Салле

Салле. Мое имя Салле. Гибкие перепонки крыльев, блеснув, отразили закатное солнце в радужном рисунке и рассыпали по траве драгоценные искры. Она подняла руки и в немом удивлении воззрилась на них. Руки с тонкими пальцами и длинными прозрачными ногтями покрывала кожа цвета речной лилии; крылья, влажные и тяжелые, немного болели. Салле, морщась, их расправила. Теплые земные вихри окружили ее, и новорожденная глубоко вздохнула. Тело ее с закатным светом, с запахом наступающей ночи впитывало в себя приветствие мира, наливалось новой силой жизни. По жилам сотнями игл бежал ее животворящий огонь, и он расправлял мышцы, выгибал позвоночник и исторгал восторженный смех. Она потянулась, всем телом, как струнка, подставляя радужные крылья ветру. Каждый вдох отдавался легкой болью в груди, но даже эта боль радовала ее – как вестник того, что она снова принадлежит этому миру. И она благодарила его, и он с готовностью обнимал ее, как любимое дитя, и закат укрывал ее крыльями пурпурной птицы. С нею сливалась душа этого мира, и ветра, и заката, и темнеющего неба… Солнце уже почти коснулось горизонта, и последний рассеянный свет запутался у Салле в волосах золотыми искрами. Лес тихо шептался с ветерком и птицы переговаривались со сверчками. Над горизонтом парили пушистые облачка, обрамляя засыпающее солнце, и оно дарило им последние розовые лучи. Салле осторожно переступила с ноги на ногу. Ступни коснулись прохладной травы, усыпанной осколками скорлупы. Мир дышал тонким запахом воды и речных лилий, и Салле дышала этим миром. Небо становилось темнее и выше, но Салле не торопилась взлетать – крылья еще были влажными. И земля ласкова была к ней, трава нежно льнула к ногам гибкими стеблями, приветствуя и принимая небесное создание – Салле растворялась в мире, погружаясь в мерцающий восторг заката, в глубокое счастье бархатной ночи… «Салле…» Крылатая стремительно обернулась. Белые волосы взметнулись каскадом. Желтые глаза со зрачками-веретенами выделили темный облик зверя и изумленно расширились, Мать Сущего позволила заглянуть ему в душу. Черный волк с серыми подпалинами – это только одна из его личин, есть и другая, почти забытая… В зверином мире не нужен облик без шерсти и острых клыков. «Я ждал тебя». Он осторожно приблизился к ней и, разжав пасть, положил к ее ногам белую водяную лилию. Салле подняла цветок и вдохнула прохладный аромат. – Ты знаешь моё имя. Кто ты? – она чуть подалась назад, но в её словах не было страха. Только удивление. «Майро. Меня зовут Майро…» Оборотень с тоской заглянул ей в глаза. Майро. В груди что-то кольнуло, нарушая гармонию мира. Салле прикрыла глаза и поморщилась как от боли. – Ты знаешь моё имя. «Когда-то Боги открыли его мне». Странное чувство снова на один долгий миг сжало сердце. Теплый ветер донес до нее влажный запах леса. Салле смотрела ему в душу. В сердце оборотня боролись радость и боль. Он чего-то ждал и не мог дождаться. Он позволял ей видеть свое самое сокровенное знание, и Салле видела, что в его словах нет лжи. И было там что-то ещё, чему Салле не могла дать названия. Однако чувство это было ей так знакомо, что щемило в груди и перехватывало дыхание. Оборотень переступил мягкими лапами, и Салле поспешно отпрянула. «Боишься меня?» – Он остановился. – «Тебе больно лететь, ты будешь ждать рассвета». – Он не спрашивал. – «Иди ко мне». – Мне не страшно. Но от тебя пахнет волком. «Я рожден зверем, и останусь им после смерти». Майро сделал еще шаг, но она снова отстранилась. «Иди ко мне…» – Ты зверь, – крылья Салле вздрогнули. «А ты мой небесный дух, я не могу без тебя. Иди ко мне, дай мне прикоснуться к тебе… Я ждал тебя очень долго…» Очертания волка расплылись, и с земли поднялся человек, смуглый, с длинными черными волосами, которые он рывком откинул за спину. Ткань пространства еще мгновение колебалась и вздрагивала подобно глади воды, встревоженной упавшим камнем, однако быстро успокаивалась, открывая миру крепкое, поджарое и вполне человеческое тело. И только глаза остались волчьими. От него исходил жар – она чувствовала его очень явно: жар опалял ее, пугал и будил что-то темное, горячее и тяжелое, чему она сама не смогла дать имени. Крылатую тянуло к нему. Она пошевелила крыльями, и ей все еще было больно. Он прав, лететь ей пока нельзя, но рассвет высушит ее крылья. Салле шевельнула острыми ушками и заглянула ему в лицо. Красные искры полыхнули в волчьих глазах. – Побудь со мной до утра.