the last

      Он — одинокий, неправильный, никому ненужный, «ошибка природы», — бескастовый сын сильнейших драконов. Одним словом — Иккинг*. И вот зачем, спрашивается, мама с папой так его назвали? Глупая дань не менее глупым традициям предков… Раньше Хэддок-младший терпеть не мог собственное имя, а сейчас — даже любил: это было единственное, что у него осталось от родителей. Брошенный на произвол судьбы, он цеплялся за малейшие отголоски-осколки прошлого, бережно хранил в памяти образы своей семьи: заботливой и мудрой матери и строгого, но не менее любящего отца.       Иккинг всегда был не таким, как все. Да, на острове Бёрк жили люди как всех существующих каст, так и «обычные», бескастовые, но он всё равно отличался от них: его родители были представителями преобладающей на острове касты — «драконьей», а значит, и их сын тоже должен был родиться драконом. Но нет… Иккинг был другим. Правда, раньше это чувствовалось не так явно: он был нужен хоть кому-то (родителям), был не столь одинок — имел друга, вернее, подругу, и даже чувствовал себя счастливым: он любит и любим, а что ещё нужно маленькому ребёнку? Но всё рухнуло в один день…

***

      Иккинг всегда плохо ладил со сверстниками — за одним лишь исключением, — ибо те его не очень-то жаловали: маленький, хиленький, бескастовые… Именно поэтому он частенько убегал в лес. Там ему становилось заметно легче, и — какой парадокс! — даже одиночество ощущалось не слишком явно.       Так было и в тот день: мальчик опять сбежал сюда, в неприветливую для остальных, но такую родную для самого щуплого мальчишки чащу. Соседский мальчуган, его одногодка, снова сделал Иккингу пакость: подсунул ему угря. Что же в этом такого? Дело в том, что все «драконы», кроме Тайфумерангов, избегали этих рыб, панически боясь подхватить угриную чуму, но ведь Хэддок-младший «драконом» и не был! Потому это было очередное напоминание-издёвка — совершенно неопасное для Иккинга (который не мог отравиться угрём при всём желании), однако до жути обидное.       «Но как же так? — спросите вы. — На этом острове ведь равенство каст, так почему того, у кого её нет, задирают?» Равенство равенством, а детям такие высокие понятия неведомы: они зачастую жестоки в своей непосредственности. Иногда ребёнку не понять, что главное — не статус или физическая сила человека (чем Иккинг как раз не мог похвастаться), а его поступки, душа. Сам Иккинг прекрасно знал об этом и потому ни на кого не держал зла, хоть ему и бывало очень больно — морально. Вот только в своём отношении к другим он был почти одинок.       Хэддок-младший вообще рос не в меру серьёзным для своего возраста, мыслил как-то по-взрослому, совсем не как пятилетний ребёнок: любил природу, понимал её важность и нужность, мог часами наблюдать за животными, птицами; более того, даже осознавал всю силу единства, особенно в столь тяжёлое для «драконов» время. Возможно, недетский склад ума в какой-то степени тоже стал одной из причин его отчуждённости.       Но это огорчало Иккинга не так сильно, как могло бы, и на то было две причин. Во-первых, ему очень повезло с родителями: его мать была очень доброй и понимающий женщиной, которая уделяла сыну много внимания, а отец, хоть и бывал частенько занят, но всегда мог помочь своему чаду мудрым советом; и относились они к нему не как к ничего не соображающему младенцу, а как к личности, пусть ещё юной и неопытной. Второй же причиной была единственная подруга Иккинга: милая, бойкая девчушка одного с ним возраста, которая совсем не чуралась его странностей.       Мама Иккинга, миссис Хэддок, занималась с детьми-«драконами», родители которых не принадлежали к данной касте либо не могли обучать детей по другим причинам, и помогала им контролировать драконьи способности. Она превосходно умела скрывать свою истинную сущность, поэтому и учила местных ребят хитростям маскировки. На одном из маминых «уроков» Иккинг и познакомился с ней. Ах, как же жаль, что имени в памяти не осталось…       Вообще, встретились они случайно: Иккинг предпочитал сбегать куда-то в лес на время занятий, чтоб не напороться на неприятелей. Но в тот раз он умудрился забыть мобильный — допотопный клавишный аппарат, пригодный лишь для входящих-исходящих звонков, — без которого гулять ему было нельзя: родители будут сильно волноваться, если позвонят сыну, а он не ответит! Да, пусть на небольшом острове и установилась идеальная криминогенная обстановка, то есть полное отсутствие преступлений серьёзнее, чем кража батончика из магазина, но. Это ведь родители! Вот и пришлось Иккингу возвращаться, а там она — голубоглазка с перламутровыми волосами… Таких чувств Иккинг никогда доселе не испытывал. Он не знал, почему эта девочка с ним заговорила — первой! — может, потому, что не знала об его репутаци, поскольку жила далековато, на другом конце острова, или ещё почему… Но факт оставался фактом: они сдружились. Частенько играли вместе, Иккинг любил пересказывать ей мамины истории, различные легенды о драконах, могучих крылатых ящерах, а она с восторгом, чрезвычайно приятным для Хэддока, слушала, и парнишка впервые был настолько рад общению с кем-то не из своей семьи.       