Возвращение

– А я и не думал, что увижу вас здесь. Что же вас привело обратно в Европу? – Белградский мирный договор, мой друг. Не слышали? – Краем уха. Я политикой занимаюсь мало и в крупных городах почти не бываю, просто сейчас больную мать навестить приехал. Как вам Вена, кстати? – Не хуже того, как её описывают. Как поживает Констанца? – Констанца?.. – Пожалуйста, не изображайте из себя непонятно кого. Я всего лишь спросил, как дела у вашей жены. Вы же поинтересовались, как мне нравится город. Это вежливость, господин Лостадос. – Тогда и вы не прикидывайтесь. Я вижу, вы её до сих пор любите. Одно вот только: она мне не жена. Я уже почти пятнадцать лет её не видел. Впрочем, могу сказать, где она. – Как… Вы не намекаете… что она… – Успокойтесь. Она жива. Пожалуй, мне стоит рассказать всё откровенно. – Не то чтоб я имел какое-то право требовать от вас полной честности, господин Лостадос. – Я думаю, вам следует обо всём узнать. – Я слушаю. – Не обессудьте, что я хожу тут вокруг да около… мне очень тяжело начать рассказ. В общем… После того, как мы вернулись в Испанию, у Констанцы внезапно началась нервная болезнь. Она часто плакала, тосковала. Раздражительной какое-то время была. Врачи, разумеется, списали всё на запоздалое потрясение и посоветовали здоровый сон и покой. – Они всегда так делают, когда не знают, что посоветовать. – Вот именно. Констанца становилась всё печальнее и печальнее. Нашу свадьбу мы отложили. Всё приготовленное – платья там, украшения, кушанья – я подарил Педрильо и Блонди, которые благополучно и обвенчались в день, назначенный прежде для нас. У них сейчас пятеро детей, четыре сына и дочка. – Я рад за них. Искренне рад, не думайте. Они заслуживают всяческого счастья. – А Констанца всё чахла и чахла, из дома не выходила. Когда мне сообщили, что она позвала отца Марка, я совсем потерял надежду. Думал, всё, при смерти она. А потом вдруг она ко мне приехала и мне во всём призналась. Она вас любила. – Любила?.. – Вам плохо? Воды? – Нет… нет… всё в порядке. – Конечно, я сам виноват, так сразу сказал, вас не подготовил к этому… Но это сущая правда. Ох, Констанца, Констанца… ангел она во плоти, никак иначе. Она плакала очень и сказала, что не могла ответить на чувства вероотступника и многожёнца. Простите. – Да что извиняетесь… сами знаете. Боже, как же она страдала. А я думал, она из-за разлуки с вами казнилась. – Она встала на колени и взмолилась, чтобы я расторг нашу помолвку. Я, разумеется, согласился – переживал ужасно, но ведь лучше так, чем потом видеть каждый день такие терзания. – И где же Констанца сейчас? Хотя, кажется, я уже знаю. – Да. Где-то полтораста миль к юго-западу от Сарагосы, женский монастырь святой Доротеи. Местоположение мне известно благодаря Блонди, она ездила пару раз проведать Констанцу. – И как же вы… справились без неё? – Пришлось. Наследник оранского губернатора, как вы понимаете, не может долго предаваться отчаянию. Жену отец подобрал, Маргариту… сынка мне родила, Хуана, и умерла, бедная, от горячки. Хуан мой меня уже перерос, на ратные подвиги рвётся, а я поместьем занимаюсь. А у вас там как? – Мне тоже звание отчаиваться подолгу не велело. Тридцать два сейчас сына у меня – красавцы, храбрецы… Дочек тридцать девять, десять уже замужем. – И как это вы всех помните! Семье-то вашей разве без вас не тяжело? – Мустафа, старший сын, за ними следит. Он хороший наследник, жён моих не оставит. – Вы ж говорили, что в Европу приехали только по поводу мирного договора. – Договора… Договор договором, да не в этом дело. Душу как-то томить стало, что умру в Турции. Что не положат меня в домашней капелле нашей семьи, в Мадриде. Однажды почувствовал – совсем невмоготу. Собрался быстро да воротился. – Долетели молитвы Констанцы. Может, съездите, проведаете её? Блонди вам с удовольствием точную дорогу укажет. – Лучше не надо. Что её тревожить? Пусть Блонди ей передаст… передаст, чтоб поминали меня в монастыре. – Вы что ж, и в веру прежнюю вернулись? – Когда проезжал Мадрид, переговорил с моим старым духовником. Он ещё жив, оказывается. Чудом я его разыскал. Передайте через Блонди Констанце, чтоб поминала в молитвах Александра. – Хорошо… Признаться, вы меня приводите в изумление. – Второй раз от вас это слышу. – Вы уверены, что не хотите съездить к той обители? А то Блонди может… – Совершенно уверен. Ох, уже час дня. Мне нужно идти – мирный договор сам себя не обсудит. – Я тоже пойду. Матушка моя поправилась, я сегодня домой еду. – Прощайте, господин Лостадос… скажите, она меня действительно любила? – И любила, и наверняка любит до сих пор. – Благодарю. Всё, тогда точно туда не поеду. Не нужно смущать её, раз она постриг приняла. Прощайте. Мне пора.