Игра стоит свеч

Софи Две первых смены Крагин молчал, только внимательно ко мне приглядывался, и это было удивительно непривычно, так что я даже понадеялась, что все его шпильки и придирки остались в прошлом, но на третий рабочий день он не выдержал. - Что ж это вы, София Ильинична, из милости да в опалу? – спросил он, когда мы встретились в санпропускнике и проходили стерилизационную обработку. – Не дала, что ли? - Не понимаю, о чем Вы, - нейтрально ответила я, поднимая на него невинный взгляд, хотя едва не задохнулась от гнева. Поддаваться на провокации было себе дороже: одно неосторожное слово, - и этот человек извратит все до абсурда. - Да ладно, не понимает она, - растянул он в усмешке губы. Мимика у Крагина была живая и до ужаса бесячая. – Как это у классиков… «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь», да? - Вы не знаете, о чем говорите, Павел Васильевич. – Я закончила с обработкой и повернулась к нему спиной. Его намеки выводили меня из себя. Олег никогда – никогда! – не пытался переводить рабочие отношения в плоскость личных интересов, ему это было не нужно, и уже все отделение в этом убедилось, даже те, кто изначально шушукался по углам, один Крагин оставался при своем мнении, но это же Крагин, - озабоченный провокатор, у которого только одно на уме. Его подначки были бесполезны и не достигали намеченной цели: во-первых, Олег не давал повода для сплетен, а во-вторых, моя вера в него была монументальна и непоколебима, и хотя порой он поступал как сволочь зубастая, для меня по-прежнему оставался окружен сияющим ореолом величия. А Крагин старался низвергнуть его в пучину своих пошло-вывернутых представлений, и это было раздражающе неприятно. - Да ладно, не злись, - усмехнулся он, глядя на мои плотно поджатые губы. – Не дрейфь, малая, сработаемся, - произнес внезапно совершенно нормальным тоном. – Тем более что профессор наш улетел. - Куда улетел? - А он тебе разве ничего не сказал? – деланно удивился Крагин и поцокал языком. – Ай-яй, как нехорошо. В Тай, на научную конференцию. Ну и что-то там по обмену опытом. Будет помогать юным островитянкам постигать основы анатомии, - добавил с придыханием. - И надолго? Очень интересно. Не то что бы меня встревожило отсутствие доктора, но я сейчас же почувствовала себя менее уверенно. Он ничего не сказал, не оставил никаких распоряжений по поводу учебного плана… Неужели он воспринял мои слова буквально и решил бросить свой «эксперимент»? От этой мысли по затылку прошел колючий холодок. После нашего памятного разговора о студии Волков больше ничего мне не говорил. Некоторое время мы еще пересекались в операционной, доктор был отстранен и вежлив, но вместо привычных лекций только сверкал на меня своими темными глазами из-под хирургической шапочки, да и я все еще была на него сердита, чтобы о чем-то спрашивать, но после, когда меня вообще отфутболили в бригаду Крагина, я задумалась о том, не перегнула ли палку, отказываясь от наставничества. Теперь, после слов Павла Васильевича, я невероятно ясно ощутила, что Олега больше нет за моей спиной, и растерялась. Как же я справлюсь без его помощи? А вот и справлюсь. Вот возьму и сама выстрою для себя удобную и понятную систему. И работать буду в два – нет, в три раза, - усерднее, стану делать упор на то, что мне интересно, а не на то, что он для меня готовил. Пусть наслаждается бархатным сезоном в своем солнечном Таиланде, а я еще докажу, что могу самостоятельно принимать решения. - Надолго, – пристально наблюдая за переменой моего лица и оставшись очень довольным, ответил Крагин. И тут же приторно, в своей обычной манере, добавил, сдвинув брови домиком: - Да не переживай так, милая. Он улетел, но обещал вернуться. Я закатила глаза. Ну все, прощай, спокойная жизнь, этот балаган теперь надолго. И почему, вообще, на работу берут таких придурков? *** После смены я, как обычно, нашла себе кучу самых разных дел, чтобы только не возвращаться домой слишком рано. Насколько я знала, у Антона сегодня не было вечерней тренировки, и он должен был прийти из универа после обеда. Неимоверно хотелось спать, но я побродила по магазинам, выглядывая