Он знал, что сегодня, увы, с подругой увидеться не получится: занятия были отменены, так как мама вместе с отцом готовилась к поездке аж на материк для каких-то очень важных дел (Иккинг особо не вникал, знал лишь, что их не будет целых две недели), а пойти к девочке домой он не мог: не знал точного адреса, да и не решился бы так напрашиваться в гости. Поэтому парнишка был вынужден коротать этот день в одиночестве: мешать родителям мешать, путаясь под ногами, не хотелось, а играть больше было не с кем. Вот он и отправился, как всегда, в лес.       Здесь Иккинг наконец-то смог признаться себе, что та девчушка ему нра-вит-ся — себе, но не кому-либо ещё. Да вы что, он скорее себе язык откусит, нежели скажет об этом матери или, боже упаси, ей самой! Вдруг она не так поймёт и перестанет с ним дружить? Иккинг ведь и сам не понимал всей сути этой привязанности, по силе равной той, что он испытывал к родителям, но воспринимал её весьма серьёзно…       Внезапно откуда-то послышались грубые голоса, но определить, кому они принадлежали, Иккинг не смог: слишком далеко звучали. Неужели кто-то отправился на его поиски? Вряд ли, ещё даже не стемнело, решил парнишка, запрокинув голову и взглянув на светло-голубое небо. На всякий случай он перепроверил телефон — хотя тот трезвонил так, что распугивал всех птиц в радиусе полукилометра, — но никаких пропущенных, ожидаемо, не было. Говорившие чуть приблизились, и Иккинг с испугом осознал, что они ему совершенно не знакомы. Да что там, даже манера речи была какой-то чужой, слишком резкой. Парнишка знал на острове немало взрослых, если не по имени, то хотя бы в лицо и по голосу: он частенько заглядывал на работу к отцу, а ведь тот был начальником полиции, то есть главным человеком на острове, и любил брать сына на различные проверки! В душу начала закрадываться паника, но стоило Иккингу услышать цельные обрывки фраз, как его обуял настоящий ужас: «Прочешите весь лес хорошенько… Вдруг кому-то из тварей удастся сбежать». Затем до его ушей донёсся непонятный отдалённый шум и странные хлопки, будто кто-то разом запускал кучу петард.       Мать давно рассказывала Иккингу, что во всём «цивилизованном» мире «драконы» гонимы и презираемы. Маленький мальчик пока не мог осознать в полной мере, каково это, но догадывался, что приятного здесь явно было мало. И почему он вспомнил об этом именно сейчас?       Тем временем голоса приближались. «Увидите кого-то — сразу стреляйте на поражение, нет времени разбираться, кто «дракон», а кто…» — конца реплики Иккинг так и не услышал из-за грохота крови в ушах, но ему было совершенно ясно, что ничего хорошего она не сулила. Что значит «стрелять», сын полицейского, увы, прекрасно знал. Паника сковывала всё тело, но Иккинг нашёл в себе силы сдвинуться с места и бегом направился прочь, подальше от голосов — глубже в чащу, надеясь, что его не заметили… и не услышали его топот.       Будучи ужасно напуганным и уже порядком уставшим — или, быть может, тому виной слёзы в его глазах? — мальчишка не заметил корень очередного дерева, упал, споткнувшись о него, и покатился вниз по тропинке. Подняться на ноги не выходило, но Хэддок не чувствовал боли, только всепоглощающий страх.       Перевернувшись на спину — на большее у него не хватило сил, — и чувствуя всю безвыходность своего положения, он с мольбой уставился в небо. Парнишка прекрасно понимал, что рано или поздно его найдут: бежать он уже не мог, а прятаться здесь было почти негде: никаких тебе пещер, а так как крупных зверей на Бёрке никогда не водилось, то и подходящих по размеру нор тоже не нашлось бы. А что будет потом, когда найдут… Об этом думать совсем-совсем не хотелось: слишком уж было страшно.       