Так легко, легко...

А она снова идет знакомой дорогой. Как и вчера. И позавчера. И месяц назад. Дорогу до Больницы Святого Мунго Гермиона Грейнджер, казалось бы, выучила уже наизусть и могла дойти до нее из любой точки Лондона даже с завязанными глазами. Она всегда поднималась на пятый этаж по лестнице. Подходила к знакомой светловолосой медсестре в халате лимонного цвета и спрашивала, нет ли каких-нибудь улучшений, не вспомнил ли он что-то новое. Иногда медсестра говорила да, иногда – нет. Когда ответом служило «нет», Гермиона уверенным шагом заходила в его палату, раскладывала на тумбочке принесенные фрукты и ставила в вазу цветы. До самого вечера она просиживала перед его койкой, а он смотрел в потолок. Иногда говорил, называл ее имя. В такие моменты она брала его за руку и долгие часы сжимала его ладонь. Когда же ответ был утвердительным, и Драко действительно не был в беспамятстве, что случалось чаще, Гермиона долго медлила, стоя перед дверью его палаты в нерешительности и комкая в руках салфетку, потому что никогда нельзя было предугадать, что он вспомнил в этот раз. Малфой всегда был непредсказуем. Даже когда медсестра говорила, что он в хорошем настроении, он мог ни с того ни с сего начать злиться, метаться по палате, словно дикий зверь, и сыпать ругательствами. Она знала, что он не понимает, что делает. Он говорил все, что было у него на уме, и все, что приходило в голову. Он делился воспоминаниями, самыми дикими и абсурдными и такими, что у Гермионы щеки пылали. А Гермиона терпела. Все ради тех минут, когда он был… человеком. Она прекрасно помнила тот день, как однажды поздним вечером к ней на работу пришла врач из больницы Святого Мунго. Она без устали тараторила, говорила о ком-то, кому была нужна ее – Гермионы – помощь. Долго девушка не понимала, о ком идет речь, пока женщина не назвала ей имя - Драко Малфой. Она говорила, что он болен, что у него повреждена память. Неизлечимо. Навсегда. Гермиона не видела никакой разумной причины прихода целительницы к ней, пока та не сказала ей о том, что Малфой вспоминал о ней. Причем, довольно часто. Да, обрывками, никак несвязанными между собой обрывками, но вспоминал. Целительница умоляла Гермиону навестить его в больнице хотя бы раз. Так хотела его мать. Она надеялась, что это сможет помочь, что Драко станет легче. Вот только девушка не верила ни единому сказанному незнакомкой слову. Что за вздор! С чего бы Малфою вспоминать о ней? Он ведь терпеть ее не мог, так кристально-чисто ненавидел, что сводило зубы. Равно как ненавидела ее и его семейка. Все происходящее казалось очень глупой шуткой. Тогда Гермиона проигнорировала слова, сказанные целительницей, несмотря на все ее мольбы и уговоры. Но Грейнджер надолго их запомнила. Дома не ладилось. Она только переехала к Рону, они начали новую жизнь… счастливую. Наверное. По крайней мере, так было в самом начале. Ежедневный пророк трубил о предстоящей в скором времени помолвке, а Рита Скитер строчила недвусмысленные статьи на тему того, что Грейнджер ожидает ребенка. А потом… Задержки Рона на работе. Остывший ужин. Литры кофе и часы ее бесполезного ожидания на диване в гостиной. Они больше не разговаривали. Даже не встречались дома. Только на работе изредка пересекались в лифте и перекидывались парой формальных реплик. Совершенно чужие друг другу. В конце концов ситуация накалилась до предела. Дома произошел скандал. Гермиона собрала вещи и вернулась в свою крохотную магловскую квартиру. Ей было трудно дышать. Ключ в замке с трудом поворачивался. Она кинула чемоданы на пол. Упала на диван, зарывшись пальцами в волосы. Она устала, просто устала. И именно в этот дождливый вечер она вспомнила о визитке, оставленной целительницей. Так, на всякий случай. Порывшись в сумке, она извлекла ее дрожащими пальцами и поднесла к свету. Вы нужны ему, мисс Грейнджер. Если бы вы знали… если бы вы только слышали, как он говорит о вас… что он говорит… Она взяла отгул следующим утром. Ноги сами понесли ее к зданию больницы. Гермиона была сама не своя. Разум говорил, что она, возможно, совершает самую глупую вещь в своей жизни. Но тело не слушалось ее, и сердце отказывалось подчиняться здравомыслию. Гермиона не помнила, как дошла до его палаты. Ее рука замерла на дверной ручке в нерешительности. Она не могла войти. Не могла, не могла, не могла… Из-за закрытой двери доносились приглушенные голоса. Девушка прислушалась, однако слов разобрать не сумела. Затем послышался звук оглушительного удара и женский вскрик. - Мисс Грейнджер? Неужели! – послышался голос за спиной. Заледеневшая Гермиона обернулась. Целительница, та самая, которая