12 историй любви

♪anonim — the faithful shepherd

Лухан смотрит на солнце сквозь призму, каждый раз двигая её в нужном направлении, чтобы в его жизнь попало хоть немного преломлённых лучей. Ведь настоящих невыносимо мало, их каждый раз съедает свинцовое небо его израненной души. Иногда он подолгу сидит у распахнутого окна, глядит на яркое полуденное светило, будто пытается набраться его энергии. Но полосы света упорно проходят мимо него, разбрызгиваясь куда-то на зелёную траву или листья деревьев. Лухану хочется вскочить, догнать этот узел из солнечных лучей и вставить их в грудь вместо пасмурного сердца, но… он просто наблюдает, не теряя надежды однажды поймать хоть толику тепла. Говорят, если верить, то всё обязательно случится. Рано или поздно. И Лухан верит. Верит вот уже одиннадцать лет. Но, видимо, всё это должно случиться поздно, потому что «рано» истекло тогда, когда какой-то мальчик с соседней улицы, захотевший поиграть с Луханом, вдруг передумал. И с невыразимой жалостью в серых радужках посмотрел на юношу, затем не сводя глаз. «Чего уставился? — обиженно думал Хань, отворачиваясь и медленно направляясь к дому. — Как же уже надоело». Он глядел по сторонам, ловя взором солнечные капли, которые совсем не хотели «капать» на него. И это безумно раздражало, но со временем он просто привык. Сидит и смотрит. И читает. Сидит и мечтает. И совсем не улыбается. Искусственные лучи, прошедшие сквозь призму, сплетённую из грёз, дают слишком кратковременный эффект. И, кажется, у них есть побочное действие: они режут острыми краями реальности. Беспощадно. Совершенно не жалея. Но и к этому Хань уже привык. Почти не обращает внимание на то, как его пасмурное сердце каждый раз, вернувшись в явь, плачет проливным дождём. Он убегает в книги, тонет в них с головой, лишь бы не думать. Лишь бы не различать. А мама снова пытается улыбаться, делая вид, что всё в порядке. Будто она не замечает. И это бесит ещё больше. — Ну же, хватит хмуриться. Я уже и не помню, когда ты смеялся в последний раз, — говорит она. И вновь: будто совсем не замечает. Так всегда. И, не дождавшись ответа, она уходит, закрывая лицо ладонями. А затем Лухан слышит, как в соседней комнате кто-то тихо всхлипывает, и призма лопается. Лучи-лезвия полосуют душу-паутину, пробивают сердце, и от этого ещё хуже. И от этого хочется схватится за горло. Сжать. Пока воздух не перестанет поступать в лёгкие. Но Лухан — трус. И он всё ещё верит. _ Лу Ханю сейчас двадцать один, и он до сих пор не дождался. Хотя он пытается. Смотрит в окно, следит за тем, как холодный апрельский ветер расчёсывает зелёную траву во дворе, как слетают белые лепестки с цветущего абрикоса. Сладко. И хочется встать, побежать навстречу весеннему снегу, ощутить под ногами мокрую траву и, может быть, даже наткнуться на камень. Почувствовать боль, поморщиться немного и вскочить на ноги снова. Лухан отдаст всё на свете за это. — Лухан! — голоса матери и ещё чьи-то доносятся из коридора. Хань, шумно выдохнув, закрывает окно, собираясь выйти из комнаты. Но тут дверь резко распахивается, и в четыре стены влетает Солнце. — Лу, ты так изменился! Ты такой красивый! — восклицает Оно, упёршись взглядом в удивлённого Лухана. — Боже, сколько же мы не виделись?.. — задумывается, почёсывает затылок и располагается на краюшке не застеленной постели. — Шесть лет, — выдыхает Хань не в силах отвести взора от рыжего чуда, что ворвалось в его комнату и сиюсекундно озарило всё светом. — Шесть лет, — также выдыхает чудо. — Я скучала, — улыбка. И Лухан смывает с сердца серые акварельные разводы. — Ты всё такая же замечательная, — шепчет Хань, и впервые за последние несколько месяцев на его лице расцветает радостная улыбка. И чудо тоже улыбается. И, кажется, лучи наконец-то добираются и до пасмурного органа Лухана. _ Ким Йерим. Так зовут то самое рыжее чудо, которое стало солнцем для озябшего Лухана. Он знал, что Йери будет его самым лучшим другом ещё тогда, когда она билась ножками в животе своей матери. Но он не знал, что за пять минут своего пребывания в его комнате она станет его источником. Его Солнцем. А без солнца жизнь не возможна. Так же, как и без Ким Йерим. Она разбирает книги на его полке. И, натыкаясь на знакомую, одобрительно кивает. — Точно! — внезапно восклицает Йери, бросая томик на постель. — Я забыла, что привезла тебе небольшой подарок! Подожди минутку, — и она выбегает из комнаты. А Лухан проводит пальцами по обложке романа, который она секундой ранее держала в руках. В этих четырёх стенах уже поселился её солнечный дух: вокруг до мурашек тепло и пахнет цитрусами. Она даже духи выбирает солнечные. И юноша улыбается собственным мыслям. — Это тебе, — шепчет девушка, протягивая другу белую коробку, — это имбирное печенье из нашего магазина. Папе удалось таки осуществить свою мечту. Лухан осторожно поднимает крышку, и на лице снова расцветает улыбка. На белых лентах лежат клавиши пианино. И кончики пальцев тут же начинают чесаться. Появляется нестерпимое желание прикоснуться к этой белой и чёрной музыке. Записка рядом с печеньем гласит:

«The Faithful Shepherd — наше детство в двух минутах».

— Хочешь, чтобы я сыграл? — тихо спрашивает Лухан, и девушка, заглянув ему в глаза, кивает. — Тогда пойдём в гостиную, там… — Нет, давай позже, — улыбается Йерим. — Здесь так красиво! Давай гулять! — У Лухана сердце ухает вниз, а дыхание на секунду обрывается. — Нет. Ты разве не видишь?.. — Что? — Издеваешься? — голос дрожит, руки тоже. — Это не значит, что ты не можешь гулять, — шепчет Йерим, опустив взгляд. — Я не хочу быть обузой. — Ты не обуза. Ты мой друг, и я хочу с тобой погулять. — Тебе придётся таскаться с этой чёртовой коляской! Оно тебе надо?! — выходит из себя юноша. Хватается за подлокотники инвалидного кресла, к которому прикован вот уже одиннадцать лет. Всё это время он жил мечтами о том, что однажды его смогут вылечить, что он сможет встать, пройтись босыми ступнями по холодному полу, покататься на велосипеде и бегать долго, пока лёгкие не начнут рваться. Но ничего не происходило. И Лухан знал, что уже ничего ему не поможет. Но продолжал верить, что в его жизнь ворвётся свет, который подарит ему что-то вместо возможности ходить. И вот в его комнате стоит Ким Йерим. Девочка с длинными волосами, которую он знал всю свою жизнь. И потерял шесть лет назад, когда родители увезли его в деревню. Его маленькая подружка изменилась: стала уже совсем девушкой, у которой теперь рыжие локоны. И этот цвет ей очень подходит: она ещё больше походит на солнце. Сейчас она молчит, нервно перебирая рукой край кофты, а Лухан смотрит на неё не в силах отвести взгляда. И понимает, что он дурак, потому что она искренне хочет ему помочь. И, протянув ладонь, он осторожно касается тонких пальчиков. Большие глаза смотрят на него, и искорки пляшут в тёмной радужке. Юноша улыбается и, прошептав «прости», крутит колёса, выезжая из комнаты. А Йери цепляется за ручки, помогая другу. На улице холодно, но небо ясное, и светит яркое солнце. Ветер пытается сорвать с ветвей листья, однако безуспешно: они только родились и будут цепляться за свою жизнь до самого конца. Йерим думает о том, что Лухан совсем не похож на листья деревьев. Он, скорее, цветок абрикоса. Лёгкое дуновение ветра, и белые лепестки снежинками оседают на земле, тут же сдаваясь и совсем не борясь за своё счастье. — Знаешь, а я, кажется, люблю тебя, — неожиданно произносит Лухан, и девушка замирает, испуганно глядя перед собой. Ханю кажется, что вот оно — его спасение: любовь. И он цепляется в отчаянии, он попытается спастись. Йерим молчит, кусая нижнюю губу. Ей кажется, что он просто пытается ухватиться за что-нибудь, лишь бы было. Он не может любить её. Не может полюбить за каких-то десять минут. Но мысли прошибает число. Одиннадцать. И из-за этого числа она должна ответить ему взаимностью. Должна. И неважно, что уже два года она встречается с парнем. С которым видит их совместное будущее. Но Лухан. Одиннадцать — слишком жестоко. И она не может сказать ему правду. — По-моему, я — тоже, — шепчет она, разбивая своё сердце вдребезги.