на улицах машину отца, а после осела в главной городской библиотеке за написанием конспектов. Здесь было спокойно: никто не отвлекал от занятий, заходя в комнату под предлогом забытой вещи, при этом опаляя меня таким взглядом, что я забывала, как дышать, или не хлопал раздраженно дверями, потому что я опять забыла поставить чайник на двоих. Когда Антипов пытался проявлять ко мне внимание, это выводило из равновесия, и я начинала раздражаться. Когда он бывал равнодушен и почти не замечал меня, я… начинала раздражаться. В наших отношениях появилась недоговоренность и какая-то шаткая неуверенность, будто один неосторожный шаг мог привести к чему-то непоправимому. Но сейчас меня до щекочущих мурашек тянуло домой, хотелось оказаться под прицелом его карих глаз, снова почувствовать ни с чем несравнимое томление, мягко окутывающее тело пеленой желания. Это будоражило и обостряло чувства, обнажало нервы, было похоже на бег по лезвию ножа. Я отодвинула от себя учебник и задумчиво погрызла колпачок ручки. Вот что толку я тут сижу, если мысли уносятся неизвестно куда? Хотя, напротив, в известном и понятном направлении. Все, нужно съезжать. Антипов – самый близкий для меня человек, и я не собираюсь рисковать дружбой ради мимолетного увлечения. Больше никто не поймет меня так, как он, никто не поддержит и не успокоит, как умеет только Антон. Не хочу это потерять, разменяв на нечто зыбкое и непонятное, не сейчас. Озаботиться поисками квартиры я решила тем же вечером. Все равно уже не было смысла скрываться от отца, который, как теперь выяснилось, следил за мной если не сам, то с помощью своих людей. Не знаю, что было бы, не появись они в такое нужное время: я дико испугалась за Антона, когда те отморозки напали на нас под покровом темноты. Я впервые видела этих мужчин, но «привет от папы» говорил сам за себя. Возможно, отец и сам был в той машине в этот вечер. Вот еще одна причина для того, чтобы уйти: я не хочу подставлять Антиповых под угрозу. Мало ли что может прийти в голову Пахомова… Возвращаясь домой, я вспоминала, как мы провели время в тот день. Было здорово. Пашка – прелесть, трогательный доверчивый ребенок, чистая душа. Макеев оказался не таким суровым, каким я его себе представляла, и нам даже удалось найти общий язык. С Юлией Борисовной было сложнее, но тут уж я сама виновата, - перетянула внимание на себя, чем вызвала неудовольствие женщины. К тому же, она весь день как будто изучала меня. Ничего странного в этом не было, но я все равно чувствовала себя не в своей тарелке, хотя и недолго: мальчишка растопил мое сердце, и на несколько часов я забылась, позволив себе наслаждаться отдыхом в приятной компании. У Антона отличная семья. А я так давно не видела маму… Прежде я не могла встретиться с ней, опасаясь слежки отца, а теперь это потеряло смысл, потому что я, оказывается, с самого начала, как на ладони, и придется привыкать к новым условиям и думать, что делать дальше. Войдя в квартиру, я по наличию верхней одежды на вешалке поняла, что Антон уже дома. Из ванной доносился плеск воды, вероятно, парень принимал душ. Я переоделась и помыла руки в раковине на кухне, после чего стала доставать из пакета купленные продукты. Нужно как-то сообщить Антону о своем решении. Он, конечно, вряд ли так просто меня отпустит – привык за эти месяцы к моему присутствию, но ему все же придется, ведь для всех так будет только лучше. Задумавшись, я взяла большое румяное яблоко и помыла его под краном. - Надо же… не думал, что ты уже вернулась, - саркастично раздалось за спиной. – В библиотеке книжки закончились? Антону не нравилось, когда сразу же после смены я не бежала домой сломя голову, - ему было спокойнее, когда он знал, что я уже вернулась, даже если сам в это время бывал занят. Странная и неоправданная ревность ко всему, что не касается его, - это и пугало, и согревало меня одновременно. - Нет, просто… - я хотела придумать достойный колкий ответ, но, стоило мне повернуться, как слова тут же застряли в горле. Антипов тем временем открыл холодильник, достав оттуда упаковку сока, и поставил ее на стол. Все это время он стоял ко мне