Игра стоит свеч

Утро в доме небезызвестного в Подольске бизнесмена, Ильи Романовича Пахомова, началось со скандала. Все дело было в том, что вернувшийся накануне с затянувшихся, неприятных и окончившихся неудачей деловых переговоров, глава семьи наткнулся в коридоре на неразобранные чемоданы, а позже обнаружил мирно почивавшую в родительском доме дочь. В другое время он, скорее всего, обрадовался бы приезду единственного и ненаглядного чада, вот только сейчас дочурке надлежало быть в Москве и грызть гранит науки, ибо второй семестр у студентов-экономистов был в самом разгаре и приближалась летняя сессия. Недоумевая, Илья Романович уже готов был разбудить дочь, но поскольку несостоявшиеся партнеры изрядно измотали его, он поддался на уговоры жены и решил подождать до утра. А ни свет ни заря зазвонил телефон, и подчеркнуто-вежливый голос замдекана факультета проинформировал отца о том, что София Ильинична Пахомова отчислена с первого курса университета за «неподобающее поведение с неприятными последствиями». И вот тут-то Илья Романович разозлился по-настоящему. — Какого черта, скажи мне, ты вытворяешь? — орал он в своем кабинете, упираясь кулаками в столешницу. — Почему мне звонят и сообщают о твоем отчислении? Неужели нельзя было раньше сказать, что у тебя проблемы? София сидела напротив, почти утонув в массивном кожаном кресле и закинув ноги на подлокотник. Вид у нее при этом был безразличный, даже скучающий, что раздражало Пахомова еще больше. Дождавшись, пока поток ругани прекратится, девушка повернулась к отцу, зевнула и только потом ответила: — Я давно говорила, что экономика — это не мое. — Да какая разница: твое, не твое? — еще больше разъярился Илья Романович. — С чего тебе знать, что для тебя лучше? К тому же ты в курсе, сколько сил мне пришлось вложить, чтобы ты отучилась в самом лучшем лицее, а потом поступила в университет! Я для тебя ничего не жалел! Так какого лешего ты натворила, что тебя оттуда вышвырнули? О чем говорил замдекана? София лениво потянулась в кресле, села уже нормально, смерила отца внимательным взглядом, прикидывая, стоит ли говорить правду. Маленькие глазки Ильи Романовича впивались в нее, будто две раскаленных иглы. — Ты вправду уже ничего не сможешь сделать, пап. Обратно меня точно не примут, да я и сама не вернусь, — она вздохнула. — В общем… у меня был роман с преподавателем, который, к тому же был женат на деканше другого факультета… По мере того, как она говорила, белесые брови отца поднимались все выше, а лицо все больше вытягивалось. — Короче говоря, она все узнала, пришла к руководству моего факультета, нажаловалась им, а потом еще ректору, ну, меня и выперли. Полагаю, без шанса на восстановление. — Что?! — Пахомов стал хватать воздух ртом, будто бы задыхался. София едва сдержала улыбку: так отец напоминал выброшенную из воды рыбу. Если добавить к этому образу еще и выпученные от гнева глаза, сходство становилось поразительным. — Это правда? Да как ты… как… — Как посмела? — подсказала дочь. Ярость, в которую привела родителя ее выходка, не особо на нее действовала. Конечно, в такие минуты он был страшен, но только не для нее. Что он, в самом деле, ей сделает? Отправит обратно? Посадит под домашний арест? Выпорет? Ну, это уже вообще из разряда фантастики! Слишком уж любит ее папочка, а потому ничего ей не грозит. Зная это, она спокойно продолжила: — Да просто… мне было скучно. Говорю же, экономика — это не мое. А он ухаживал красиво, — она неопределенно помахала рукой в воздухе. — Но ты не подумай, пап, ничего такого, все в рамках приличия. Ну, а дальше ты знаешь. В дверях раздалось сдавленное оханье: мать Софии подошла недавно, но услышала, похоже, уже достаточно. Илья Романович, у которого не было больше слов (вернее, были, но исключительно нецензурные), потер рукой вспотевший лоб и отошел к окну. — Софиюшка, ну нельзя же так! Ты же отца до инфаркта доведешь! — обеспокоенно запричитала его жена, подходя к дочери. — Ну что же это такое? Ведь он так старался, чтобы ты поступила в