Шаг за шагом

      Заметно измотанная Цунаде сидела за заваленным бумагами столом, напряженно сложив руки в замок, в то время как он, Наруто, Шизуне, Шикамару и Хьюга Хиаши как глава Совета деревни стояли перед ней. Все слова были сказаны, доводы приведены. Пальцы Шикамару чуть подрагивали, словно он забывался и хотел направить их в карман, чтобы вытащить оттуда сигарету, а достопочтимый Хиаши еще раз просматривал составленный Шизуне отчет: между бровей залегла глубокая ломаная складка, лицо выглядело серым и до крайности утомленным – как у человека, несколько дней не знавшего полноценного отдыха. Наруто же не отрывал нечитаемого взгляда от фигуры, застывшей у окна. Прошла минута или полторы, Какаши все смотрел и смотрел на силуэт Резиденции, отбрасывающий массивные тени в вечерних сумерках. Формальность последнего слова оставалась за действующим Хокаге, но не оставалось сомнений, какое решение ему придется принять.       – Сколько по итогу? – наконец заговорил он, обернувшись; его впалые темные глаза казались еще глубже, взгляд – тяжелее.       – Тридцать шесть человек, – озвученная Шизуне цифра включала в себя тех, кто изначально попал в больницу после теракта, а также тех, кто получил лишь незначительные ожоги и отказался от госпитализации. – В искусственной коме из них двадцать один, – напомнила она, мельком посмотрев на Цунаде.       – Мне стоит еще раз все повторить? – угрюмо поинтересовалась Сенджу, приняв от Хьюга бумаги обратно. – Или ты просто оттягиваешь время?       – Возможно, так и есть, – не стал отрицать Какаши, заложив руки за спину. – Но иного пути нет, ведь так?       Тишина в ответ была весьма красноречивой. Но, тем не менее, Цунаде все равно кивнула – устало и обреченно, выражение ее лица в тот момент отражало все то бессилие, против которого она отчаянно, но тщетно пыталась бороться. Они все сейчас признавали поражение, отчего атмосфера была поистине гнетущей.       Нечитаемый взгляд Какаши остановился на Саске:       – Как ты?       – Все хорошо.       – Я подтверждаю, – заговорила Шизуне, как только Хокаге посмотрел на нее. – Последние четыре дня мы берем анализы и проводим осмотры, томография также ничего не выявила. Несмотря на наши ранние опасения касательно меридиан, сейчас Учиха Саске вполне здоров.       Но понять, почему с ним ничего не случилось, так никому не удалось. Объяснения, что это связано с физиологическими особенностями клана Учиха, с укреплением тела через эксперименты Орочимару или с приобретенной силой Мудреца Шести Путей, казались не до конца убедительными, но другие отсутствовали.       – В медицинской практике всегда существовали необъяснимые вещи, тем более, когда дело касалось геномов. В конце концов, мало какое стороннее гендзюцу имело эффект над кланом Учиха. У тебя также был шаринган, ты должен это понимать.       То, что Цунаде встала на его сторону, с большой вероятностью связано с проведенными лично ею вскрытиями погибших и результатами его обследований – анализы позволяют сделать беспристрастные выводы. При вскрытии первых жертв обнаружилось, что сильнее всего страдали мозг, глаза и каналы чакры. Последние становились похожи на хрусталь, и, когда ломались – происходила цепная реакция, провоцирующая кровоизлияние и лопнувшие глазные яблоки, из которых кровь почти полностью вытекала из организма. Слишком характерная зона поражения наталкивала на мысли о гендзюцу, как это было с взрывающимися людьми меньше года назад. Там было дело в отравлении крови чакрой. Поэтому изначально, когда погиб первый пациент и была установлена область поражения, применили разработанный для таких случаев протокол: обездвижить, при помощи бьякугана определить постороннюю чакру и извлечь ее из тела. Но чужая чакра отсутствовала, а во время операций скончались еще четверо, увеличив количество жертв до семи. Это позволило сделать неутешительный вывод: организм отвергает любое воздействие на него, будь то собственные клетки, медикаменты или чакра ирьёнина. И чем больше времени проходит, тем агрессивнее отвержение. Словно запущена программа на самоуничтожение.       Согласно отчету технической службы, взорвавшиеся на торговой площади бомбы могли активировать помещенные в них техники. Такое возможно для ниндзюцу, но перепрограммировать мозг способно лишь гендзюцу. У Акацуки существовали подобные возможности: Итачи являлся настоящим мастером гендзюцу, но даже ему приходилось использовать живой объект и прямое воздействие на один из органов чувств. В данной ситуации приходилось опираться на метод исключения. Если бы это было связано со звуком, то пострадавших оказалось в разы больше – сейчас на больничных койках лишь те, кто получил химические ожоги, находясь близко от эпицентров взрывов. Значит, кто-то зарядил своей чакрой бомбы или содержащийся в них химикат, позволяя ей тем самым попасть через рану в организм и спустя некоторое время нарушить его работу. Стратегия очень похожая на ту, что использовал потомок клана Чиноике, но оперативное расследование АНБУ Дождя полностью исключило его причастность к данному инциденту.       