Бард по принуждению

Гласят легенды бабские Страны моей родной: Мол, ранить можно словом… Но лучше – кочергой!       С врожденным косноязычием в барды ну никак нельзя, но если у тебя хорошо поставлен удар, то в принципе, все можно…       До недавнего времени я думал, что барда хуже меня не придумаешь, но так было до тех пор, пока в моей комнате не появился еще один горе-новичок. Его звали Ли гро-Варик, но я мгновенно окрестил его Вареником в своей непередаваемой кулинарной манере. Он почти не обиделся, а только чуточку подбил мне глаз. Видимо, таким же способом он поступил к нам, познавать философию и многогранность фразы "заряди ему в бубен!". Мы не сразу нашли общий язык, что греха такить. Но мои морковные кексы примирили орка-бардиста с моим непростым характером, а его аппетит примирил уже меня с таким соседством. К тому же его лужёный желудок был в состоянии пережить любой мой неудачный шедевр во славу чревоугодия.       Вареник затмил меня на первом же общем занятии. Мара милосердная, влюбленный в музыку орк – это все равно, что поклонник Намиры, хрустящий капустой! Он любовно перебирал струны, на втором же аккорде срывая их к даэдра… Я было попробовал его образумить и подпихнул к нему барабан, но он тут же понадергал половину моих усов… И попытался приспособить их под струны! А вот это уже тянуло на начало крепкой дружбы. Я бесконечно уважаю тех, кто по-настоящему холит свою мечту и ради нее способен на безумие.       И вот стоит он весь такой зеленый и красивый, лютню держит аки весло, а я ржу в оставшиеся усы от вида нашей профессуры. Невооружённым глазом видно, как у Виармо сердце бедное свело скорбью и печалью. А я, наконец, почувствовал себя отомщенным.

***

      Если вы думаете, что в коллегии учат только музыке, то вы ошибаетесь. Я учился не слышать вечный трезвон и какофонию инструментов, не видеть странного, которого было с избытком (я не только Вареника имею в виду, да-да), и по возможности не отсвечивать полосатым хвостом, когда приходила моя очередь петь в студенческом благотворительном хоре. А подходила эта очередь подозрительно часто, может, оттого, что в мою песенную смену собиралось больше денег? Не удивлюсь, если этот феномен связан с моим антиталантом к песням, и как следствие – с надеждой жителей Солитьюда откупиться от наших песнопений полновесными золотыми. Как вы понимаете, от каджита, бретонки, парочки данмеров и одного брутального орка откупиться не так то просто. Особенно, если перед выступлением нам угрожали лишением ужина преподаватели. А потому мы честно мотали нервы окружающим под умиленными взглядами руководства коллегии. Ей-ей, там было от чего пустить скупую слезу… Коллективно.       Единственное, что могло меня примирить с такими вот выступлениями, это прекрасная Элисиф и ее не менее прекрасный перекошенный оскал, который она пыталась выдавать за благостную улыбку...       Чем дольше я орал по вечерам под ее окнами, тем больше интересного узнавал о себе, своих предках и словарных цветистых оборотах. Некоторые из них я добросовестно конспектировал для потомков. Тем не менее, наши перепалки стали особой традицией, и клянусь кровяной колбасой, нам это начинало нравиться. Я просто пер против системы и личной вселенской несправедливости… Она просто отвлекалась от тоски и печали по усопшему. Внезапно как-то все сложилось в ежедневную необходимость. И если сначала я хотел просто насолить хоть кому-то, то теперь я пытался… Сам не разобрался до конца.       В академии учат черпать вдохновение там, где другой увидит лишь будни. Я повар с лютней, кондитер с барабаном… Я пел ей про картошку под сливочным соусом, про сырные хлопья, золотящиеся на пышной сырной булочке, про горноцвет, сверкающий под медовым сиропом… Иногда она смеялась мне в такт… Еды больше не-е-ет, Лишь пепел и ды-ы-ым, Сгорают все мои булки-и-и… Надрывался я знатно, изображая убитого горем повара из Хелгена. А она читала меня между строк и отвечала глазами. ...Сгорают все мои слезы Ты не стал мне родным, Но и не стал чужим Друг или враг мы выбираем сами…*