университет, столько сил приложил… — Столько денег угрохал… — добавил от окна пришедший в себя Илья Романович. — Вот-вот, — подтвердила Элла Александровна, с укоризной глядя на непутевое чадо. — Просто в голове не укладывается. Ты же окончила самую лучшую школу, тебе бы только учиться и учиться… София только закатила глаза, всем своим видом показывая, что ей нет дела до родительских нравоучений. — Как зовут этого твоего преподавателя? — хмуро спросил Илья Романович. — Я хочу познакомиться с этим любителем молоденьких девушек. — Глаза бизнесмена нехорошо блеснули. — Не надо, — вдруг испугалась дочь, моментально вжимаясь в высокую спинку кресла. — Не нужно папочка, пожалуйста! — Если ей самой действительно ничего не грозило, то чужому человеку точно не поздоровится. Уж если захочет Пахомов кого-то закопать, то ни перед чем не остановится, и хорошо, если неудавшегося любовника просто попрут с работы, а ведь может вообще инвалидом остаться, методы у отца жесткие, еще лихими девяностыми проверенные. — Ему и так досталось, его уволили. Я сама во всем виновата, сама дала ему повод, он ничего плохого не сделал! — Но я не могу так просто это оставить! — Пожалуйста! — почти умоляла дочь, и Пахомов опять разозлился. Надо же! Заступается за какого-то ублюдка, который ей чуть жизнь не сломал! Будущую карьеру уж точно! Любит его, что ли? — Прошу тебя, не нужно ничего делать. — Ладно, — раздраженно махнул он рукой, подумав о том, что надо бы при случае узнать, что же именно произошло. — Что ты сейчас собираешься делать? София, решив, что он сдался, тут же успокоилась. — В универ я не вернусь, это точно. В Москву тоже, она мне осточертела за все это время, что я училась в лицее. Лучше поживу с вами, мы ведь так мало времени проводим вместе, я страшно соскучилась. — Тут она была права, он тоже по ней скучал. — Летом сдам вступительные в медицинскую академию. — Опять ты о своем, — уже успокаиваясь, проворчал Илья Романович. — Ну на кой-тебе сдался этот медицинский? — Ну как же? — В глазах дочери появился знакомый блеск, который он наблюдал каждый раз, когда она говорила о медицине. — Ты сам подумай, пап: если я стану хорошим хирургом… Вернее, когда я стану первоклассным хирургом, я смогу заняться частной практикой, а при твоем содействии, — тут она заговорщицки понизила голос, — и при должном подходе… Можно будет открыть клинику, не уступающую лучшим зарубежным. Представь, какой поток пациентов устремится в наш скромный город, и подумай, как это будет выгодно. — Хм… — Доводы дочери были вполне резонными, и Илья Романович только диву давался, думая, как изменилась София. Нрав у нее, конечно, стал крутой, но и амбиции возросли. А в том, что она умна, он никогда не сомневался. Подумаешь, не поступила на бюджетный, ну так и конкурс был — ого-го. Он окончательно успокоился, думая о том, что по характеру София все больше становится похожей на него. А вот внешне — на мать, и слава богу. За последние несколько месяцев, что он не видел дочь, она постройнела, став как будто даже немного выше, каштановые волосы, отливающие рыжиной, отросли и мягкими волнами опускались на плечи. А глаза… глаза хоть и были прежними, большими, как у матери, темно-карими, из них исчезло то мечтательное выражение, которое всегда его раздражало, и появилось что-то неуловимо-новое, что-то, что он еще еще не мог разгадать. — И, пап, если хочешь, — с внезапным выражением преданности взглянула на него София, — можешь обучать меня сам всему, что знаешь. Хоть у меня и не сложилось с теорией, так может с практикой больше повезет? Илья Романович вздохнул, чувствуя, как растворяются остатки гнева, и улыбнулся. Этот, последний, довод Софии стал решающим. Он давно мечтал посвятить ее в свои дела, а позже и передать бизнес, для того и старался дать ей лучшее образование. — Что ж, на том и порешим, — сказал он, глядя на дочь с нескрываемым одобрением. На этой ноте конфликт был исчерпан, и Пахомов совершенно успокоился, от окна снисходительно наблюдая за тем, как хлопочет его жена возле непутевой дочери.