12 историй любви

♪suicideboys - kill yourself

Из автобусного утроба Джимин выбирается, не без удовольствия расталкивая локтями сжимающиеся стенки из людских тел. Минута, и в лицо ей ударяет острый зимний ветер с крупицами сухого снега. И пока она пытается восстановить зрение, не замечает, как рядом останавливается машина. — Какие люди! — восклицает кто-то, и Джимин вздрагивает. Но различив, что из авто выходит старый знакомый и протягивает ей свою ладонь, она улыбается широко, хотя минуту назад малодушно подумывала броситься под ближайший автобус. — Давно не виделись, Минсок, — она действительно рада встретить его. — Вид у тебя убитый. — Не спала ночью. — Могу помочь взбодриться, — он улыбается и приглашает сесть в машину. А в её затравленном разуме бьётся фраза: «Мы оба знаем, что это может значить». Но садится и даже не старается сделать это красиво. Просто забирается в салон и отворачивается к окну, как только дверь с его стороны захлопывается. Молчание ловит в свои сморщенные руки секунды и беспощадно потрошит их, вываливая из них напряжение и тревогу. Джимин чувствует, как на неё накатывает паника. Теперь ей просто хочется убежать. — Как твои дела? — смотрит на его отражение в стекле и ловит взгляд лисьих глаз. — Забавно. Моя жизнь — сплошная комедия по Данте, — улыбается он грустно и взирает на Джимин так, будто она может переписать его в роман Спаркса, в котором любовь прошла сквозь года. — Слышал, ты сейчас в отношениях? — Немного. — Как это? Джимин молчит, раздумывая над ответом. — Это как когда ты знаешь, что у тебя есть хорошее вино, — начинает она, с трудом вываливая из глотки слова, — но находится оно в погребе, ключ от которого чёрт знает где. И вот ты ищешь его и не перестаёшь думать о вине и о том, каким оно может быть на вкус. — Интересно, — выдыхает Минсок, и между ними снова господствует молчание. Они останавливаются возле его дома. Однако не открывают дверцы, не хлопают ими, и Минсок не ставит на сигнализацию свой автомобиль. Они просто сидят и смотрят, как в окнах многоэтажек искрится свет и мелькают тени. Молчание уже не кажется таким отвратительным, и Джимин наконец удаётся расслабиться. Минсок чувствует это. Он всегда очень тонко чувствовал её. — А не проще попросить бутылку вина у соседа? — спрашивает он, нервно выкручивая пуговицу на куртке. — Так не интересно. — Но грустно. — Согласна. Зато всегда есть чем заняться. — А вдруг вино в твоём погребе окажется плохим? — Узнаю, когда найду ключ. Снова повисает молчание. Они разыгрывают в глотке машины секундную пьесу, а затем, когда лист в сценарии оказывается непропечатанным, наступает антракт на минус бесконечность минут. — Поднимемся ко мне? — Давай. — А как же твоё вино? — Ему всё равно. Они выходят не торопясь и снова встречаются с декабрьскими иглами, прошивающими тело насквозь, заставляющими дрожать и плотнее кутаться в вязаный шарф. Улица до подъезда кажется невероятно длинной, и Джимин начинает беспокоиться. Но как только это чувство подбирается слишком близко к её сосудам, за спиной захлопывается дверь. В лифте они оказываются одни. — Ты боишься лифтов. — Вино помогло справиться с этой проблемой, и всё же спасибо, что помнишь. — Я помню тебя всю. — Отвратительно. Смеются нервно. Шутка не удалась. Лифт останавливается на девятом этаже, и они наконец в относительном тепле. Хотя, по мнению Джимин, лучше зимний холод, чем одинокое тепло, которое лезет со всех щелей в этой квартире. Быстро снимают куртки и тут же идут на кухню. — У меня есть отличное белое вино, — говорит он и ставит бокалы на стол. — А у меня никчёмная жизнь. Как раз для вина. Шесть или семь бокалов за разговором остаются незамеченными, как три часа и температура Джимин, которая добирается до отметки в тридцать восемь градусов. Джимин кажется, будто её собственное тело сейчас выплюнет её, чтобы избавиться от всего дерьма. «Если оно так сделает, то я буду гордиться им», — думает Джимин и снова вливает в себя сухое вино. — А ты признавалась ему в любви? — Вину? — Нет. — Мы же о вине говорим, — пьяно и затравленно хихикает Джимин, доставая из рюкзака мобильный. — Признавалась. Но это же вино. Вину всё равно. Она открывает диалоги и пишет. Она знает, что Минсок видит её слова. — Зачем ты сейчас ему пишешь? — Не знаю. — Поговори со мной. — Мне нужно ему написать. — И что будет? Он скажет, где лежит ключ? — Нет. Ему же всё равно, забыл? — Тогда не пиши ему. — Но ведь мне не всё равно. — Почему? — Потому что я люблю вино. — Скажи, — он молчит, дожидаясь её внимания. Дожидается. — А я бы смог быть на его месте? — Нет, ты же не вино. — Но ты любишь шарфы. Я мог бы стать им. Я мог бы оберегать тебя… — Однако вино я люблю больше. А знаешь, почему? Потому что никогда не знаешь, к чему оно приведёт. — Например, ко дну бутылки. — От этого никто не застрахован. Он не отвечает, и она возвращается к своему сообщению. Понимает, что он смотрит на неё, но делает вид, что не замечает. А потом, миллиард секунд спустя, ощущает его ладонь на своей щеке. — У тебя температура. — Допишу и пойду домой. — Оставайся у меня. — Мне не нравится, как ты пахнешь. — Что?.. — В этом проблема, — пьяно выдыхает она и идёт в коридор, чтобы быстро и неловко собраться. — Ты пахнешь верностью, а он — безумием. И я потихоньку впитываю его запах. Чувствуешь? Минсок подбирается к ней вплотную и зарывается носом в её густые волосы. В горле застревает едкое амбре из табака и детского шампуня с травами. — Ты начала курить? — Продолжила. — С его подачи? — Со своей. — Ты бы не смогла сама закурить. — Ну почему же? Всё очень просто: берёшь сигарету и поджигаешь; затягиваешься и выдыхаешь. Попробуй как-нибудь. Минсок смотрит, как Джимин открывает дверь и, пошатываясь, выходит на лестничную клетку. — Погоди, оденусь и отвезу тебя домой. — Я сама дойду. Спокойной ночи. Он не ожидал, что она откажет и просто начнёт спускаться по лестнице. Минсок чувствует, что эта лестница спустит Джимин туда, откуда она к нему никогда не вернётся, но всё же всаживает в её спину тихое: — Увидимся ещё. И слышит ожидаемое: — Вряд ли…