приходила к ней в Министерство, застыла посреди коридора и смотрела на нее широко распахнутыми глазами. Женщина уронила на пол стопку свежевыстиранных полотенец, которые явно предназначались для пациентов, но даже не заметила этого. Дверь палаты распахнулась. В коридор вышла бледная, словно сама смерть, Нарцисса Малфой. Она не сразу заметила Гермиону. Прежде чем ее взгляд остановился на девушке, Гермиона успела заметить, что никогда еще ни у кого она не видела таких пустых, безжизненных глаз. Таких мертвых. Заметив Грейнджер, Нарцисса Малфой изменилась в лице. За секунду выражение ее глаз стало холодным и бесстрастным, губы вытянулись тонкой линией, подбородок оказался вздернутым. Женщина расправила плечи. - Какой… сюрприз, - произнесла она. Голос ее был такой же колючий, как и суровый декабрьский мороз. – Какую невероятную честь вы оказали мне своим приходом, мисс Грейнджер. В вас проснулась жалость? Гермиона не проронила ни слова. Молча зашла в палату. Она прекрасно осознавала, что прошло уже несколько месяцев, и мысленно надеялась на то, что ему не стало хуже, что он все еще вспоминает о ней. Что она способна помочь. Малфой неподвижно лежал на кровати. Его глаза были закрыты, челюсть напряжена. Светлые волосы были взъерошены и неаккуратно падали на лицо. Он похудел, этого не могла скрыть даже свободная больничная сорочка. - Что я могу сделать? - Просто… будьте рядом. И она была рядом. Была, есть и будет. Каждый Божий день. Все считали Гермиону сумасшедшей. Рон, цветы которого она нашла на пороге своей квартиры утром Того Дня, больше не появлялся. Он прекратил с ней общение, в Министерстве даже не смотрел в ее сторону. До нее пытались достучаться Гарри, Джинни, даже миссис Уизли. А у нее в голове все звучали слова, произнесенные Малфоем в один из дней. Ее пытали Круциатусом. А я… не мог ничего. Все, на что у меня было право – это завидовать Уизли и ненавидеть его, надрывающего глотку в подземелье. Я бы тоже хотел кричать и разрываться на части. Она никогда не знала и не узнала бы. Ее было так легко ненавидеть. Это было так легко, что можно было задохнуться. А еще было легко заставить ее саму поверить в то, что ее ненавидят. Так легко, легко, легко, легко, легко… Легко. Ей было легко разорвать все связи. Легко забыть обо всех. Легко расстаться с прежней жизнью. Она никогда в жизни не думала, что Малфой способен так говорить и чувствовать. Единственным «старым» человеком, оставшимся в ее жизни, оказалась Полумна. Она понимала Гермиону настолько, насколько сама Гермиона была в состоянии себя понять. Один раз она даже сходила с ней в Больницу Святого Мунго. Ей было просто найти общий язык с этим новым Малфоем. Он не узнал ее. Драко говорил обо всем на свете и ни о чем в то же самое время. В тот вечер он подарил Гермионе один из нарциссов, которые она принесла ему. На дворе был конец марта. Нарцисса растеряла весь свой холод. Пару раз она даже обедала с Гермионой в кафетерии больницы. Она рассказала о том, как Люциус ушел из семьи, не вынеся того, что его сын всю свою жизнь был влюблен в грязнокровку. Грейнджер на Святочном балу… Давай не будем об этом, Блейз?! Да, я видел ее с Крамом… я никогда… никогда, слышишь? Мне плевать на то, что он в ней нашел. Я ведь и сам… сам тоже… Так легко, легко, легко, легко… Его состояние ухудшалось. Целители ежечасно поили его зельями, настойками, шептали заклинания, но эффекта не было. Ничто не могло ему помочь. Гермиона была с ним во дворе больницы. Теплый ветерок увядающей весны мягко ласкал кожу. Они были на скамейке. Гермиона отщипывала кусочки сэндвича, Малфой отстраненно смотрел перед собой. Он отказывался есть. - Я не могу этого сделать. – Гермиона встрепенулась, услышав рассеянное бормотание Драко. - Дамблдор… Дамблдор говорит, что поможет. Он может? Может. Я не могу. Я… должен. Семья, должен. Давай, Малфой. Это же так легко… легко. Можно. Драко вытянул вперед руку, сжимая пальцы, словно держа волшебную палочку. - Драко. Все в порядке, слышишь? Это просто… воспоминание. Понимаешь? Их пальцы переплелись. Рука Малфоя была холодной. Гермиона впервые держала его за руку… вот так. Когда он тоже в ответ сжимал ее ладонь. - Тебе лучше уйти отсюда, Грейнджер… Она должна знать… Поймают. Они поймают. Его мысли путались. Он переставал нормально говорить, лишь бормотал на каком-то выдуманном языке, иногда повторяя всего одно слово. Легко, легко, легко… Что чувствуешь, когда приходишь в комнату к человеку, и понимаешь, что она пуста? Постель нарочито аккуратно заправлена, на тумбочке порядок и чистота. Что чувствуешь, когда понимаешь, что его не стало? Что? Так легко, легко…