Саске несколько раз проникал в разумы пострадавших и видел происходящую в них агонию, которая усиливалась от его присутствия, так как для организма он – еще одна опасность, которую нужно уничтожить. Находящийся в безмолвном сне человек внутри горел заживо, страх и боль стали замкнутым кругом и усиливались по мере течения времени.       – Должны ли мы все же дождаться повторного результата анализов первых? – Какаши имел в виду тех двоих, которых у Саске получилось спасти почти на грани.       – Только если для твоего спокойствия, – тяжело выдохнула Цунаде.       – Понятно, – Какаши вновь посмотрел на Саске, в этот раз – прямо в глаза. – Я рассчитываю на тебя.       Приказ отдан. Эта новость была ни хорошей, ни плохой, ведь само решение являлось именно таким. И пусть никто больше не умрет, но Саске видел, что каждый в этой комнате до последнего надеялся, что появится альтернативный вариант с меньшими последствиями. Раздражала эта глупая наивность, в том числе и в самом себе.       – Нужно дать им возможность поговорить с близкими, – слова принадлежали Наруто. – Если больше нет иных путей, то наша обязанность сделать хотя бы такую малость.       – Думаю, это возможно, – согласилась Шизуне, задумчиво качнув головой. – Не для всех: восьмерых опасно выводить из комы даже на несколько лишних минут, – озвучила она прежде, чем Наруто успел возразить. – Но с другими вполне реально выкроить по часу. Это немного, но лучше, чем вообще ничего.       – Мы организуем график, согласно которому будем выводить людей из комы. Необходимо учитывать и возможности Саске. Его чакра небезгранична.       – График нужен, Цунаде-сама, – впервые заговорил Хиаши, обводя взглядом всех присутствующих, – но есть ли у нас столько времени? Необходимо придумать способ, как помочь не только Конохе.       Еще одна немаловажная проблема из внушительного списка. Тяжелый, но короткий вздох Какаши не остался незамеченным для Саске:       – Достопочтенный Хиаши прав. И я прошу тебя, Шикамару, просмотреть кратчайшие пути, чтобы доставить Саске в другие деревни. Каге я уведомлю лично во время собрания.       – В таком случае, – подала голос Шизуне, заговорив немного неуверенно, – не лучше ли будет обучить еще кого-то этой технике? В Конохе есть несколько сильных мастеров гендзюцу.       Все взгляды в комнате были обращены к Шестому Хокаге.       – Не думаю, что в этом есть смысл, – произнес Какаши после недолгого молчания. – Во-первых, шаринган есть только у Саске. И во-вторых, – он опять повернулся к окну, смотря на догорающий горизонт, – есть техники, которым нельзя обучать и которые нельзя бездумно использовать, даже если кажется, что это во благо.       Поэтому их и называют запретными. Какаши этого не произнес, но Саске понял, что он хотел сказать. И одновременно ему показалось, что смысл намного глубже.       Уже когда все вышли из кабинета и Саске вместе с Шизуне и еще несколькими ирьёнинами направились в реанимацию, он продолжал прокручивать в голове и эти слова, и факты из отчетов – вообще все то, что привело к созданию им новой техники. Пытался понять, угнаться за ускользающими мыслями, которые, как ему казалось, могли подвести к разгадке.       Сколь бы умные головы ни находились среди ронинов, как бы хорошо они ни владели навыками создания биологического и химического оружия, это все еще были люди, не практикующие использование чакры. Конечно, среди них могли быть наемные шиноби, но это противоречило столпам религиозной философии ронинов: мир без чакры. Принципиальность в данном вопросе для фанатиков – ключевой момент.       В палате пищали приборы, люди, утыканные трубками, уже походили на трупы. Все, что ему нужно будет сделать, – приподнять их веки и, активировав шаринган, передать им собственную чакру, запуская технику.       Сперва он направился к женщине, на вид лет сорок или сорок пять, лицо знакомое – базарная торговка рыбой, обладающая громким голосом. Несколько раз он делал у нее покупки.       – Ты готов?       – Да.       – Тебе нужен счет или… – Шизуне оборвалась на полуслове, осознавая, что сказала глупость.       Но простительно, ведь ее ситуация трогает больше, она переживает сильнее, так как для нее большинство людей не безымянны, ей известны их родственники, в конце концов, она в рядах первых боролась за их жизни – Шизуне тяжело, именно ей нужен счет.       И Саске это все понимает, поэтому активирует технику не предупреждая – идут секунды. Тело на кровати дергается и затихает. Один из ирьёнинов тут же бросается к пациенту, приступая к лечению.       За спиной воздух всколыхнул полуоблегченный вздох, вторящий его мыслям: отторжения больше нет.       В молчании Саске подходит ко второй кровати – молодая женщина с фиксирующим корсетом на груди и лангетой на руке. Приподнимает ей веки, организовывая зрительный контакт – тридцать секунд, зрачки резко сузились и расширились.       – Так быстро… – тихо сказала Шизуне.       Действительно быстро: какие-то мгновения – и жизнь человека полностью стерта ради того, что он смог продолжить существовать.       Осталось шесть кроватей.       Он все делал в тишине, концентрируясь на технике и собственных мыслях. Так проще: рациональность и четкость, никаких лишних эмоций. Навык подавлять их в себе сейчас для него незаменим. Ведь чем больше он думает, тем к более пугающим выводам приходит – выводам, которые никогда не озвучит.       Ронины не обладают боевой чакрой, но это не значит, что среди них нет умельцев, которые через технологии не смогли бы изъять ее у кого-то другого. Сразу припомнились отчеты последних месяцев о пропавших без вести шиноби. Единственная причина, почему данную версию не приняли во внимание, – отсутствие чужеродной чакры в организме жертв. Но если предположить, что чакра, извлеченная и насильно преобразованная в технику, попала в организм и осталась в нем, слившись с чакрой пострадавших?       Перед ним лежал очередной человек, чью агонию он пропускал через себя в тот момент, когда применял стирающее гендзюцу. Шаринган видит иллюзию, чувствует, что ее эффект не локальный, но не фиксирует в теле наличие чужеродной энергии. Есть лишь одна техника подобного рода – его собственная.       В жилах холодеет кровь. Данная мысль уже посещала его, но более четко начала формироваться в тот момент, когда ему удалось безвозвратно стереть память первому человеку: он создал технику, которая возымела успех там, где ничего другого не сработало. Изначально это была лишь попытка точечно уничтожить момент наибольшего страха, который пожирал мозг, но, так как сама жизнь обратилась в один сплошной триггер, Саске стер каждый миг воспоминаний раньше, чем сам это осознал. В тот момент страдания разума и тела прекратились.       Когда все повторилось со вторым пациентом, опасения стали только крепче. Ронины не могли создать совершенную технику гендзюцу: на это способен лишь Кеккей Генкай Учиха. Его техника подмены реальности тому подтверждение. И пусть причины ее создания эгоистичны, благодаря ей, ненависть людей к клану, стоящему у истоков войны, стала меньше, исчезла острая необходимость постоянно находиться далеко от Конохи, чтобы не подставить ее под удар, в конце концов, изменив в сознание людей лишь одну деталь – ту, где он сбежавший преступник, желающий подчинить себе мир шиноби, – Саске смог обеспечить жизнь без осуждения своим потомкам. Это самый легкий путь. Одновременно, он также дал себе слово компенсировать этому миру все то зло, что причинил, – эта цель никогда не исчезала. Так почему бы не использовать для этого все имеющиеся у него ресурсы, которых теперь стало больше? Так он думал до сих пор.       Но могла ли его техника спровоцировать эту катастрофу? Он не верил, что у ронинов, не имеющих дело с чакрой, вообще получилось бы изъять и использовать ее правильно, без дефектов или в полную мощь. Куда вероятнее, что они заложили несовершенную технику в химическое оружие и рассчитывали разве что на эффект в несколько часов, если не меньше, когда ирьёнины не могли помочь пострадавшим. Это их уровень, то, что он видел, когда сталкивался с ними в бою в Конохе и за ее пределами. Но все меняется, если каким-то образом их техника слилась с его.       На данный момент все это лишь догадки, которые могут быть подтверждены или опровергнуты, когда они уничтожат логово этих ублюдков. Но Саске не обманывался на этот счет. Не мог себе этого больше позволить.       – Еще один, Учиха-сан.       Он подошел к кровати подростка с обожженной половиной лица – молодая девушка. С памятью или нет, ее жизнь в любом случае перестала бы быть прежней.       Перерыв был недолгим. За последующие пять часов он обошел почти всех. Игнорировать слезы и заставший в глазах страх оказалось вполне легко, ведь он знал, что это спасет им жизни. Поэтому сосредотачивался только на действии, рассудив, что родственники и врачи окажут оставшиеся помощь и поддержку. Главное, не дать никому больше умереть.       Перед началом обхода новой группы его нашел Шикамару, сообщив, что, несмотря на риски, пострадавших в других деревнях было решено погрузить в криосон, что позволит выиграть достаточно времени на дорогу к каждой скрытой деревне. Начать предстояло с Ива: ронины в первую очередь мстили им за последнюю успешную облаву. Оптимальным способом перемещения станут нарисованные звери Сая. Если миссия пройдет четко, то за пару дней все будет кончено. О том, что предпримет Совет Каге в качестве ответных мер, Шикамару ничего не знал или решил не распространяться. Вспышку минутной злости Саске задавил на корню. Сейчас не время.       Когда с очередным пациентом было закончено, Саске заметил стоящую в дверях Ино – натянутую, как струна, с опухшим от слез лицом и покрасневшими глазами, плотно сцепленными в замок руками, которые, несмотря на усилия, все равно слегка подрагивали. Ее приход означал только одно – остался последний пациент.       