Темнее всего перед рассветом

Нельзя спасти того, кто не хочет быть спасен.

Беллами Блейк больше не хочет чувствовать. Каждый гребаный день чувствовать съедающую, уничтожающую, стирающую его с лица земли боль. Желание разодрать кожу, сломать ребра и вытащить почерневшее, отбивающее слабый ритм сердце усиливается, когда Октавия ломает окончательно взглядом и словами. Ты жив, потому что мой брат. И Беллами лег бы прямо там, рядом с сестрой, позволил бы задушить, перерезать глотку, сделать что угодно, лишь бы ей стало легче. Он забрал бы весь огонь, сжигающий изнутри, и добавил к своему. Блейк вытерпит, стиснет зубы, превратит душу в бездонное нечто… и пойдет дальше. Потому что может, потому что должен. Потому что ради нее. Даже если Октавии Блейк плевать. Его новая комната чистая, большая и до ненужности уютная. Остров Бекки принимает гостя с радушием, а Эбби Гриффин отправляет парня из лаборатории хорошенько поспать, обещая, что расскажет все утром. Джексон провожает до огромного, белого, красивого дома, советуя попробовать еду Мерфи, на что Блейк лишь усмехается и идет прямо к лестнице, коротко кивнув Джону и Эмори. Ему хочется побыть одному. Беллами все еще не понимает, зачем он здесь. Что тут делает. Почему уехал из Аркадии. Почему одно лишь: ты нужен мне, вскрыло череп и прошло острым лезвием по легким. Он нужен ей. Для защиты? Помощи? Или просто… нужен. Яркий свет заставляет прикрыть глаза, привыкнуть, успокоиться, чтобы потом дыхание перехватило. Блейк не знал до этого ничего, кроме тесной, холодной комнатки на Ковчеге, разделяемой с мамой и сестрой, и палатки с жесткой, неудобной кроватью. А теперь он снимает с себя одежду, чтобы принять самый настоящий душ. Прохладная вода бьет по разгоряченному, израненному телу. Ожоги на руках пощипывают, но постепенно все проходит. И Беллами Блейк наконец-то чувствует покой. Потому что сзади доверчиво, сильно, пытаясь слиться в единое, прижимается его девочка. Потерянная, разбитая, с одной лишь болью в душе. Такая же, как он. Мурашки по коже бегут, когда она скользит пальчиками по напряженному животу, обводит выпирающие ключицы, поглаживает широкие плечи. Его дыхание теряется где-то в пространстве, ведь Кларк Гриффин ласково целует мужчину между лопаток, следует выше, к шее, вдыхая запах только что вымытых шампунем волос. Блейк сжимает тонкие запястья, поднося их к губам, касается пальцев, ладоней, стараясь не сгореть от нахлынувшей нежности. Ему до стучащих молоточков в голове срочно требуется спросить: зачем все это? Зачем пришла к нему? Почему не подождала в комнате, а решилась на такое нетипичное для Гриффин безрассудство. Боже, пробраться к голому мужчине в душ… Блейк вдруг широко так, искренне улыбается, и как бы ему не хотелось стоять вот так вот вечность, поворачивается к девушке лицом. И тонет. Тонет. Падает в эту синюю бездну, даже не сопротивляясь. — Привет, — тихий шепот еле различим сквозь шум воды, но Беллами слышит, конечно же. Ловит каждый вздох, каждый взмах длинных ресниц, каждое движение губ. Ее глаза еще никогда не были такими голубыми. Пальчики Гриффин проскальзывают в темные волосы, ладони Блейка исследуют спину, прижимая ближе к себе. — Привет, — отвечает, а потом, не сдерживаясь — больше никогда — целует. Осторожно, запоминая, пробуя. Беллами Блейк ощущает, как наполняется жизнью. Кларк тянется, обнимает крепко-крепко, делая поцелуй глубже, крепче, рассказывая ему обо всех своих чувствах, о том, как сильно скучала. Он не желает отпускать, но воздуха не хватает, и приходится оторваться, вдохнуть глубже и вновь обрушиться на чудесный, сладкий рот. Когда Блейк и Гриффин, укутавшись в теплое одеяло, лежат на мягкой — потрясающе мягкой — кровати, все вокруг перестает иметь хоть какой-либо смысл. Только они. Кларк, считающая россыпь веснушек на красивом лице, и Беллами, продолжающий тонуть в небесного цвета глазах. — Я слышала разговор мамы и Кейна, — вдруг прерывает тишину Гриффин, придвигаясь ближе, устраиваясь удобнее в сильных руках, — Ты заслуживаешь жизни. Как никто другой. Она целует его в шею, заставляя жмуриться. — Кларк, я… Я не знаю… — Ты должен позволить мне спасти тебя. Пожалуйста, Беллами Блейк, позволь мне, — блондинка обнимает сильнее, жмется и жмется, чувствуя, что ей мало — всегда будет мало — его, такого родного, домашнего, уютного, сильного, теплого. Дышит им, слушает спокойное, умиротворяющее биение сердца и постепенно засыпает. — Спи, Принцесса, завтра все будет иначе. Обещаю. И Кларк Гриффин наконец-то чувствует покой.