… Ведь потом ты улетишь. – Оборотень впервые подал голос – глухой и хрипловатый, словно ему нечасто приходилось призывать знание человеческой речи. И не только голос – весь его темный облик дышал сумрачной лесной силой, влажной мглой. Он стоял, слегка сутулясь – волк редко призывал свою человеческую личину на этот свет, и стоять на двух ногах ему было трудно. Спутанные волосы падали ему на лицо нечесанными прядями – Ты знаешь? Майро кивнул. Она помолчала немного, склонив голову чуть набок и разглядывая его. С интересом. – Я знаю твоё имя, и я расскажу тебе эту тайну. Ты хочешь? – спросил он. – Я... хочу, – улыбнулась она, – Я пойду с тобой. Нетвердо и как будто пугливо она приблизилась к нему – он не двигался, но не сводил с нее взгляда. Он знал, что Крылатая не испытывает страха – чего бояться той, что рождена из самих основ мироздания? И только когда она сама дотронулась до его руки – как будто его коснулся лепесток ночного цветка – оборотень протянул руки и поднял ее невесомое тело. А потом он нес ее, бережно прижимая к себе и стараясь не трогать крыльев, и Салле обжигало его дыхание – горячее дыхание дикого зверя, и оглушало биение его сердца – сердца волка. И ее сердце тоже билось быстрее, и в теле разливался жар, но не тот, что дала жизненная сила. «Я рожден зверем». Да, он рожден зверем, и даже сама природа ничего не сможет изменить. Лес все больше поглощал их. Становилось темнее и прохладнее, чем там, на цветущем лугу. Салле сложила крылья, чтобы они не цеплялись за ветви деревьев. Листья шелестели, разными голосами доверяя ветру одним им ведомую тайну, и Салле казалось, что вот еще немного, и она тоже поймет их шепот. Голоса темных деревьев были странными и неприятными, они жаловались и плакали, роняя в прелую листву слезы, превращались иногда в тихий визгливый смех, иногда – в жалобный стон. Крылатая подавила желание помотать головой, избавляясь от наваждения. Это было невозможно. Нет никакого наваждения. Есть только правда. Ты слышишь дыхание и шепот мира – светлого ли, темного ли… или не слышишь. Но молчать он не будет никогда. Лес оживал – другой, ночной лес, темный, непонятный, страшный. Лесная тьма рождала звуки – беспорядочные, тревожные. Звуки коконом свивались вокруг Салле: чья-то чужая жажда крови звенела в них, разворачивая в груди зловонный цветок страха. Она вздрагивала и еще теснее прижималась к Майро. Это был не ее мир, не легкое и прозрачное царство небес – здесь царили темные звериные Боги и запах охоты, когда кто-то отдает свою жизнь, чтобы продолжить чью-то. В глубине леса было совсем темно и как-то тяжело-влажно, пахло прелой листвой – лесной подстилкой, папоротником и цветущей омелой. Днем сквозь густые заросли пробивались голубоватые нити солнечного света, робко и безнадежно пытаясь рассеять лесную мглу. Там – наверху – едва заметно качались верхушки деревьев, иногда открывая небо и гаснущие звезды, а внизу расстилались заросли папоротника, и даже бороды мха, что свисали с ветвей, были неподвижны. Седые волокна тумана ползли меж стволов, свиваясь в кольца, и застывали на миг словно затем, чтобы окинуть равнодушным взглядом тех, кто осмелился нарушить покой древнего леса. Вековые гиганты местами расступались, но не за тем, чтобы дать дорогу, а затем, чтобы еще раз напомнить жалким созданиям о той мрачно-черной густой и опасной мгле, что пронизывала лес насквозь. Майро шел почти бесшумно – ступать без единого звука могут лишь мохнатые лапы зверя – оттуда, куда он наступал, поднимался сладкий сырой запах травы и опавших листьев. Салле положила голову ему на