спиной, и я не могла отвести от него взгляд, осматривая, оценивая каждый миллиметр его гладкой, ровной кожи, с которой уже стерлись следы недавних гематом. В прошлый раз, когда мне довелось лицезреть подобную картину, я была слишком напугана, но теперь ничто не мешало мне рассмотреть Антипова получше, чем я тут же беззастенчиво воспользовалась. Взгляд заскользил по мускулистому телу, задержался на россыпи маленьких родинок под лопаткой, пробежался по линии позвоночника к бритому затылку. Какой же он красивый… Антон тем временем огляделся в поисках кружки и, не найдя ничего поблизости, направился прямо ко мне, так как я стояла как раз возле шкафчика с посудой. И мне бы следовало отойти, освободив ему дорогу, только вот ноги внезапно перестали меня слушаться и будто бы приросли к полу, лишая меня возможности двигаться, и мне оставалось только стоять и смотреть, как маленькие капельки воды стекают по его тренированной груди прямо на плоский живот с кубиками пресса, оставляя на нем влажную дорожку и теряясь в нитях полотенца, туго повязанного поверх узких бедер. - Извини, - сказал Антипов, бесцеремонно прижимая меня к тумбе и вытянув руку, чтобы открыть шкафчик, так что мое лицо оказалось почти вплотную к его плечу. От него пахло каким-то невероятно приятным гелем для душа, и я потянула носом, вдыхая аромат, пока он выбирал себе кружку, ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что он почти расплющил меня между собой и раковиной, как будто это было для него чем-то совершенно привычным и обыденным. Меня же начинало подбрасывать от этой вынужденной близости, и я металась между желанием сбежать и неизвестно взявшейся откуда-то потребностью ощутить под кончиками пальцев твердость замеченных ранее кубиков. Возбуждение охватило неотвратимо, из маленькой искры разгораясь в сжигающее пламя. В груди стало жарко, будто там что-то плавилось, и тягучие капли стекали в низ живота, пульсируя, обжигая, волнуя… Было страшно. Так страшно, что перехватывало дыхание. Антон по-прежнему нагло прижимался ко мне, на этот раз прекрасно осознавая, что делает и что я при этом чувствую, и хотя его лицо находилось выше моего плеча, и я не могла уловить затуманенным взглядом его эмоции, когда по моему телу волной прокатилась мелкая дрожь, она отозвалась в нем, осыпав мурашками его кожу. И в этот миг все остальное, важное и не очень, отступило на задний план, оставляя только безумное желание обнять его, скользнуть руками по обнаженной спине, провести пальцами до поясницы, коснуться губами шеи, ощутив жар его тела, смотреть, как он реагирует на мои прикосновения… Наверное, я сошла с ума, позволив себе податься ближе к нему, сильнее вжимаясь бедрами, и в этот момент Антон сверху удовлетворенно хмыкнул, выуживая из шкафа свою любимую кружку. Отстранился, вырывая из моей груди невольный разочарованный вздох. Наваждение отступило, и я снова хотела сказать Антону что-то колюче-едкое, но, напоровшись на его ужасно самодовольный взгляд, не смогла вымолвить ни слова, вместо этого вгрызаясь в яблоко, которое по-прежнему оставалось у меня в руке. Антипов, между тем, спокойно отошел к столу, налил себе апельсинового сока и выпил его, не обращая более на меня абсолютно никакого внимания. А я покрывалась пупырышками и пятнами, и меня захлестнули стыд и раздражение. Вот вообще даже не хочу думать и разбираться в том, что это было. Ни сейчас, ни завтра, ни когда-либо еще. Я сердито засопела от возмущения, по-прежнему не отлипая спиной от тумбы, и Антипов, оглянувшись на меня через плечо, понимающе так усмехнулся, отчего напряжение выросло в разы: еще чуть-чуть, и посыплются звезды… Я погрозила ему надкусанным яблоком, на что парень только хохотнул и покинул кухню, оставив меня наедине со своими мыслями. *** Уже позже, вечером, я собралась с духом и вышла в гостиную, ставшую по совместительству комнатой Антона, чтобы сообщить ему о своем решении. - Антон, я съезжаю, - выпалила ему в затылок, потому что он сидел за компьютером, делая домашнее задание. Он замер от неожиданности, выпрямив спину. На руках мышцы налились так, будто он кулаки сжал, только мне было не