Идя по коридору, Саске пытался понять, что чувствует в данный момент? На ум приходило ощущение лишь физической усталости, но эмоций словно вовсе не было. Слишком все ровно. Слишком спокойно. Слишком… пугающе безразлично. Главное – это просто позволить жить дальше. Вот и все, что имеет значение. В сердце, тем не менее, раздался по-особенному болезненный и гулкий удар.       Перед входом в палату много людей, как и перед почти всеми другими. Разница в том, что эти лица ему не просто знакомы, у них есть имена: Рок Ли, Шизуне, которая, завидев Ино, кивнула, Наруто.       – Подожди немного, – обратился он к Саске. – Там еще остались родители.       – Ясно.       Ино, стоящая рядом, горько пождала губы. Все ожидали в звенящей тишине, пока откроется дверь палаты и из нее выйдет чета Харуно, приобнимая друг друга в качестве поддержки. Стоило Мебуки Харуно бросить взгляд на Саске, как слезы из ее глаз полились с новой силой.       – Тетушка, – Ино оказалась рядом, положив руку ей на плечо.       – Госпожа Харуно! – всполошился побледневший Рок Ли.       – Иди, – тихо сказал Наруто.       В ответ Саске вскинул бровь, на что Узумаки лишь устало прикрыл глаза:       – Мы все у нее были. Остался только ты.       Значит, только он.       Когда за его спиной закрылась дверь, Саске позволил себе бегло осмотреть палату, в которой прежде не был. В глаза бросились букеты цветов на столе, в основном розы и камелии, и рядом с тумбочкой у кровати – нарциссы.       В приглушенном свете ламы с подсоединенной к исхудавшей руке капельнице Сакура выглядела наиболее болезненно и измученно: ее и без того светлая кожа казалась почти прозрачной, сухие бесцветные губы потрескались, у правого уголка даже была небольшая ранка, под глазами залегли темные круги, на лбу и шее проступала испарина. Одновременно ее открытый чистый взгляд, мягкое выражение лица и общая собранность ярко демонстрировали то, насколько Сакура держится лучше, чем люди по ту сторону двери палаты. Будь ситуация иной, этим стоило бы восхититься, но взгляд Саске был направлен дальше внешней оболочки.       Легкий ветер с улицы проскользнул между ее волос, донося до Саске запах лекарств и болезни. Внимание непроизвольно сосредоточилось на недавно смененной повязке на руке. Собственные пальцы чуть дернулись вперед, словно хотели дотронуться до незаживающей раны, но данный порыв он немедленно пресек. Ему впервые захотелось самому коснуться ее, но насколько сейчас это было правильно и уместно? И что именно почти побудило его к этому действию? Неожиданно проснувшееся сочувствие, желание проявить участие и доброту по отношению к ней – слишком сильно все походило на скупую жалость. Тем более, что вдруг вспомнилась ее старая реакция на его прикосновения.       Несмотря на ее слова и отношение, когда она с Какаши провожала его, по возращению Сакура очень долго избегала случайных физических контактов с ним. С его стороны и не было особых попыток к этому, но не замечать было невозможно: интуитивный шаг назад, когда он протянул руку за свитком на столе, неожиданное столкновение у дверей резиденции, когда она отпрянула раньше, чем, как показалось Саске, поняла это – окончательную точку поставили несколько приемов в госпитале. Она боялась его – на подсознательном уровне, рефлексе тела. Но в тот момент, когда все стало очевидно, уже другое полностью занимало его внимание. Он привычно пренебрег ее страхами и болью, издалека наблюдая за тем, как она преодолевает их в молчаливой обиде. И справляется, как делала это всегда.       Сакура была первым человеком, который безоговорочно дорожил им с самого начала, и чье доверие он попирал бесчисленное количество раз: не боялся делать больно, не ценил в той мере, в которой она была достойна.       Сердце кольнуло чуждое ему сожаление.       – Давно не виделись, Саске-кун, – привычно улыбнулась Сакура.       – Давно, – повторил ее слова, подходя ближе.       – Присядь, – она указала на стоящий рядом с кроватью стул.       Саске сел, не споря, изначально понимая, что перед применением техники им нужно будет поговорить. И теперь он безропотно подчинится ее желанию высказаться. Это меньшее из того, что он способен для нее сделать, чтобы хоть как-то компенсировать случившееся.       – Кажется, я выгляжу немного жалко, – улыбаясь, Сакура постаралась заправить за ухо прядь грязных волос.       – Нет.       – Я знаю, что да, – мягко не согласилась она. – Но спасибо, – немного помолчала. – Если честно, то я никогда не думала, что все закончится так. У меня мелькали иногда мысли о том, как это может произойти, но… именно такой никогда не было.       – Это не смерть, – зачем-то произнес он.       – Не физическая, – голос немного надломился. – Но вместе с тем, меня все равно не станет. Меня нынешней. Думаю, это все же своего рода смерть, Саске-кун.       