверить в нее до конца не получалось. Особенно сегодня. Доктор был так чертовски предупредителен, так мил, он привез ее сюда, он так старался. Она видела, как горят восторгом его глаза, потому что он может показать своей девочке очередное чудо из чудес, — Восточный экспресс будущего. Он явно хотел, чтобы ей понравилось. Подразумевалось, что это будет прощание. Но разве так прощаются? Именно поэтому она не выдержала. Тесный коридорчик, в котором никого больше не было, приглушенный свет, шампанское, ударившее ей в голову, — воздействия последнего она не отрицала, —, но больше всего неподдельная боль в его глазах заставили ее броситься в омут с головой. Броситься к нему. В него. Клара выронила бокал, мягко покатившийся по ковровому покрытию, и застонала одновременно с ним, когда их губы, наконец, — вечность спустя! — встретились. Свет мигнул, и она была этому рада, потому что темнота скрывала ее отчаянное желание, тот неприкрытый голод, с которым она ловила губы Доктора, сжимала его плечи, льнула к нему всем телом, жалея, что на нем такой строгий костюм. Мозг отключился, и, кажется, не у нее одной. Этот поцелуй… Это было совсем не так, как с Дэнни. Жарче, горячее, а главное — глубже, где-то там, внутри, не в теле даже, хотя оно и ныло от сладкой дрожи, реагируя на прикосновения того единственного мужчины, которого Клара всегда хотела на самом деле, а в душе. Душа отзывалась так же, как и тело. — О, господи… да! Клара выдохнула это, когда оказалась прижата к стене, с закинутой на талию Доктора ногой, причем ни он, ни она не отдавали себя отчета в том, как это получилось и как они оказались в таком положении. Боже, да! Она беззастенчиво потерлась об него промежностью, чувствуя, какой же он твердый и что он, черт возьми, хочет ее не меньше, чем она его. И плевать, что ему две тысячи лет, и плевать, что он выглядит, как ее отец, ей было плевать на то, что он инопланетянин, Повелитель времени и у него два сердца. Пускай она сейчас занимается любовью, —, а этот отчаянно-горячий секс иначе и назвать было нельзя при всей его порывистости, — с двухтысячелетним горным хребтом. Это был ЕЕ мужчина, и это было единственным, что имело значение. Какие же мы оба… дураки. Это была последняя связная мысль, посетившая ее сознание, перед тем, как Клару затопила вспышка невероятного наслаждения, вызванного всего-то тем простым фактом, что он, наконец, в нее проник. Вот так просто, даже не снимая одежды, неловко комкая в руках ткань ее платья, захлебываясь от поцелуев со вкусом шампанского. Плавная дрожь экспресса отдавалась дрожью где-то в позвоночнике, приближая кульминационный момент, да Клара и понимала, что они не продержатся долго. Было не до ласк, не до игр, не до прелюдий и флирта, — это было короткое, отчаянное и безумное соитие, которое смесь наслаждения и отчаяния, душевной боли и невысказанной любви, принятия и отторжения превратила во вспышку Сверхновой в момент, когда вихрь ощущений стал непереносимым и взорвался глубоко внутри. Клара, тяжело дыша, прислонилась спиной к стене, обнимая Доктора ослабевшими руками. Глаза у него были безумные. У нее, она подозревала, не лучше. Случившееся пугало. И было, определенно, неправильным. Но Клара не жалела. Ни о чем не жалела. За эти несколько коротких секунд, когда они с Доктором были единым целым, она готова была отдать целую вечность. Иногда и горные хребты дают трещину и раскалываются. Вот это действительно было прощание. Такое, которое можно было запомнить. Или, Клара дрогнула, глядя в такие родные, смотрящие на нее сейчас с мольбой грозовые глаза, может, новое начало?