видно. Несколько секунд помолчал, а потом спросил, равнодушно и деловито: - Когда и куда? Я чуть не оступилась от такого тона. Думала, он отговаривать станет, скажет, что ему хорошо, когда я рядом и вообще… А он! Тут же захотелось соврать, что прямо сейчас и немедленно, было бы только куда… - Как раз просматриваю варианты, ищу что-то ближе к больнице. Раз уж отец все равно обо мне в курсе, без разницы, где жить. - Без разницы, значит? Ты серьезно?! – внезапно взорвался Антипов, молниеносно разворачиваясь ко мне, и я от неожиданности отступила назад. – Сбегаешь? Сейчас? - Не хочу тебя больше обременять, - тихо призналась я, втайне наслаждаясь его злостью и растерянностью, сквозившей во взгляде. – И подставлять тоже… Сомневаюсь, что Пахомову нравится то, что я у тебя живу, и он обязательно придумает что-нибудь этакое, что потом придется разгребать. А еще я хочу тебя, Антипов, и боюсь своих желаний. - Я уже говорил тебе и снова повторю, что меня это не беспокоит, - Антон угрожающе поднялся с места и направился в мою сторону. – Но если ты вдруг струсила и сбегаешь, что ж, вали, не смею задерживать, - и он прошел мимо, будто нарочно задев меня плечом. Я резко выдохнула через нос. Антону удалось выбесить меня так, что все мысли тут же выветрились из головы, и осталась лишь одна мрачная решимость. Вот, значит как, да? Вали, никто не держит? Ну так сейчас возьму и уйду в закат, неважно куда, лишь бы подальше отсюда! Я сама не поняла, как так получилось, и как мы довели друг друга до настоящей ссоры. Снова. Совсем как тогда, когда поругались из-за Щукина. Вероятно, сказывалось напряжение, в котором мы оба пребывали вот уже несколько дней. Я опять чувствовала, будто стою на вулкане, который может в любую секунду рвануть, и от ощущения этой опасности я испытывала не столько досаду, сколько странное щекочущее удовольствие. Наверное, это какой-то особенный тип извращения, но рядом с Антиповым мне был доступен такой спектр эмоций, о котором я раньше, кажется, и не подозревала, и это вставляло не хуже дозы адреналина. И что теперь делать? Это не жизнь, это какое-то уравнение с тремя неизвестными, а я никогда не хватала звезд в математике... Я достала из шкафа свою сумку и принялась сгребать все в одну беспорядочную кучу. Тетради, книжки, карандаши летели в чемодан, как попало, но мне было наплевать: руки дрожали от нетерпения и азарта. Хватит с меня всех этих игр и недомолвок, вот возьму и уйду, и хрен ты меня остановишь… Антипов влетел в комнату без стука и остановился, как вкопанный. - И что это ты делаешь? – от его вкрадчивого голоса волоски на затылке поднялись дыбом. - Сваливаю, разве непонятно? – с каким-то сдавленным смешком произнесла я, точным броском отправляя в чемодан любимый свитер. – Ноги моей больше не будет в этом доме! - Вот как, - у Антипова глаза – бешеные, сверкнули огнем. – Пахомова, ну почему ты такая дура-а?! - И это говоришь мне ты? - я определенно не могла находиться с ним в одной комнате. Бросив сборы, я направилась к выходу, но Антон железной хваткой сжал мое запястье и развернул к себе. - Отпусти! – выпалила я, стараясь вырваться и освободить себе место для ответного маневра, но не успела и пикнуть, как оказалась прижатой к стене всем весом его тела. - Антипов, даже не думай, - прошипела я, на этот раз испугавшись по-настоящему. Казалось, каждый нерв превратился в натянутую струну: тронешь – зазвенит. - Пахомова, я тебя никуда не отпущу, ясно это тебе?! – сквозь зубы выдохнул он, и в темных глазах полыхнул огонь. И тут бы всему конец и моя полная капитуляция, но в этот момент в кармане пиликнул телефон таким знакомым сигналом оповещения, и я схватилась за него, как за соломинку. - Подожди, - прошептала, извлекая мобильный на свет и открывая почту, а потом подняла на Антона совершенно ошалевший взгляд. - Что? – нетерпеливо спросил он, все же отступая и давая такую необходимую мне свободу. - Мне работу предлагают, - пробормотала я, отлепляясь от стены и усаживаясь на кровать. – На собеседование приглашают. - У тебя ведь уже есть работа, - не понял Антон и плюхнулся рядом, заглядывая мне в телефон. Его дыхание все