Шиноби не боятся умереть, куда страшнее не выполнить свой долг и подвести товарищей. Так прописано в кодексе, это диктует их честь. Но все слова вовсе не значат, что собственная жизнь и желание увидеть будущее завтрашнего дня отсутствует. Тем более, когда у человека, такого, как Сакура, есть столько вещей, ради которых стоит жить. Сама она всегда была олицетворением жизни, практически не уступая в этом Наруто.       – Только не извиняйся, хорошо? – должно быть, Сакура прочитала что-то в его глазах или увидела в мимике лица, поэтому непринужденно улыбнулась, как обычно, скрывая за своими улыбками очень и очень многое. – Ты…       Она задумалась, отведя взгляд, который словно стал немного другим, сам цвет радужки был насыщеннее и ярче.       – Что? – спросил он, так и не дождавшись продолжения.       – Так непривычно видеть, что ты действительно переживаешь. И это из-за меня, – вырвался легкий смешок, но беззлобный, скорее удивленный. – Знаешь, а вот об этом моменте я как раз думала, надеялась… Только ощущения немного странные. Вроде и рада… Нет, я рада. Возможно, это большее, на что я вообще могла рассчитывать с твоей стороны.       Пока она говорила, то допускала паузы, подбирая и взвешивая каждое слово. Ее тон спокоен, тембр голоса мягок, улыбка, хоть и вымученная, но все равно озаряет лицо – знакомый образ Харуно Сакуры. Но кое-что все же в нем изменилось: последняя фраза, завуалированная и, возможно, не до конца ею самой осознанная шпилька, брошенная в него. Ее боль? Страх? В данной ситуации естественные чувства.       – Приятно осознавать, что я больше не чужой для тебя человек.       Он приоткрыл рот, намереваясь что-то сказать, но промолчал. Лицемерно с его стороны говорить, что Сакура всегда была ему дорога, что он думал о ней, изначально считал ее кем-то большим, чем довесок. Справедливости ради, было время, когда он всех в своем окружении расценивал с точки зрения средств достижения цели. И в определенной степени данное суждение так до конца и не исчезло, став неотъемлемой частью его самого.       – Знаешь, – Сакура повернула голову в сторону окна, – а я ведь даже завидовала Наруто. Только сейчас понимаю, почему так. Скорее всего, ревновала. К тому, что он, с его-то характером и недалекостью, был ближе к тебе, чем я. Ты замечал его, в то время как практически не смотрел на меня. Может, поэтому я и срывалась на нем? Ведь только на Наруто, ни на кого больше я не кричала, не злилась, не… не позволяла себе в порыве поднимать руку. Такие отношения стали нормой для меня с ним, как у брата и сестры, так мне казалось. Но, – она взглянула на Саске, глаза чуть покраснели, – но и он из всех людей всегда выделял тебя. Именно тебя он называл своим братом. Для него я тоже всегда была не на первом месте. Глупо ко всему этому ревновать, знаю. Но, как теперь кажется, это просто было выше меня.       Еще немного честности, которая не стала для него открытием. Даже если он намеренно игнорировал происходящее вокруг, это не значит, что он не замечал, как она всегда старалась находиться рядом с ними, между ними. Несвойственная ей откровенность, при том, что свои эмоции ей тяжело держать внутри. Недовольство, радость, переживание, удовольствие – Сакура словно так и не научилась разрешать себе проявлять их в полной мере, но одновременно языком тела, взглядом, тембром голоса, даже дыханием демонстрировала всю ту гамму чувств, что переполняла ее в тот или иной момент. Это раздражало его в ней, так как слишком напоминало попытку манипуляции. Но так ли все очевидно?       – Поэтому ты попыталась убить меня в одиночку?       Вопрос выбран не случайно. Сакура замерла, приоткрыв губы и на долю секунды сбив дыхание. Одна фраза – и нервное напряжение парализовало. Вспомнила, как сама направила на него кунай, или, возможно, как охваченная Чидори ладонь чуть не пронзила ее тело? Или тот кунай, которым он собирался перерезать ее горло?       – Я… – пальцы на одеяле сжались сильнее. – Тогда я… Я решила сама нести ту ношу. Чтобы не только Наруто…       Оборвала мысль на полуслове, поджимая губы, и посмотрела прямо на него. В ее взгляде отразился проблеск искреннего негодования, смешенного с чем-то, что очень сильно походило на не до конца отпущенную вину:       – В основе моего поступка лежала не ревность. Я просто хотела защитить вас обоих так, как понимала это. Тебя и Наруто. И не смогла. Рука дрогнула. Мой кунай не нашел тогда цель – никогда бы не нашел.       – Ясно.       Он не отводил от нее взгляда, ожидая. Зрачки чуть расширены и сверкают отсветами от стоящей рядом лампы, несколько прядей прилипли к пересохшим, поджатым губам, неожиданный румянец появился на бледном лице. В едва заметных складках у губ притаилась злоба, однако в глазах отчетливо плескались обида и боль. Но разве в основе последних двух эмоций не лежит все та же злость? На него: его безразличие, что хуже жестокости, отстраненность, холодность, то, что он так и не выбрал ее до сих пор, не оценил ни достижений, ни жертвенности. На Наруто, который, имея способности и условия намного хуже тех, которыми обладала она, смог стать в разы сильнее, добиться своего, получить признание, в том числе от него, Саске. Что же осталось ей? Что, как кажется Сакуре, осталось ей?       – А ты? Почему ты пытался убить меня? – и добавила: – Не колеблясь.       – Не можешь мне этого простить?       – Не отвечай вопросом на вопрос! – повысила голос и будто сама этого испугалась, но упрямо не отводила взгляд.       – Я считал тебя и остальных врагами, которые стояли на моем пути. Ты и сама должна была это понимать тогда.       Гнев закипал в ее напряженном теле. Дрожащим голосом она произнесла:       – Я… верила, что какие бы цели ты ни преследовал и к чему бы ни стремился, ты не будешь желать моей смерти.       – В этом была твоя ошибка, – он заметил, как сжалось ее тело от его слов, как увлажнились глаза: перед ним словно вновь оказалась двенадцатилетняя девочка, отчаянно пытающаяся его удержать от опрометчивого шага и заранее осознающая всю тщетность и ничтожность своей попытки. – Я рад, что Наруто и Какаши тебя тогда спасли, – обдумывал свою следующую фразу, не сразу решив, стоит ли ее произносить: – Ты справилась со своим страхом в отношении меня?       Сперва на ее лице возникло некоторое недоумение, после кожа чуть пошла бледно-красными пятнами, дернулась нижняя губа. Наблюдая за такой уязвимой Харуно, он в какой-то момент пожалел о своем решении, но это чувство быстро прошло. Смысл в том, чтобы избавиться от сожалений.       – Ты ведь… приходил ко мне на осмотры, – наконец проговорила Сакура, и Саске вспомнил, что на последних ее руки действительно больше не подрагивали, когда она прикасалась к нему. – Забавно. Ты заметил одно, но не заметил другого?       Не то вопрос, не то утверждение.       – Невозможно все замечать.       Сакура резко выдохнула.       – Вранье. Нас, шиноби, учат замечать все! Ты не мог не…       Она оборвала себя на полуслове, замолкая и словно тушуясь. Однако Саске хотел заставить ее все сказать:       – Продолжай.       Но Сакура упрямо молчала. Оба знали причину, почему он ничего не замечает: ни слез, ни жертв, ни признаний. Саске не разрывает зрительный контакт, в то время как Сакура, в конце концов, не выдерживает и отводит взгляд, пряча лицо. Ее губы плотно сжаты, почти побелели от напряжения, которое она подавляет, сдерживая рвущуюся наружу фразу, ту самую, которую всегда сама старалась игнорировать: не замечается то, чему не придается значения.       – У меня есть вопрос, – вместо этого говорит Сакура.       – Задавай.       Мнется буквально секунду:       – Почему не я?       Хотел бы он сам это знать. После всего, что произошло, что они пережили, самым логичным было бы выбрать именно ее – человека, изначально идущего за ним и бесконечно дорожившего им. Удобный вариант для каждого из них. Но…       – Чувства не рациональны.       Сакура сглотнула. В этом она должна его понимать.       – Ты действительно любишь ее?       Она подняла на него взгляд, внимательный и испытующий, почти болезненно любопытный. Но Саске смог увидеть в нем куда больше – волю, собранную ею для рокового вопроса.       – Да, – и ему не нужно время, чтобы дать ответ.       Ее ресницы затрепетали, пряча все эмоции, всколыхнувшиеся в ней, и в этот раз не позволяя Саске прочитать их. Но он мог определить, что сейчас чувствует сам: облегчение, что Сакура, возможно впервые, услышала его.       После молчания, прерываемого дыханием обоих, Сакура хрипло спросила, чуть размыкая губы:       – Тогда скажи мне, кто я для тебя, Саске-кун?       Кто она для него? Не то, чтобы Саске задумывался об этом, воспринимая само присутствие Сакуры в своей жизни как нечто должное. Для нее, как и для остальных из бывшей команды номер семь, не существовало какого-то конкретного определения: люди, чьи комфорт и благополучие для него не пустой звук – его приобретенная семья.       – Ты близкий для меня человек, которому я доверяю и которого всегда буду защищать.       Надрывный вздох вырвался из ее груди. Сакура закрыла глаза, плотно сомкнув губы, пыталась взять контроль над чувствами, бурлящими в ее исхудавшем, непривычно слабом теле. Саске не нравилось видеть такую Сакуру, и он надеялся, что это последний раз, когда ей больно по его вине.       – А ты для меня… мечта, Саске-кун, – голос дрогнул. – Мечта, за которой я все продолжаю и продолжаю гнаться. Как бы ни было больно и сложно, – слезы потекли по щекам, срываясь вниз одна за другой; в конце концов, Сакура вытерла их здоровой рукой, однако это не помогло. – Я должна тебя догнать. И мне словно неважно было для чего, лишь бы поймать полы плаща, остановить и заставить взглянуть на меня. Ведь… я никогда не представляла себе своего будущего, где нет тебя.       