переплетения

Тима бежал по откуда-то взявшимся январским лужам, и сердце его гулко стучало уже не только в ушах, но даже на кончиках пальцев. Очередная партия брызг залилась ему в правый ботинок, и он в который раз про себя обматерил эту январскую весну и собственную бессонницу. Увидев заветную вывеску – сейчас даже более родную, чем обычно, – Тима распахнул дверь, влетая в помещение с виноватым видом, криво нацепленным поверх надетого наизнанку свитера пальто и сказанным на выдохе «я опять опоздал, каюсь, не рубите с плеча». Его встретил укоризненный взгляд с той стороны стойки и сонно-едкое «Пименов, заебал, заведи себе живой будильник и перестань писать ночами». Тима отвел взгляд, пытаясь стянуть с себя пальто – он понимал, что все здесь знают, почему он вечно просыпает, и почему его руки иногда начинают трястись, словно у него, как у наркомана, ломка от нехватки очередной так нужной дозы. Что ему даже не надо ничего объяснять. Его здесь уже знают, как облупленного – и даже больше. Он быстро проскочил в небольшой проход и оказался наконец по ту сторону стекла – вдохнул полные легкие такого привычного запаха, без которого уже невозможно было представлять свои дни. Руки привычно прицепили к свитеру бейджик: «Тимофей Пименов» и заботливо пририсованное когда-то кем-то из коллег маленькое сердечко – тоже черное, как и имя – которое Тима не стал убирать, оставив все так на радость хихикающих у кассы посетительниц, которые почему-то довольно часто замечали такое маленькое отличие его надписи от прочих. Тимофей любил свою работу до безумия – он бредил этим местом, руки могли делать все даже когда он мысленно писал очередное стихотворение, полностью погруженный в себя, они нажимали кнопки словно сами, а на звон кассы он всегда моментально приходил в себя – но ровно для того, чтоб сказать цену, выдать сдачу и снова уйти далеко-далеко, оставаясь телом здесь. Когда-то эта кофейня спасла его – один его друг решил, что Тиме пора уже как-то выползти из того состояния прострации, в котором он на тот момент прибывал уже черт знает сколько времени, а лучший способ – это работа в прекрасной компании, так считал этот самый друг. Поэтому однажды он практически сгреб Тиму в охапку, дотащил до тогда еще незнакомых дверей, поставил перед всеми со словами «не обижайте Тимошу, он хороший, мне пора» - и убежал, оставляя Тиму слушать поток чужих имен и дружелюбные и не очень приветствия, которые тогда, думал Тима, могли бы сбить его с ног. А уже через неделю казалось, словно он был там всегда – влился в слаженный механизм и, как выяснилось, с первого раза приготовил на всю ораву в турке замечательный кофе, хотя почти никогда до того момента этого не делал – своеобразное посвящение прошел, если можно это таковым назвать. Он всегда пританцовывал, пока кофе-машина, шурша, выдавала очередную порцию, которая неизменно добавляла лишь больше запаха в помещение – выделывал причудливые движения под играющую только у него в голове музыку. И вечером неизменно убегал в студию – и долго-долго танцевал, уходя в это так же, как в (полу)ночное написание стихов – или даже больше. Он тихо пел что-то неразборчивое по утрам, шептал путанные слова, понятные только ему, когда на него вдруг накатывало посреди очередной кружки кофе вдохновение, успокаивал ссоры какими-то еле слышными успокаивающими монотонными словами, которые были иногда похожи на мантру – он присутствовал незаметным постоянным звуком, ненавязчивым, который обволакивал и неизменно успокаивал получше, чем любые травяные чаи или таблетки, которыми пачками закидываются истерички. - Можно большой черный кофе, пожалуйста? – Тимофей резко поднял голову, потому что минуты три назад он почему-то решил, что изучить свои шнурки будет самой хорошей идеей в самый разгар рабочего дня – чему неизменно и последовал. - Конечно. Все? – он слегка запнулся, пытаясь воспринять слова, чтоб записать их, и поднял глаза, ожидая ответа. Человек по ту сторону утвердительно кивнул, рассеянно смотря куда-то в сторону. Остриженные выше плеч светлые волосы были растрепанными и мокрыми от капавшей на улице отовсюду воды, под глазами были слегка заметные темные разводы, которые явно пытались – и не совсем безуспешно – устранить, на плечи была накинута слишком легкая для такой погоды куртка, а взгляд серо-голубых глаз был какой-то потерянный, пугающе подходящий к грани пустого. - Как Вас зовут? – Тима помотал головой, пытаясь отвлечься от изучения мелких деталей стоящей напротив, и на его лице, помимо его воли, проступила легкая сочувствующая улыбка. - Ульяна, - она протянула деньги и, развернувшись, побрела к столу, чуть не споткнувшись по дороге о стул, который она попросту не заметила. Тима подумал, что такие девушки должны обычно заказывать латте, капучино или что-то еще с большим количеством молока и молочной пены, но никак не крепкий и горький черный кофе, которым впору забивать что-то почти в той же степени, что и алкоголем. По крайней мере, с такими глазами, с таким видом – так точно. Тимофей сам не заметил, как написал маркером на уже наполненном стакане не только аккуратное «Ульяна», но и какой-то отрывок из своего стихотворения, которое он повторяет себе без остановки, когда становится совсем худо – и донес это до столика, хотя должен был лишь выкрикнуть имя. Он не обратил внимания на удивленный взгляд – который, впрочем, продержался на Тиме недолго, снова перемещаясь куда-то внутрь и изучая что-то там, что было явно важнее чем странный, находящийся мыслями тоже где-то не здесь, работник этой кофейни. Тима продолжал делать все на автомате, не замечая каких-то настороженных взглядов коллег, которые, впрочем, быстро исчезли – подумали, мол, снова вдохновение, видимо, обычное дело. Тимофей не замечал ничего ровно до того, как с громким стуком упал стул, а после хлопнула дверь – он (как всегда) помотал головой и посмотрел в сторону выхода – перед ним валялся упавший стул, на который смотрел, опешив, тот, кто сидел с другой стороны того столика, а место у окна пустовало. Тима выскочил из-за стойки и быстро прошмыгнул в туалет – окатил лицо холодной водой, не жалея, пытаясь прийти в себя, весьма (без)успешно. Он не знал, что это сейчас было, ведь он никогда раньше не выпадал из процесса работы настолько, что, как выяснилось позже, попутал напитки – вернее, выпадал, но только он переплетающихся в голове строчек, но никогда без них. А от одной крутившейся в голове мысли о том, что черным кофе действительно впору что-то забивать, словно добрым стаканом виски. Но не таким девушкам.