Только не сорваться, только улыбаться!

Я распотрошила птицу и пожарила ее большими ломтями. Вечером придет Сэй. Или нет? Не важно. Кладу себе на тарелку пару кусков и щедро даю оценку своей стряпне — «сносно». Солнце уже медленно заваливается красным шаром за лес, а дождь так и не шел. Выглядываю в окно и замечаю в противоположном Пита. Он, положив голову на руки, любуется закатом. — Оранжевый. — говорит он. — Как парик у Эффи? — усмехаюсь я. — Нет, более нежный оттенок. Как закатное небо, — мечтательно говорит Пит. — Мой любимый цвет зеленый. У Пита — оранжевый, — шепчу я. Приятные воспоминания. Их так мало, и они так туманны. Я улыбаюсь. Мне самой начинает нравиться оранжевый цвет. Он успокаивает. Не замечаю, как сама зависаю, глядя на оранжевое небо. — Эй, ребята! Из окон не выпадите! — орет снизу знакомый голос. Хэймитч. Мы видимо, синхронно с Питом опускаем головы, и наш ментор захлебывается в смехе. Потом смотрим, друг на друга, и опять на ментора, который уже уселся на землю. Мне невероятно хочется расхохотаться! И я не отказываю себе в этом редком удовольствие. С удивление замечая, что напарник поступает так же. Вскоре, к нашим домам подходит Сэй, с большой сумкой. Она подходит к Хэймитчу, в стремлении его поднять. — Ладно, — сдается она после нескольких попыток. — Как закончите, приходите все на ужин, — и после этой реплики направляется к моему дому. Стоп. Что? Ужин? Все вместе? С Хэймитчем и Питом? А она отчаянная! Окно напротив закрывается, и Пит пропадает из моего поля зрения. Зато я вижу, сколько усилий Хэймитчу стоило подняться по моему крыльцу. Сама ныряю в комнату, прикрыв шторы. Сэй уже прошла на кухню и деловито разворачивает баночки с едой.  — Ты что-то готовила? — изумляется она. — Да, так. Пожарила индюшку, — отмахиваюсь я. Сэй подошла к сковороде и отрезав маленький кусочек, положила его в рот. — Это даже съедобно! — замечает она, и переложив все мясо на тарелку, ставит ее на стол. Я довольно усмехаюсь. Я и готовка — несовместимы. В прихожей хлопает дверь, и оживленно болтая, появляются красный от смеха Хэймитч и сонный Пит. — Ну, здравствуй, солнышко! — объявляет громко Хэймитч. Я скептически приподнимаю одну бровь и возвращаюсь на кухню к Сэй, пока мои гости раздеваются. Женщина уже разложила кучу еды на столе. Я присаживаюсь на привычное место. А Сэй все суетится вокруг стола, периодически выражая недовольство. Вскоре к нам присоединяются мои гости — соседи. И мы начинаем ужинать. Иногда Сэй с Хэймитчем перебрасываются бытовыми фразами. На тему восстановления дистрикта или о том, что суп превосходный. Наш ментор даже умудрился слопать пару кусков моего творения. И ему не стало плохо! Ставлю себе маленький плюс, за то, что я никого не убила. Звучит жутко. Мы с Питом молчим, лишь иногда встречаясь глазами. Взрослые лишь хихикают, видя наше сконфуженное поведение. — Ну, мне, пожалуй, пора! — резюмирует Хэймитч, отодвигая пустую тарелку. — Это же надо! Я почти месяц не пил из-за вас, ребята! — вдруг добавляет он. — Как же ты выжил? — вдруг, как по команде говорим мы с Питом и тут удивленно пялимся друг на друга, а я боюсь засмеяться в очередной раз за сегодня. Сэй прыскает в кулак, а ментор отмахивается от нас как от назойливых мух. — Учти, напьешься, так что тебя придется будить водой — вызову Эффи! — угрожаю я. Наша милая сопровождающая. Нужно написать ей. Плюс к делам на завтра. Ментор наигранно пугается, но я вижу, что он и сам уже скучает по госпоже «Сегодня важный преважный день» и мисс «Манеры». Пит опять усмехается, а Сэй принимается за мытье посуды. Когда за Хэймитчем закрывается дверь, я иду на диван в гостиную. Нужно посмотреть новости. А то вдруг случилось еще что-то важное, а я три недели буду не в курсе! Мой напарник следует следом. Мы усаживаемся перед большим экраном, и я включаю его. Тут же появляется герб Панема, а следом мордашка Цезаря. Я пытаюсь вдуматься в его слова, хотя сама понимаю, что это бессмысленно. — Китнисс, — от того как он произносит мое имя мурашки бегут по коже. — Да? — отзываюсь я, стараясь не отрываться от телевизора. — Ты боишься меня? — ну это, уже ни в какие ворота не лезет! Я резко разворачиваюсь. Ай! Кажется, спина щелкнула. — Я боюсь, — говорю я, наблюдая за его понурым видом. — Но не тебя, — продолжаю я. — Я боюсь ЗА тебя, — голубые глаза поднимаются, и я вижу, как из них выходит вся печаль. — Правда или ложь? — стара игра. Но она нам всем так кстати. — Правда, — не медля, говорю я. Улыбка — спасение. Мне было рано хоронить себя. Мне пора воскрешаться.