Это откровение, преисполненное горечи и отчаяния, не удивило его. Невзирая на его высокомерие и грубость, на безразличие, которое никогда не было показным или напускным, Сакура вопреки всему – в первую очередь, его желанию – всегда старалась получить для себя место в его жизни. Именно благодаря ее усилиям между ними и смогли образоваться отношения.       Ха?! Как же знакомо.       Но, в отличие от него самого, ей хватало благородства не использовать низменные приемы для достижения своих целей. По итогу, они оба дураки и слепцы в своем упрямстве. Однако сейчас ее последняя исповедь.       – Мне кажется, что бы я ни делала – все было для тебя. Все во мне принадлежит тебе, – Саске глубоко вздохнул, пропуская через себя слова, так похожие на его собственные мысли. – Даже ту ношу, которую ты взвалил на свои плечи, я желала разделить с тобой. И пусть я понимала, что у меня есть своя собственная ответственность перед близкими людьми, перед детьми, проходящими лечение в созданном мною отделении, перед учениками в Академии, куда меня иногда приглашают давать уроки, перед… перед стольким количеством людей в Конохе и за ее пределами, ты до сих пор для меня важнее...       Запнулась и всхлипнула, прикрывая рот, чтобы сдержать рвущийся наружу звук. Стон это? Надрывный вздох? Крик? Сакура никогда не плакала громко. Именно поэтому он в какой-то момент теряется, но продолжает молчать: слов утешения все равно нет, пусть ему и больно смотреть на такую Харуно.       – Ты всегда был в каждой мысли, каждой капле моей жизни – смысл движения вперед. Но ведь я… Я все это делала… Я все это делала не только ради тебя: у меня ведь есть и друзья, которых я тоже хотела защищать, семья, которую надеялась оберегать, учителя, уважение которых старалась заслужить! – все же крик, сломавший оковы и условности и, наконец, вырвавшийся наружу.       Сакура широко распахнула глаза, ее пальцы со всей силы сжимали одеяло, губы то открывались, то закрывались, чуть подрагивали, пока, в конце концов, она не закусила нижнюю губу настолько сильно, что выступила кровь.       – Сакура…       – Но выходит, что все эти годы я жила, чтобы сегодня просто сказать «прощай»?       В этом вопросе он слышит подтекст, в ответ на который он не имеет права врать, пусть даже из жалости.       – Многое останется в твоей жизни.       Но не он, не в той роли, которую она отвела ему.       – Саске-кун, – цвет глаз Сакуры казался намного ярче на фоне красных белков, – я люблю тебя. И не думаю, что хоть что-то сможет это изменить. Прости, – ее усталая улыбка, которая полностью отличалась от предыдущих, от всех тех, которые он когда-либо видел у нее, полностью преображающая изможденное лицо.       – Ты меня прости, – решается принести извинения он, хоть не уверен, что Сакуре они нужны или что она сможет принять их.       И Саске не ошибается в своем предположении.       – В извинениях нет нужды… Сколько бы раз ты не причинил мне боль, я все равно не смогу тебя ненавидеть, Саске-кун.       Не сможет самостоятельно отпустить.       Между ними все было настолько же просто, насколько и запутанно. Никаких тесных контактов или отношений и одновременно связь и бесконтрольное желание защитить в момент опасности. Какаши как и всегда оказался прав: можно сколько угодно отрицать очевидное, но рано или поздно сил врать самому себе просто не останется. Для Саске настал такой момент на развалинах долины, принеся с собой разочарование, сожаление и примирение.       Сейчас же, глядя на то, как Сакура с видимым усилием вновь подняла руку, стирая пот и слезы, как подрагивают ее плечи, он искренне надеялся на лучшее будущее для нее:       – Я рад, что у тебя есть намного больше, чем было когда-то у меня, чтобы начать все с начала.       Она широко распахнула глаза, подняв на него расфокусированный измученный взгляд. Смотрела несколько мгновений, словно пропуская через себя, осознавая смысл сказанных им слов, которые были искренними, но не несли в себе желанного облегчения. Боль – не физическая, но не менее мучительная – охватила ее полностью. Сакура подтянула к себе колени и, уткнувшись в них лицом, и заплакала. Ее всхлипы заполнили палату.       Как сейчас он должен поступить? Саске не знал, никогда не был хорош в проявлении чувств и участия по отношению к другим. Но сегодня он искренен. И из всех возможных вариантов, в которых он должен и может что-то сделать для Сакуры, единственно верным является только один – позволить ей оплакать прежнюю себя.       В темных ветках деревьев раздалось предрассветное пение птиц, переплетенное с тоскливым завыванием ветра. Некоторое время Саске смотрел на блики на стекле, но на деле – сквозь них, ловя как собственный взгляд, так и туманные образы, цепляющиеся за холодное стекло: первая встреча с Какаши, экзамен на чунина в запретном лесу, бой на крыше больницы, уход из деревни и встреча в разрушенном убежище, мощь Чидори, дважды не достигшая цели, синева неба, которую он увидел, лежа на разрушенном монументе. Все, что так или иначе связано с Сакурой, всплыло перед его глазами и сразу же рассеялось, оставляя за собой горькое послевкусие, очень похожее на то, которое он испытал, прощаясь с Итачи в самый последний раз. Что-то вновь безвозвратно ускользало из его жизни.       