грудь, и он даже вздрогнул от неожиданности. Белые волосы льняной пеленой обвили его шею, рассыпались по плечу и спине. Вскоре деревья расступились, и глазам Салле предстала картина, совсем не похожая на тот черный и страшный лес. Майро осторожно поставил ее на ноги, и Салле уже без страха пошла вперед, полная восторга и восхищения. Посреди поляны, со всех сторон окруженной деревьями, блестела зеркальная гладь круглого озера, и на поверхности его, среди отражающихся звезд и лунных бликов, качались дети Луны – водяные лилии. И здесь разносился по воздуху тот же свежий тайный аромат, что и там, где родилась Салле, тот же едва слышный запах звезд и ночи, пришедшей после жаркого дня. Водную гладь слегка волновал ветер, и озеро казалось круглым кусочком неба, спустившегося на землю. Пологий берег выстилал песок, мелкий и ласковый, он плавно спускался к воде и исчезал в ее темном бархате. – Я помню это место, – прошептала Салле, прижимаю руки к груди, словно ощущала там боль. Впрочем, в этот момент так оно и было. – Я уже была здесь. – Верно, – откликнулся Майро, – ты здесь была. Со мной. Салле резко обернулась к нему, белые волосы хлестнули воздух. Она схватила его за плечи. – Я помню! – она тихо засмеялась, уткнувшись в его грудь. Воспоминания не поразили ее, они мягко выплыли из глубин небытия, заполнив беспечную пустоту сознания яркими сполохами. На лице Майро отразилось невероятное облегчение, он крепче прижал ее к себе. – Родная моя… я мог только надеяться на это. Салле подняла голову и потянулась к нему, и долгий поцелуй воспламенил ночь. Ее губы были прохладны, как лепестки ночного цветка, она льнула к нему всем телом, трепеща в его руках. Его жар обжигал как пламя, и она тянулась к нему, как мотылек, опаляя не крылья, но сердце. – Останься... – прошептал он, вдыхая прохладный запах её волос. Он тонул в этой прохладе, задыхаясь и упиваясь небесной свежестью. Он добровольно привязал себя к ней, к светлому миру небес, чужому и чуждому, и уже не желал другого пути. Салле медленно покачала головой. – Ты не понимаешь, чего просишь. – Да, скорее всего, – сумрачно согласился Майро. – Я всего лишь зверь, который желает невозможного. – Всего лишь зверь не услышал бы имени Крылатой в шепоте Богов. А для того, кто слышал... Что есть невозможного? – Есть. Даже твоё имя не делает зверя равным Богам. – Майро... – она погладила его по щеке маленькой прохладной ладошкой. – К чему ты отравляешь этими мыслями наше недолгое счастье? Майро невесело смотрел ей в лицо. В темноте Салле видела, как мерцают его глаза, переливаясь разными оттенками полуночи. – Это невыносимо – видеть, что я чужой для тебя. Та единственная, к кому стремится мое сердце, смотрит холодными глазами небес... – Всего несколько мгновений. – Они убивают меня. Салле отвела глаза. Она не может помнить о нем всегда. И не всегда знает, хочет ли помнить. Она чувствовала его боль почти как свою, потому что эта боль теперь жила и в ее когда-то беспечальном сердце. Это было ново и странно, тяжело, но необходимо ей как воздух. – Завтра ты улетишь, – сказал он, и Салле не ответила, прекрасно понимая, что он прав. – И все начнется сначала. И я буду ждать, ждать, ждать… Я не могу без тебя. – Сейчас я с тобой. Оборотень обнимал ее, и прохлада небес в ее волосах причиняла ему нестерпимую боль. «Я рожден зверем». Зверем… Это небесное создание – его боль, его проклятие… его жизнь. И то невозможное, что он желал. Два мира переплелись тесно – светлый мир небес и солнца и другой, темный, где всходит смерть и проливается кровь ради чьей-то жизни. Тьма пугала Салле, она была чужда светлому простору, но Крылатая тянулась к ней – смерть притягивает как нечто неизбежное. Невыносимый жар обжигал ее, но Салле летела к нему, всегда и без раздумий, чтобы умирать в нем, возрождаться и снова умирать в темном пламени. И все повторялось до бесконечности – с первого дня и до этой самой ночи. Сейчас Салле помнила все – беспечальное создание, которому любовь дала эту тяжелую ношу – память…