Новое Завтра

Дни проходили очень быстро. Три дня для меня казались одним днем. Вот она — депрессия. Это даже не бессонные ночи в обнимку с подушкой и ливень из слез. Вся эта нудятина из мелодрам — брехня. Это крепкий сон, проснувшись после которого, ты осознаешь всю никчемность прожитой тобой жизни. Хочется все сломать, сесть в угол и выть до потери голоса. Хочется все поменять. Не обратить время вспять, а именно все поменять. Покрасить волосы в фиолетовый, уехать далеко-далеко, пойти в клуб и напиться, сменить имидж. И все эти желания пугают меня с каждым днем все больше и больше. Черт, я не впадала в депрессию уже много лет, и даже забыла это противное чувство душащего тебя горя. Часто появляется чувство отвращения к самому себе. Будто бы я слаба настолько, что мне проще убежать, чем оставаться и стойко принимать все проблемы. И как бы я не старалась, мне не убежать от того, что ненавидя мексиканские фильмы, который один лучше другого поясняют о сложных любовных отношениях какой-нибудь простушки и жгучего мачо, я сама являюсь главной героиней. Беднячка, которая хранит в своем кошельке два доллара, переехала в роскошный особняк крупного бизнесмена, а главное бедствие — холодный красавчик, жемчужина Элиты, не обращающий ни на кого внимания. Это все примитивно настолько, что аж плакать хочется. Кстати о слезах. Видимо все, что я могла выплакать, я выплакала на школьной крыше, так как хочется плакать безумно, но слезы не появляются. В этот момент мне действительно хочется взвыть раненым зверем. И что мы получаем из всей этой кучи дерьма? Я опозорена на всю школу. Меня презирает человек, которого я люблю. У меня депрессия. Мне жутко хочется уехать в другую страну, лишь бы не встречаться с этими проблемами. И в вот такой вот очередной день моей депрессии, когда я валялась на кровати, со включенным светильником и с книгой, которую я даже не читала, а просто тупо смотрела в пожелтевшие от времени страницы, в комнату вошел Иккинг. Хотя нет, если я употреблю к его действию такое аккуратное слово, то это будет высшей степенью идиотизма. Так как-то, что он сделал, ну никак нельзя назвать «вошел». Он ворвался в комнату, словно вихрь, чуть не снес с петель дверь, и чуть не оглушил меня этим отвратительно громким звуком. Я была поражена настолько, что в комнате был слышен лишь один звук — наше дыхание. Хэддок выглядел так, будто он вышел из джунглей. Взъерошенные волосы, горящие огнем глаза, скрюченная осанка, дикий взгляд из-под челки. Это все приводило меня в замешательство. Что Он тут забыл? Голову разрывали сотни мыслей. Начиная от той, что кто-то ему все выдал насчет моей в него влюбленности, либо у него с собой новая порция помоев для меня. Иккинг резко выпрямился, отчего его шелковистые волосы (которые очень хочется погладить) колыхнулись вместе с ним. Он прочистил горло и заговорил своим будничным тоном, чем ещё сильнее усилил мои подозрения: — Хофферсон, ты ничего не хотела бы мне рассказать? — усмехнулся зеленоглазый, и я почувствовала что-то нехорошее. Что-то очень нехорошее. — У меня к тебе никаких разговоров. Мы все выяснили неделю назад. — фыркнула я, приняв сидячее положение. — Что тебе от меня ещё надо? Его присутствие рядом, хитрый взгляд и ухмылка — все это напрягало меня и даже собственную комнату делала ужасно неуютным местом. Пусть Хэддок даже сказать ничего не успел, но весь его вид буквально-таки кричал: «Ты спалилась!». — Астрид, я все знаю. — выдохнул он, и все те эмоции, что я замечала в его взгляде до этого, испарились, оставив после себя лишь надежду и каплю отчаяния. Я не знаю, что конкретно он имел в виду. Что я не ненавижу его, что это я положила ему горчицу в чай на позапрошлой неделе, что я храню татушки из-под старой доброй Хуба Бубы под кроватью (и собираю их до сих пор). Но что-то внутри меня дрогнуло, и я сразу же поняла, о чем он. Я