еще было тяжелым и рваным, но это не помешало ему прочесть: – Издательский дом «Июль» приглашает на вакансию… иллюстратор? - Им понравились мои рисунки на стоках, - объяснила я, приходя в себя и бегло читая письмо. – Они собираются выпускать в печать книгу сказок современного детского автора и предлагают мне сотрудничество… Антипов, ты представляешь? Без всякого конкурса! Они приглашают побеседовать, познакомиться и обсудить детали. - И когда ты собираешься этим заниматься? – скептически поинтересовался он, складывая руки на груди. – У тебя и так дел невпроворот, а сейчас еще и переезд… - кивнул он на раскрытый чемодан. - Уже подумала, где будешь рисовать? Я укоризненно на него взглянула. Чего это он? У меня тут такое дело намечается, а он пристал со своим переездом… - Значит так, Пахомова, - Антипов устало потер лоб ладонью. – У меня завтра начинается серия выездных игр, это недели на две-три. Пожалуйста, останься здесь, присмотри за квартирой, а? Пуха опять же кормить надо… А если не передумаешь, то съедешь позже, а пока можешь спокойно искать жилье и рисовать в свое удовольствие. Надо же, какая похвальная практичность. А пару минут назад говорил, что не отпустит. На том и порешили. Ссора сама по себе сошла на нет. Поорав друг на друга и выпустив пар, разошлись по своим делам, вспомнив, что мы, вообще-то, взрослые ответственные люди, а не подростки в пубертате. Антон ушел собирать вещи, а я, напротив, разбирать свой многострадальный чемодан. Попытка к бегству не удалась, но у меня еще было время подумать. *** Дни тянулись невероятно медленно, хоть и были забиты делами под завязку. В академии – новые предметы, середина курса по сестринскому делу, в больнице – смены по-прежнему с Крагиным и с его сальными шуточками, к которым я уже начала привыкать. Сходила на собеседование в издательство, где после недолгой беседы мы с редактором вполне остались довольны друг другом. Ему и правда понравились мои рисунки, и он попросил меня прочитать книгу и набросать что-то в подобном стиле, отправив на согласование, а потом уже заняться полноценными иллюстрациями. Обсудили детали и будущий гонорар. Сумма, конечно, будет выплачена единоразово и не включит в себя проценты с продаж, но зато приятно пополнит мой банковский счет, на который я понемногу откладывала ежемесячно, и позволит снять не просто захудалую комнату, но вполне себе нормальную однушку на несколько месяцев. Квартира Антипова без самого Антипова выглядела пусто и одиноко, и, если бы в прихожей меня не встречал Пух, привычно лежа на спинке и задрав кверху все четыре лапки в ожидании, когда я разуюсь и почешу ему пузико, было бы совсем грустно. Не с кем было поделиться проблемами прошедшего дня, посмеяться или посмотреть фильм. Блин, даже поругаться нормально было не с кем. Кот, в отличие от своего хозяина, во всем со мной соглашался и даже ухмыляться так саркастично не умел… А эта ухмылка на пухлых губах, как нарочно, не выходила у меня из головы. Да что там, Антипов поселился в моих мыслях, как я – в его комнате, и в ближайшее время покидать эту обитель точно не собирался. Однажды, под предлогом проверить, как у нас дела, явилась Юлия. Мать хоккеиста и жена тренера команды, конечно, не могла не знать о выездных играх, поэтому предлог был так себе. Скорее всего, она пришла убедиться, что я не разнесла квартиру Антона в его отсутствие, ну и Пуха повидать, конечно. А еще она принесла корм. Кошачий, разумеется. Она поставила его в прихожей, а я извинилась за свой внешний вид, поскольку открыла ей в своем рабочем фартуке, который обычно надевала, когда рисовала, и ушла в комнату, чтобы переодеться. Когда же я вернулась, то обнаружила Юлию Борисовну на кухне, где она втихаря загружала холодильник банками с разносолами. Я удивилась и хотела было сказать, что мы не голодаем, но вовремя спохватилась, что она, вообще-то, старалась для Антона, так что просто напоила ее чаем с печеньем и развлекла вежливой беседой. Как-то само собой разговор зашел о моем маленьком хобби, и Макеева попросила посмотреть мои рисунки, а потом, чему-то очень обрадовавшись, пообещала, что вскоре зайдет снова. Через