Может, его отчаянный беззвучный зов и впрямь услышал кто-то на небесах, или же это было просто счастливой случайностью, но прямо возле Иккинга росло огромное дерево, которое и остановило его «поездку», а в нём зияло чёрное отверстие. Надежда придала Иккингу сил; он с трудом встал, опираясь о ствол этого же дерева, и пригляделся. Даже несмотря на усталость, зрение его не подвело: это было дупло, очень большое и наверняка старое, старше самого Иккинга, если не его родителей. Впервые Хэддок-младший был рад, что вышел таким тощим: будь он на пару килограмм тяжелее, не имел бы и шанса протиснуться внутрь, а так остаётся лишь залезть. Стресс, и правда, творил чудеса, ибо как иначе можно было бы объяснить то, что, не обладая никакой физической подготовой, мальчик смог-таки взобраться к дуплу? А ведь снизу и веток-то почти и не было, и ему пришлось цепляться за кору, раздирая пальцы в кровь, вот только на последнее он даже не обратил внимания. В этом деле щуплость Иккинга тоже сыграла не последнюю роль: забираясь наверх, он умудрился не сорваться с дерева под тяжестью своего веса.       Внутри дупла оказалось пусто, лишь валялись давнишние сучки и веточки — видимо, раньше здесь было чьё-то гнездо. Паренёк сжался в комочек и, игнорируя их покалывание и жуткое неудобство собственного положения, почти сразу отключился, изнемождённый и напуганный. Все переживания и испытания, разом навалившиеся на обычного пятилетнего ребёнка, просто выжали из него все соки, и сил оставаться в сознании у него уже не было — ни моральных, ни физических.       К счастью, Иккингу удалось остаться незамеченным: ни один из страшных незнакомцев и не заподозрил, что кто-то может притаиться в дупле старого дерева.

***

      Хэддок-младший не знал, сколько времени провёл в своём укрытии, согнувшись в три погибели, пребывая в состоянии между сном и обмороком, но когда он проснулся — очнулся? — поблизости никого не было, а вокруг царило странное, угнетающее безмолвие.       Вылезти из дупла удалось с трудом — конечности затекли от долгого пребывания в очень неудобном положении и совсем не слушались, так что Иккинг просто свалился на землю, благо до неё было недалеко; к тому же он ещё не до конца прогнал сонный туман, поэтому не успел напрячь мышцы и ничего себе не сломал. Посадка вышла настолько мягкой, насколько это было вообще возможно. Приземление или, вернее, падение Иккинга сопровождалось его тихим стоном, на который, впрочем, никто не отозвался: в лесу по-прежнему стояла мёртвая тишина (чёрт, плохое сравнение). Смолкли даже птицы, обычно щебечущие с утра до ночи.       Окружающая обстановка порядком напрягала. Лес разом стал каким-то чужим, неприветливым и отталкивающим, поэтому Иккингу хотелось побыстрее уйти — домой, к маме… Прилагая неимоверные усилия, он всё же встал с холодной земли и поковылял к селению, осматриваясь по пути. Не было слышно никаких посторонних звуков — вообще ничего. И это пугало до дрожи в коленках. Небо было серым, но по расположению солнца, вернее, его смутного силуэт, Хэддок-младший понял, что занимался рассвет. День обещал быть мрачным и пасмурным.       До города парнишка добирался долго: всё же и физическое, и психологическое состояние его оставляло желать лучшего. А ещё интуиция вовсю вопила о чём-то нехорошем, вот только Иккинг не мог понять, что ему следует делать: поспешить либо, наоборот, задержаться? Или не возвращаться вовсе?.. Но оставаться в одиночестве он больше не мог — уединение впервые было для него настолько невыносимо. Он был бы рад даже очередной подколке от одногодок, лишь бы не ощущать себя таким потерянным. Да и вряд ли бы они стали издеваться: сейчас на Иккинга нельзя было взглянуть без слёз.       И вот уже вдали замаячил просвет за деревьями, скоро должны были показаться дома… Но мальчик внезапно остановился, осознав одну пугающую деталь: было всё ещё неестественно тихо, а ведь обычно на улицах даже ранним утром царило оживление. А теперь… город будто вымер. Хэддок-младший ускорился, стараясь не обращать внимания на только проявившуюся боль ото всех ушибов и покалывание в боку.       Интуиция не подвела Иккинга и на этот раз — но как же он возненавидел тогда свою привычку не ошибаться в предчувствиях… Селение было разрушено, и вокруг не осталось ни единой живой души, кроме маленького мальчика, мир которого только что раскололся на части. Повсюду валялись обломки деревянных домов, киосков, чего-то ещё, из-за повреждений не поддающееся опознанию… тела, застывшие в неестественных позах… И много-много крови…       Как бы ни были сильны «драконы», победить противника, превосходящего их количеством в десятки раз, неважно, избегая жертв или же убивая в ответ, оказалось абсолютно нереально.       