склонила голову вниз, поджав губы. В уголках глаз начали собираться слезы. И почему они появились только сейчас? Я скрывала это всеми своими силами, бегала от Иккинга, лишь бы не встречаться с ним взглядом, вытерпела все эти оскорбления в мой адрес, и все завершилось тем, что он узнал все то, что я так отчаянно скрывала, и говорил об этом так просто, что мне хотелось рвать на себе волосы. — Почему ты молчала? — спросил Иккинг, и я даже с опущенными глазами чувствовала, как сильно он буравит меня взглядом. Я отрывисто вздохнула. — Я… Я не могла рассказать… — сипло проговорила я, надеясь, что сейчас Иккинг отсюда выйдет. — Как ты узнал?.. Я наконец решилась взглянуть на Хэддока. Тот смотрел на меня весьма виноватым взглядом. Он достал из кармана какой-то листик, и я с ужасом осознала, что это страница из старого доброго дневника, которую я с невиданной яростью вырвала из дневника и с такой ненавистью выбросила вчера в мусорный бак… Моя голова опять склонилась, плечи задрожали, и губы сложились в одну тонкую линию. — Ну вот, теперь ты узнал. — я с трудом изогнула губы в кривой улыбке и посмотрела затравленным взглядом на Иккинга. — И что дальше? Хэддок, видимо растерялся. — Наверное, ты сейчас вытащишь из кармана диктофон, а потом при всей школе включишь эту запись, верно? — продолжала строить теории я, в то время как мои глаза нестерпимо жгло. Я отвернулась, не в силах смотреть ему в глаза. Если посмотрю, то сгорю со стыда. — Выйди из этой чертовой комнаты, идиот! — крикнула я, срывая голос. Стыдно. Было стыдно настолько, что мне хотелось зареветь в голос от несправедливости этой ситуации. Хотелось, чтобы это все было лишь пустым сновидением. Хотелось, чтобы это не начиналось. Чтобы я не знакомилась с Иккингом, чтобы я не падала в обрыв, чтобы он не спасал меня, чтобы я не прониклась к нему всеми этими теплыми до тошноты чувствами. Хотелось исчезнуть и никогда не рождаться — Ты тупая или притворяешься? — выдохнул Иккинг, обхватив моё лицо руками. Меня нагло притянули к себе и… поцеловали. Очень горячо и пылко. Хэддок мягко погладил мою щеку своей горячей ладонью. Колени подогнулись, и все, что я смогла сделать, это намертво вцепиться в него. Я даже не постыжусь употребить метафору «земля уходит из-под ног», как в этих сопливых книжонках, которые мама втайне хранит у себя в шкафу. Каша. Какая же у меня в голове каша. Будто через ухо засунули ложку и перемешали все в голове. Все вокруг кружилось с бешеной скоростью, а глаза закрылись сами по себе. Да черт возьми, казалось, что прошли дни с того момента, как он меня поцеловал. Причем все это было так сопливо и примитивно, что это действительно казалось несуществующей иллюзией, плодом моего воображения. И когда все это закончилось, я сделала глубокий вдох, будто бы всю жизнь находилась под водой, и уткнулась в плечо Иккинга, продолжая часто-часто дышать, схватившись за горевшие щеки руками. Хэддок, как истинный змей-искуситель, обвил мою талию своими наглыми, ползучими ручонками. Это было настолько неожиданно, что меня будто бы парализовало. И осознать произошедшее я смогла только спустя минуту. — Что… Ты… С-сделал…? — отойдя от шока, произнесла я, продолжая вглядываться в пустоту. — Ну, я сделал то, что должен был сделать любой полноценный, уважающий себя мужчина. — можно было почувствовать, как Иккинг улыбается. — Я вроде как, отыграл свою роль. Пригодились же эти книжки… — Знаешь, все прошло слишком быстро… Да. Все произошло быстро настолько, что мне казалось, будто я познакомилась с Иккингом только вчера. Может быть это и есть то чувство, когда герои мелодрам говорят друг другу «Время летит слишком быстро, когда я с тобой». — Ты думаешь, я собираюсь мучить и себя и тебя, пока придет момент? — с сарказмом предположил Иккинг. — И что будет теперь? — усмехнулась я. — Ты должна признаться мне в любви… — Погоди… Что?!