несколько дней она, и правда, вернулась, но на этот раз не одна, а с Пашкой. Рассказала, что они с Сергеем уже подали документы в суд на усыновление, и скоро должно было состояться заседание, а пока мальчугана по-прежнему отпускали гулять лишь на несколько часов. Пашка любил рисовать, и Юле в голову пришла замечательная идея познакомить его с моим творчеством. Пашка, едва меня увидев, тут же подбежал обниматься, чем растрогал меня до слез, и я была очень рада провести с ним время. Мы долго рассматривали краски, смешивали цвета и даже изобразили на холсте осенний пейзаж. Когда ребенок увлекся так, что ему уже не нужна была компания, мы с Юлей отошли в сторонку и просто наблюдали за ним. - Он замечательный, - сказала я. - Да, - тепло улыбнулась женщина. – Жду не дождусь, когда он уже переедет к нам насовсем. Дети – это счастье. Я кивнула, соглашаясь с ней, наблюдая, как Пашка большими оранжевыми пятнами рисует на холсте опавшие листья. На душе царило умиротворение, и я вздрогнула, когда Юлия задала неожиданный вопрос. - София, а ты совсем не общаешься со своими родителями? Понимаю, у тебя сложные отношения с отцом, а мама? Давно вы с ней не виделись? - Полгода, - с ужасом осознала я. С того самого дня, как я ушла из дома с компроматом на Пахомова. Юля покачала головой: - Я бы на ее месте уже с ума сошла от волнения. Эти слова горечью отозвались во мне. Макеева была права. Я и сама не раз думала о том же, но отчего-то боялась встречи с мамой и сознательно ее откладывала. Когда они ушли, забрав на память разрисованный холст, я села на кровать, обняла подушку и задумалась. Мамочка, мама… В последний раз я говорила с ней по телефону в начале июня, а сейчас уже октябрь. Я так хотела ее увидеть, но меня придавливало огромное чувство вины и страх, что она уже не та, какой я ее знаю. Мне казалось, что если я увижу ее подавленной, а взгляд – потухшим, я не смогу не вернуться домой, и эта мысль была мне невыносима. Но я все же собралась с духом и отправила смс на номер, по которому созванивалась с мамой летом, не зная, отслеживает ли его сейчас Пахомов. Но это уже не имело значения. Ответ прилетел минут через пятнадцать, когда я уже почти перестала его ждать. Мама предлагала встретиться в самом неожиданном месте – в известном кафе в центре города, что очевидно означало одно: игра в прятки подошла к концу. И вот, спустя полтора дня, я распахнула двери кафе, приложив все усилия для того, чтобы не оглядываться по сторонам. Никогда не думала, что буду так переживать перед встречей с мамой, но меня пробивала нервная дрожь, когда я шла к столику, за которым она сидела. Сидела спиной к входу, помешивая ложечкой латте в высоком стакане, и я сбилась с шага, сразу поняв: что-то случилось. Неуловимо изменилась поза, разворот плеч, - мама держалась как всегда уверенно, но уже не так. - Привет, мам, - тихо сказала я, обнимая ее, чтобы не смотреть в глаза. – Как же я соскучилась! - Я тоже, Софушка, я тоже, - мамин голос звучал приглушенно, ее руки обхватили меня, прижали к себе крепко-крепко, и мы долго стояли так, не решаясь разомкнуть объятия. На мои глаза набежали слезы, и я поспешно смахнула их, надеясь, что мама не заметит. - Как ты? – я заняла место напротив, теперь уже открыто посмотрев на маму. Она вроде бы выглядела, как прежде, и знающие ее люди вряд ли бы что-то заметили, но я видела, что она лишилась того ослепительного лоска светской львицы, который прежде всегда отличал ее от других. Теперь передо мной сидела обычная, чуть усталая женщина с неуверенной улыбкой. Только ее взгляд, как всегда, был живым и умным, она смотрела на меня открыто, с интересом в светлых глазах, и это немного успокаивало. - Как ты живешь, Софи? – спросила мама, придвинувшись ближе к столу. - У меня все хорошо, - чуть улыбнулась я. – Живу интересно, много работаю. А где и с кем, думаю, тебе уже известно. Она кивнула, подтверждая мою догадку. Я нахмурилась. - А что отец? – не могла не спросить, хотя о нем сейчас хотелось говорить меньше всего, а если уж быть совсем честной, то вообще не хотелось. - Он переживает. Вернее, места себе не находит, - вздохнула