Невозможно передать словами тот ужас, что испытал ребёнок, столкнувшись с такой кошмарной реальностью. Иккингу казалось, что он тонет, идёт на дно, не имея возможности всплыть и глотнуть воздуха. Лёгкие жгло от недостатка кислорода, сердце билось как сумасшедшее, но он не мог ни вздохнуть, ни как-либо пошевелиться. А потом закричал — пронзительно и громко, отчаянно, и отразилась в этом крике невыносимая боль мальчишки, вмиг потерявшего всё…       Крик быстро перешёл в хриплый кашель — Иккинг просто сорвал голос. Теперь остались только слёзы, катившиеся по его веснушчатым щекам, и невыразимая печаль: неужели он теперь совсем один? Вот только его вопль привлёк внимание ещё одного живого человека на этом, уже почти пустынном, островке.       Совсем юная девушка, почти девочка, сейчас больше напоминающая какую-то химеру из детских страшилок, вылезла из канализации, куда её, раненную и измотанную, сбросил кто-то из взрослых, приказав выжить. Неужели спасся кто-то кроме неё Ведь то, что враг не стал бы так убиваться по погибшим, не подвергалось сомнению…       Её взору предстал маленький мальчик, сын начальника полиции и «драконоучительницы». Он стоял совсем один на опушке леса, среди трупов, и явно был близок к помешательству. Чёрт, для такого крохи увидеть такое — слишком тяжёлая травма…       Когда Иккинг сквозь пелену на глазах заметил ещё одну фигуру, почти приблизившуюся к нему, сильнее уже не испугался — настолько он был истощён. Мальчик дёрнулся было убежать, но не смог ступить и шагу, и, если бы не руки, схватившие его, просто бы рухнул наземь. Проморгавшись от этой чёртовой солёной влаги, он с трудом, но всё-таки узнал в державшем его человеке Зиру — «огненную» девушку-подростка, жившую неподалёку. Она стояла перед ним вся в ссадинах, в порванной, местами обожжённой, грязной одежде и с кровоточащим шрамом через всё лицо, улыбаясь с болью во взгляде. Раньше мальчик её немного побаивался: как и все подростки, она относилась к нему с лёгким пренебрежением и иронично называла мелким. Сейчас же Иккинг был счастлив видеть хоть кого-то живого. Знакомое лицо будто придало ему сил, и он ринулся в сторону дома, однако его не пустили:        — Стой, мел­кий, не на­до… — голос у девушки был хриплым и слегка жутковатым, но, как ни странно, успокаивал. Вот только ребёнок хотел к семье.        — Пус­ти, пусти, там… там ма­ма! — Иккинг задёр­гался и вновь разревелся, но Зира лишь силь­нее при­жала мальчишку к се­бе и по­тащи­ла к бе­регу — де­вуш­ка, хоть и очень ос­ла­бев­шая, бы­ла нам­но­го силь­нее ребёнка, тем более настолько уставшего и напуганного.        — Пойми, ту­да нель­зя. Мы, как я по­нимаю, единс­твен­ные вы­жив­шие, по­это­му должны спас­тись… — с грустью произнесла она, не рискнув сказать прямо, что все, кто был на острове, кроме них двоих, — мертвы.        — Н-но, Зи-а… а… — паренёк зап­ла­кал ещё силь­нее, от потрясения картавя больше обычного, но она и так по­няла, о ком он хо­тел спро­сить, вот только ответить бы не смогла. «На­до же, он зна­ет мое имя…» — как-то отс­тра­нён­но по­дума­ла Зира и, пытаясь скрыть горечь, поинтересовалась:        — Где пря­тал­ся? — то, что Иккинг сумел где-то затаиться, было ясно как день, иначе его точно бы убили, даром что бескастовый.        — В… де-еве…       «Ничего себе, смышлёный малый, оказывается», — мысленно восхитилась его находчивости девушка.        — У те­бя ведь нет кас­ты? — на всякий случай уточнила она, только для того, чтобы отвлечь ребёнка; ответ и так был ей известен. Получив утвердительный кивок, Зира выдавила из себя улыбку: — Повезло… — если так, то у Иккинга был шанс на выживание.       Мальчишка уже явно смирился — или просто достиг своего предела, — поэтому сопротивляться или сбежать не пытался и покорно плёлся за девушкой к причалу, зажмурившись и схватив её за руку — лишь бы хоть мгновение не видеть, не видеть этой ужасной картины…       Когда они пришли к причалу, такому же разгромленному, как и весь остров, хоть жертв тут видно и не было, Зира начала поиски какого-нибудь плавсредства, которые вскоре увенчались успехом. Судёнышко было старым и ветхим, его не забрали и не разрушили, видимо, считая ни на что не годным, но двух худеньких людей, тем более, ребёнка и подростка, оно должно было выдержать. Она подозвала Иккинга, что до этого сидел на берегу, сжавшись в комочек и смотря на воду, затем с трудом столкнула ладью в воду — всё же на помощь мальчонки рассчитывать не приходилось — и запрыгнула в неё сама. Иккинг к тому моменту уже забрался под лавку и забылся тревожным сном. Оттолкнувшись веслом от берега, девушка наткнулась на течение, потащившее лодчонку как можно дальше от этого острова, от этого кошмара наяву, что будет ещё долго преследовать выживших во снах…       Вдвоём они поплыли навс­тре­чу бу­дуще­му.

