Зеркало

Махариэль только касается зеркала, легонько проводя сухими, уже почти старческими пальцами по поверхности, и морщится, словно от непривычной, но терпимой боли — не вязкой, резкой и мгновенной. В пещере пахнет смертью, застарелой кровью и разложением. И совсем немного скверной — как на входах рядом с Глубинными Тропами. Терон сплевывает на пол и шумно втягивает воздух, мимолетно проверяя лук за спиной и клинки на поясе. Место производит на него впечатление заброшенных века назад и гномами, и порождениями тьмы тейгов. И если гномы могли сбежать от опасности, то порождений тьмы наверняка чему-то пришлось вырезать полностью. Или кому-то. Махариэль вздрагивает от осознания: эта пещера — точный двойник той, которую отыскала парочка шемленов в ферелденском лесу. Даже зеркало — целое, хоть и грязное, стоит на чем-то вроде постамента. Так же. Может быть, это — то же самое зеркало. Он вернулся, — будто кричало все вокруг. Некоторые ему улыбались, вспоминая маленького мальчика, который когда-то, бегая по всему долийскому лагерю и так и норовя вырваться за его пределы в лес, играл в охотника. Некоторые бросали недоуменные, пытливые взгляды, не узнавая. Некоторые шипели сквозь зубы «шемлен». Терона это смешило. Потому что эти люди его тоже не помнили — знали по рассказам Хранительницы. И Мерриль. И последнюю им, видимо, было очень сложно забыть. Потому что огрызаться и обещать отрезать уши — как раньше — ему уже вскоре надоело. Он вернулся, — понял Махариэль, когда губы Хранительницы Меретари (она всегда относилась к нему с подозрением и недоверием, как относится любая мать, которая не в силах предотвратить взросление собственного ребенка) тронула улыбка, и женщина тепло выдохнула «дален». И тогда он услышал о зеркале. Снова. То, что это элувиан, Махариэль понимает сразу же, как только его видит. Зеркало, убившее Тамлена. Зеркало, что свело с ума Мерриль, его маленькую Мерриль с худыми коленями и глазами испуганного олененка. Зеркало, отобравшее у него любимую. Он касается кольца — металл холодит кожу и заставляет помнить слова, глупые, оброненные совершенно случайно, но необычайно важные сейчас. — Того не касайся, чья сила тебе известна не до конца, — смеялась Морриган, распуская свои волосы. — К зверю не приближайся, который тебя убьет. Терон видел, как она танцевала под луной; видел, как тени от пламени ложились на ее лицо; видел, как она смотрела в воду ручья в лесу Бресилиан и замечала там что-то свое. И находил во всем это что-то родное и чарующее. Для всех — для Алистера, для Винн, для Зеврана и даже для Огрена со Стэном — ведьма оставалась дикаркой из земель, где плотно обосновались хасинды, порождения тьмы и древняя магия. Для Махариэля Морриган была нитью, связывающей и напоминающей о клане и той — прошлой, его собственной – жизни. Она все еще была свободной, и его это тянуло к ней, привязывало сильнее веревок и заклинаний. — Смерть никогда не покажет тебе своего лица, — говорила она, прижимаясь к его груди и позволяя себя обнять (он чувствовал, как сильно напряжены ее плечи и спина), — и, если так суждено, всюду тебя найдет. Терон неосторожен: он трогает старую раму, обходит зеркало с разных сторон, два раза порывается его разбить, толкнуть, но останавливается на полпути. Махариэль все еще верит в то, что сможет вернуть самое важное. Не Тамлена — его погибшего друга, брата, которого он сам поразил клинком. Или подарил пустому умершему телу покой. Не малышку Мерриль — его детство, запах травы и глаза, зеленые и наивные до невозможного глаза. Он клялся ее защищать. Он готов поклясться даже сейчас перед всеми богами — людскими или эльфийскими, Митал или Создателем, — что защищал ее до последнего, пока еще имел на это право. Но Морриган — свою жизнь. Она протягивала к нему руки, не улыбаясь и не меняясь в лице, все такая же чуть самоуверенная, гордая и непокорная. — Со мной пойдем, — звала. — Пойдем! Махариэль молчал и просто смотрел, запоминая: сейчас он просто не мог уйти. Рано. Слишком рано. Они оба это понимали. — Любовь моя... Терон просто вновь касается зеркала и замирает. Лишь в сказках Ашалле все заканчивается хорошо – наверное, именно поэтому все дети клана так и любили ее рассказы. Он ждет, что случится что-то. Что-то, что не позволит ему опять вернуться на Глубинные Тропы. Что-то, что заставит его уйти. Махариэль вздыхает и закрывает глаза. Он уже не тот мальчишка, спасший страну, и не тот мужчина, искавший ответы на свои вопросы... ...и чувствует, как его пальцы — сухие, почти старческие — сплетаются с теплыми родными пальцами по другую сторону зеркала.