***

Дни бегут за днями, на улице становится теплее. Теплеет и у Лухана в душе. Вот уже неделю они с Йерим не расстаются: дарят друг другу улыбки, держатся за руки и разговаривают. Ему нравится, что наконец Солнце заглянуло к нему и что сердце — не пасмурное. И призма уже совсем не нужна. Преломлённые лучи больше не режут, и хочется улыбаться до колющей боли в щеках. Иногда он думает, что Йери намного лучше, чем возможность ходить. Иногда он смотрит на неё и думает о том, что вот она точно останется с ним навсегда, что никогда не бросит. Но он не замечает, как каждую ночь девушка закутывается в одеяло и подолгу вертит в пальцах кольцо, на котором выгравировано имя:

Ким Чонин

А этот юноша, тем временем, сидит в поезде, также пропуская между подушечек пальцев тёплый металл ювелирного изделия с любимым именем:

Ким Йерим

Ей снятся сны. Она в белом подвенечном платье, руками чувствует влажные стебли букета. Лёгкая фата приятно ласкает плечи, а на лице сияет улыбка. Впереди её ждёт любимый. Он смотрит на неё с восхищением, и сердце бьётся в сто раз чаще. У обоих. В унисон. Они чувствуют друг друга. И Йерим по-настоящему счастлива, медленно шагая по белоснежной дорожке навстречу бесконечной любви. Цветёт абрикос. Молочные лепестки — снег — тёплые и нежные. Сладко. Она вдыхает глубже, жмурится от удовольствия, и внезапно всё испаряется. Вокруг — пустота. На ней белое подвенечное платье. А впереди Лухан. Она хочет сделать шаг назад, но он цепляется за подол. Не отпускает. И всё повторяет: «Одиннадцать — слишком жестоко». Йерим вздрагивает и просыпается. Смотрит вокруг и замечает за окном цветущий абрикос. Теперь она ненавидит и боится это дерево. Оно знак, знак одиннадцати мучительных лет неполноценной жизни. Одиннадцать лет Лухан, по сути, не живёт. Всё из-за неё. Всё из-за того, что в тот день вместо того, чтобы пойти с ним в кино, она пошла гулять с Чонином, который так нравился ей. Ещё тогда, когда им было по десять лет. В тот день Лухан отправился в поездку с какими-то ребятами на мотоциклах. И случилось необратимое: две смерти и один инвалид. Йерим винит себя. Она не может простить себе этот день. Если бы она пошла с ним, то ничего бы этого не случилось. Пришло время расплаты. Она не имеет права отказать Лухану в любви. Одиннадцать — слишком жестоко. И это будет длиться всю жизнь.