Постепенно становилось все тише и тише. Худая спина больше не вздрагивала, стихли всхлипы, высохли слезы, оставив после себя лишь несколько крошечных капель на подрагивающих ресницах. Следующие несколько мгновений они провели в тишине. Грудь Сакуры вздымалась все медленнее, дыхание окончательно выровнялось, но плечи оставались опущенными, а взгляд – нечитаемым. Битва закончилась: Сакура, наконец, обуздала что-то внутри себя.       – Почти рассвело, – заговорила она через какое-то время, оборачиваясь в сторону окна. – Хотелось бы прогуляться сейчас по улице. Там, наверное, хорошо.       Она находилась в искусственной коме несколько дней, а сейчас ее состояние и вовсе не предполагало даже небольшого движения.       – Ты сможешь прогуляться, когда поправишься.       – Да, ты прав, – чуть склонив голову на бок, наблюдая за понемногу светлеющим небом, Сакура в конце концов вновь посмотрела на него, несколько долгих секунд разглядывала лицо, как если бы пыталась нечто найти в нем или просто уловить, затем сделала глубокий вздох и устало мотнула головой, отгоняя прочь какие-то мысли. – Думаю, пора, – слова прозвучали настолько тихо, что Саске не был уверен, услышал ли он их или прочитал по ее губам.       Действительно, пришло время.       Сглотнув, Сакура глубоко вздохнула, отчего ее ноздри расширились, жадно вбирая в себя воздух. Медлить нелепо и глупо, но Саске обнаружил, что невольно оттягивает мгновение, как совсем недавно Какаши и Шизуне: он ничем от них не отличается, когда дело касается тех, кто дорог.       – Сакура, – шаринган активирован, он видит свое отражение в ее глазах, – до встречи.       Ее зрачки на миг стали широкими, почти полностью заполнив собою радужку, затем резко уменьшились до точек. Взгляд помутнел, силы и воля покинули тело, отчего Сакура качнулась назад. Саске прихватил ее за острое плечо и не позволил упасть – через прикосновение Харуно показалась еще более худой и тонкой. Аккуратно уложив ее на подушку, он какое-то время держал ее за перебинтованную руку, боль в которой, как и вся иная боль, теперь должны были отступить. Затем поднялся и вышел из палаты, в которую немедленно направились Шизуне, Яманака и чета Харуно. Рока Ли к тому моменту в коридоре не было.       – Ты в порядке? – Наруто ждал его, облокотившись о стену, но неотрывно смотрел через открытую дверь в палату, пока ту не захлопнули.       – Почему я должен быть не в порядке?       – Ты провел у нее… много времени, – Наруто кивнул в сторону часов, висевших в конце коридора.       Саске не стал ему ничего отвечать, развернувшись и направившись к выходу.       – Стой, – тот последовал за ним. – Сай будет ожидать тебя у ворот деревни. Вы выдвигаетесь через час.       – Хорошо.       В ушах стоял небольшой гул. Сквозь призму пустоты сознания проступали вспышки, блеклые и слабые, через раз принимающие очертания прозвучавших слов, его и ее. Так странно. Не стоит сейчас заострять на этом внимание. Не время.       – Что будешь делать ты? – Саске искоса глянул на Наруто, когда они спускались с лестницы.       – Есть долг, который необходимо исполнить.       Дальше шли молча, думая каждый о своем. На крыльце Узумаки повернул в противоположную сторону, молча махнув рукой. Сделав несколько шагов, Саске остановился:       – Наруто, – окликнул он, не оборачиваясь, но зная, что тот тоже замер, – не смей идти за ними без меня.       Настала пауза, мгновенно развеянная ветром.       – Тогда поторопись, – интонация, с которой Наруто произнес фразу, была и знакомой, и другой; послышались размеренные, но тяжелые шаги.       Действительно. Сейчас в приоритете как можно быстрее закончить дела в остальных деревнях. А затем… Затем он и Узумаки избавят Совет пяти Каге от необходимости принимать какие-либо решения касательно ронинов: все долги будут полностью погашены.       В предрассветных сумерках тени на улице казались немного ярче, тишина – осязаемей. В прохладной свежести зыбкого тумана, неторопливо тянущегося вдоль пустой дороги, отражался тусклый свет фонарей. Зима, наконец, закончилась, но весна этого года будто еще не проснулась, и в такое утро, как это, возникало чувство, что этого никогда и не произойдет.       Электронные уличные часы с треснувшим стеклом яркими алыми точками показывали неумолимо идущее время. Саске выдохнул облачко пара, со всей силы зажмуриваясь, чтобы стало больно от напряжения мышц. Через несколько мгновений его глаза раскрылись медленно, в правом полыхнул алый блеск шарингана, который тут же погас, обузданный разумом.       Беспорядочно блуждающие в изнуренном сознании слова неожиданно легко сложились во фразу, даруя новой запретной технике, которая исчезнет из этого мира вместе с Саске, благозвучное имя.