мама. – Он очень изменился за последнее время… - Кто изменился? – недоверчиво фыркнула я. – Пахомов? - Да. Он стал... - мама сделала паузу, опуская глаза на заботливо принесенное официантом меню, полистала страницы, будто обдумывая, что сказать. – Он хочет вернуть свою семью. - И ты ему веришь? - Я это вижу, Софи. Мама прямо посмотрела мне в глаза, и я поняла, что она говорит искренне, и это открытие совершенно потрясло меня. - Мам, ты знаешь его лучше всех, как ты можешь ему верить? Или он прополоскал тебе мозги? - София! – неожиданно резко одернула она. – Прекрати. Да, я знаю его лучше всех, и поэтому полностью уверена в том, что говорю. И я прошу тебя: помирись с ним, пожалуйста. - Что? – вскипела я. – Да никогда! Я вообще не знаю, что должно произойти, чтобы я вернулась домой… - Никто не пытается вернуть тебя домой. Ты умница, и самостоятельная жизнь пошла тебе только на пользу, - даже он это признает. Можешь жить где хочешь и как хочешь, но позволь нам заботиться о тебе, хотя бы немного, он нуждается в этом, нуждается в твоем прощении. Он ищет доступные ему пути, а я не хочу, чтобы он снова наделал глупостей. Пожалуйста, пойди навстречу, Софи, вернись в семью. Я сидела, как оглушенная, не желая верить в то, что действительно это слышу. Мама, которая встала на мою защиту, когда я уходила из дома, которая помогла мне найти доказательства подлога, теперь просила за него? Могло ли быть правдой то, что она сейчас говорила? - Что он сделал, когда узнал, что мы нашли документы? Про ключ было известно только тебе. Мама вздрогнула от этого вопроса, на миг ее взгляд остекленел, а потом она словно стряхнула оцепенение и медленно проговорила: - Он был в ярости. Кричал. Разворотил весь кабинет. Потом уехал на несколько дней, а вернувшись, просил прощения. Тех пор все изменилось. Да, все действительно изменилось. И мама говорила мне не всю правду, было что-то еще. Тех двух секунд, на которые она пришла в замешательство, мне хватило, чтобы это понять. Чувство вины вернулось, впилось в кожу тысячей игл, заставив меня поежиться. Ни за что больше не выпущу маму из виду, даже если для этого мне придется иметь дело с отцом. Но помириться с ним – никогда. От мамы не укрылось выражение моего лица, и она мягко улыбнулась. - Софи, теперь это все в прошлом. Получив комбинат на законных основаниях, твой отец успокоился, и теперь он хочет просто быть рядом со своей семьей. Пожалуйста, поверь мне. - Я подумаю о твоих словах, - пообещала я, просто чтобы ее не тревожить. - Хорошо, - мама допила кофе. – У тебя скоро день рождения, решила, как будешь отмечать? - Нет, - растерялась я от ее вопроса. – Я не думала об этом. Наверное, просто куплю торт, вечером попьем чай с Антоном. Хотела пойти на концерт. Но совсем забыла купить билет, а теперь уже все разобрали… - Роман приезжает? Я видела афиши и сразу подумала о тебе. - Ну теперь уж как-нибудь в следующий раз, - развела я руками. - А что бы ты хотела получить в подарок? - Ничего, мам. Мне, правда, ничего не нужно. Единственное, чего хочется – это спокойствия, а все остальное у меня есть. - И все же, ты очень изменилась, - заключила мама, разглядывая меня с некоторым любопытством. Дальше разговор зашел о работе. Маме все было интересно, она в подробностях расспрашивала меня о больнице, о людях, с которыми я работаю, и очень удивилась, услышав мое заявление о том, что, оказывается, профессия врача – не только самая благородная, но и самая высокомерная из всех возможных. По крайней мере, многие из тех, с кем мне приходилось иметь дело, это подтверждали. Потом говорили об Антоне. Немного, вскользь, и я видела огонек любопытства в маминых глазах. Наверное, она догадалась, что между нами все не просто, но спрашивать не стала. Мы обнялись на прощание, договорившись встретиться снова. Я с облегчением выдохнула, поняв, что теперь нам ничто, вернее, никто не мешает видеться столько, сколько угодно, но легкая тревога все же не покидала меня. Мама обмолвилась, что отец ищет пути примирения, а если он действует в своем привычном стиле, то может наделать глупостей, а это значит, что расслабляться нельзя ни на минуту.