***

Они наблюдают, как кружатся в воздухе бабочки. Лухан улыбается, сжимая ладошку Йерим. И она улыбается, но плачет внутри. — Йерим, а ты умеешь целоваться? — спрашивает Хань, смущённо отводя взгляд. — Нет, — врёт она, и пальцы невольно дрожат. — Это хорошо, — бубнит юноша себе под нос и растягивает губы в улыбке. На несколько минут их окутывает в свои объятия напряжённая тишина. Лухану кажется, что так и нужно. А Йери думает о том, что не может сказать ни слова, и сжимает в ладони серебряное колечко. Пахнет влажной землёй и свежей травой. Ветер раскидывает длинные рыжие волосы Солнца по спине, сбрасывает их на широкий лоб. Девушка безуспешно пытается убрать локоны с лица, пыхтя и в сотый раз пальцами загребая их назад. Лу наблюдает краем глаза, и ему очень хочется поцеловать Йерим в макушку, ощутить, как нос щекочут волосы, почувствовать аромат её цитрусового шампуня. — Помнишь, ты хотел сыграть на пианино? — наконец спрашивает девушка, когда молчание уже совсем давит на неё. — Да, — улыбается Лухан. — Ты хочешь послушать? — Очень, — и Йерим улыбается. На этот раз искренне. Нет ничего прекраснее, чем Лухан, играющий на пианино, когда его изящные пальцы перебегают с одной клавиши на другую, и нежная, до дрожи родная мелодия струится в светлой гостиной. Девушка с закрытыми глазами сидит на стуле, совсем рядом, и Лу мельком посматривает на неё, а по коже бегут приятные мурашки. Как же он любит эту чудесную мелодию. Действительно — их детство. В двух минутах: здесь и светлая грусть, и искренняя радость; здесь одиночество и веселье до упаду у костра; здесь их улыбки, и смех, и слёзы — в двух минутах. Тихо. Только мелодия и они — одни во всей Вселенной. Воспоминания выцветшей плёнкой, словно старый фильм, прокручиваются в голове. И улыбку удержать невозможно. Наверное, Йерим любила бы Лухана, не стань он инвалидом? Очень часто она ловит себя на мысли, что боится брать на себя такую ношу. Она слишком слаба. Она не сможет. Но тем не менее, когда позвонила госпожа Лу и рассказала, в каком состоянии находится сейчас Лухан, Йери тут же примчалась в деревню, которая находится в двух сутках от города. Почему? Она сама себе не в силах объяснить. Просто сердце потянуло её к мальчику, с которым она знакома с рождения. Но теперь она жалеет о том, что приехала. Она сделала только хуже. От этих мыслей голова начинает раскалываться, и Йерим невольно морщится. Лухан, заметив это, прекращает играть и внимательно смотрит на девушку. — Тебе плохо? — обеспокоенно интересуется он. — Нет, всё хорошо, — выдыхает она, — просто голова немного болит. Ничего, пройдёт. — Может, таблетку? — Да само пройдёт, — отмахивается Йерим. — Ладно, но если станет хуже, скажи мне об этом, — юноша вглядывается в лицо девушки, а она думает о том, что её тошнит от этой заботы. И почему всё такое наигранное? Все действия Лухана? Слишком навязчивый, слишком приторный, и Йери снова морщится, прикладывая холодные пальцы к виску. — Лухан, помнишь, ты сказал, — девушка запинается, однако секунду спустя продолжает, — что любишь меня? Но как? Ты же, по сути, и не знаешь меня. Столько времени прошло… Юноша отводит взгляд в сторону и буравит им стену напротив. Сквозь белые шторы проникают серо-оранжевые солнечные стрелы, и в гостиной стоит невероятная атмосфера томления, невысказанных слов и искренней лжи. Хань понимает, что ему нечего сказать, потому что Йерим права: он её толком не знает, и она действительно изменилась, он чувствует это. Будто перед ним чужой человек, но в то же время очень и очень нужный. Йерим, не дожидаясь ответа, встаёт и выходит из комнаты. Лухан смотрит грустно ей вслед и замечает у двери что-то блестящее. Подъезжает ближе, чтобы рассмотреть. Это кольцо. Кое-как нагнувшись, юноша подбирает украшение. «Наверное, уронила. Вот растеряша», — улыбается Лухан, рассматривая колечко. Уже готовый отправиться за девушкой, чтобы вернуть пропажу, он вдруг останавливается и подносит её к глазам, различая имя: «Ким Чонин». В груди неприятно колет, и в комнате вдруг резко холодает. «Неужели… — думает он, сжимая в ладони кольцо. — Нет-нет, она же сказала, что любит меня». Он прожигает пианино взглядом и неосознанно бьёт кулаком по клавишам, отчего инструмент болезненно кричит и гудение долго не умолкает. В гостиную вбегает Йерим. — Что случилось? — в её глазах настоящее беспокойство. — Твоё? — не поднимая глаз, спрашивает Лухан, протягивая девушке украшение. В комнате воцаряется звонкая тишина. Солнце внезапно гаснет. Небо снова мрачнеет. И свинцовые тучи акварелью разливаются по холсту души. Йерим медленно подходит и, резко выхватив кольцо, исчезает. Хань слышит, как хлопает входная дверь, но не двигается с места. На что он рассчитывал? Он думал, что это любовь, а на самом деле… жалость. Вмиг всё вокруг наливается вязкой ртутью, и Лухану кажется, что кислорода катастрофически мало. Ему хочется встать, вдохнуть полной грудью, но такой возможности у него никогда не будет. Солнце погасло для него навсегда. А… было ли оно на самом деле? Он думал, что Йерим и есть то самое Солнце. Но она оказалась недосягаемыми ртутными небесами. «А я, дурак, пытался дотянуться до небес», — думает юноша, хаотично нажимая на клавиши. Только чёрные. Ухмыляется, а в глазах пляшет отчаянное безумие. «Рано» кончилось уже давно. «Поздно» кончается в эту самую минуту. И ничего больше не остаётся. Только время-забвение. И преломлённые лучи.

Посвящается dibarrelsds