***

       — За­пом­ни, мел­кий, ты дол­жен бе­гать и пла­кать, де­лая вид, что по­терял­ся. Но ни в ко­ем слу­чае, ни при каких обстоятельствах — слышишь? — не на­зывай ос­тров, от­ку­да ты. Ясно? — они стояли на берегу, уже будучи на материке, неподалёку от какого-то приморского городка, и Зира втолковывала мальчику, что нужно делать и как себя вести, чтобы выжить. Тот лишь кивал на её слова, всё ещё не отойдя от шока — да и вряд ли это получится в ближайшее время — и смотря на девушку большими глазищами, в которых плескался страх. Зира, к слову, уже успела раздобыть себе более-менее приличную одежду: новая хоть и была хоть ношенной сильно потёртой, но уж всяко лучше её лохмотьев. Эх, сказал бы ей кто ещё вчера, что совсем скоро она будет рыться на свалках — получил бы на орехи, а сегодня вон оно как обернулось… Иккингу в плане одежды повезло чуть больше: его наряд сохранил вид, близкий к первоначальному, лишь стал изрядно потрёпанным, да рукава кофты местами обзавелись дырками.       Внезапно мальчишка поднял взгляд на подругу по несчастью и спросил тихим шёпотом, изумляя её до глубины души:        — А как же… ты? — да уж, а Зира думала, что её уже ничем не удивишь, но тут… Такой маленький мальчик, и с таким большим сердцем…        — За меня не вол­нуй­ся, я уже взрос­лая — ну, почти, — да и к то­му же, — девушка наклонилась к Хэддоку, и, осмотревшись по сторонам и не обнаружив посторонних, прошептала, понизив голос: — не «дракон». За­пом­ни: ни­ког­да, никогда не го­вори, что твои ро­дите­ли бы­ли «дра­кона­ми»… И да, ес­ли уви­дишь ме­ня, не по­давай ви­ду, что мы зна­комы. Я справ­люсь, мелкий, и ты дер­жись! — Иккинг снова кивнул, не найдя в себе силы спорить со старшей. Зира лишь грустно улыбнулась и подтолкнула его в направлении цивилизации, мол, иди первым. Мальчик сделал было шаг, но потом быстро обернулся и бросился к девушке, стискивая ту в объятьях и шепча тихое «спасибо». Ну сколько можно плакать?.. Зира легонько потрепала его по волосам, приобняла на мгновение в ответ, а потом аккуратно отстранила от себя и кивком головы указала в сторону видневшихся вдалеке зданий.       И Иккинг отправился вперёд, к своему новому будущему, что сейчас как никогда казалось пареньку туманным и неопределённым. В городе он сделал всё точно так, как и говорила ему Зира: притворился потерянным — благо несчастный вид и изображать было не нужно, — а полицейским наврал, что помнит лишь имя, то самое, когда-то ненавистное, а ныне — бережно хранимое. Когда Иккинг блуждал по улицам «в поисках» родителей — как же это было больно! — ему иногда казалось, что он спиной чувствовал на себе чей-то добрый взгляд. И он даже знал, чей, но, помня заветы Зиры, не смел обернуться.       Пропавших детей в базе не наблюдалось, но, благодаря счастливой случайности — или некомпетентности местных органов правопорядка, — архив уничтоженных жителей острова Бёрк никто проверить не додумался. В итоге, спустя месяц бесплодных поисков, Иккинг Хэддок официально стал воспитанником городского приюта.       Так началась его новая жизнь… И новая череда невзгод.