На чёрно-белых клавишах рояля...

      Сколько времени уже нахожусь в этом столь удивительном и загадочном замке, Димо старался каждый раз подбирать новые песни, чтобы день ото дня они не повторялись. Но сегодня музыканта будто внезапно подменили и с самого моего пробуждения он играет одну и ту же мелодию, словно в старом граммофоне заела взятая из закромов виниловая пластинка и никто не смеет прикоснуться к ней, чтобы сменить.       Но, несмотря на это, меня ничего не раздражало, наоборот, все ноты основательно засели в голове. Становилось страшно, что если всё вдруг стихнет, то в тот же миг я позабуду обо всём. Не покидает меня и сильно ощущение того, что когда-то мне уже приходилось где-то слышать эту музыку. И теперь, сидя у подножья лестнице ведущей в библиотеку, пока Димо так увлёкся своей игрой на рояле, пытаюсь найти один особенный листок среди других партитур, которые собирала вместе ещё в день своего появления здесь.       Откуда-то сверху послышались громкие, но в тот же момент и глухие звуки шагов. Оторвавшись от важных поисков, поворачиваю голову и первым, что увидела, был белый просторный балахон. То есть за мной стояла ни кто иная как Дама в маске, ещё недавно сладко дремавшая среди книг. Поэтому было удивительно сейчас видеть её бодрствующей за пределами библиотеки.       Поначалу она просто стояла, скрестив руки на груди. Из-за своей одежды девушка напоминала прекрасную белую статую без единого изъяна. Вскоре, прислонившись плечом к каменной стене, Дама, чьё имя всё ещё оставалось для меня нераскрытой тайной, наклонила голову в бок. Трудно сказать из-за маски, куда сейчас устремлён её взгляд, но мне казалось, что смотрела она точно на растущее не по дням, а по часам дерево, после на виртуозного музыканта, творящему ныне мелодию за клавишами рояля. До ушей доносится слабый смешок.        - Он глупец, – послышался как гром среди ясного неба тихий женский голос. – Так старается, но всё в конце этой истории окажется тщетным…       Отчётливо слышу, как тикают висевшие у неё на шее часы, которые девушка взяла в свои руки, слегка опустив голову. Вмиг она легко разворачивается и поднимается по крутым ступеням обратно в комнату, где бережно хранятся знания за переплётами книг.       Долго гляжу ей устало вслед, перед тем как вновь вернулась к поискам своего заветного сокровища. Уж слишком отчётливо шепчет мне интуиция, что лист с текстом песни должен быть именно тут. Ведь именно я когда-то написала его…       Всё утро небо по страшному хмурилось, словно кто-то разозлил его. Но теперь оно прояснилось. Не видно ни единого тёмного облачка, а ласковое и согревающее всё и вся солнышко будто бы манило ручкой, приглашая прогуляться. По этой причине хотелось как можно скорее сорваться с места и выбежать на улицу, отбрасывая на ветер все свои переживания и невзгоды.       Хотя, если так задуматься, то сейчас у меня не было ни минутки для расслабляющего и тело, и душу отдыха. А во всём этом виноват Вару! Вот нравится же ему давать мне задачки, тем самым пуще издеваясь надо мной. Вчера он написал новую музыку к выступлениям, только слова подобрать самому так и не получилось. Поэтому впоследствии нам вдвоём пришлось мучиться и корпеть над текстом песни, но ничего путного придумать не смогли. В конечном итоге всё закончилось фразой этого наглого и несносного парня: «Поручаю это дело тебе! Завтра всё уже должно быть готово. Чао!». Если бы это его «Чао» было материально, давно бы натянула его Вару на голову.       Недовольно фыркаю от возникшего образа зеленоволосого хулигана в голове и, отворачиваясь от окна, возвращаюсь мыслями на всё ещё идущий урок зарубежной истории. Продолжая медленно и лениво записывать весь материал, который диктовал нам учитель, что едва не уткнулся носом в учебник. Я очень сильно люблю этот предмет, но в эту минуту настрой был сбит этим… Этим!... А ну его, даже нет сил обозвать его как-нибудь.       Откидываюсь на спинку стула, поднимаю голову, чтобы посмотреть в потолок, словно там что-то должно быть удивительное. Ох, не жизнь, а какая-то антиутопия, которая представлена людям во многих современных произведениях и фильмах.       Внезапно замученную думками голову озаряет светлая мысль. Антиутопия, да? Утопия… Повторяю слово, словно смакую его, пытаясь понять вкус. Перед глазами стали пролетать такие нужные и правильные слова, что я, не теряя времени, прокручиваю по привычке ручку в ладони и записываю текст новой песни прямо в предметную тетрадь.        - Step through the gate into Utopia Sink into a world of Melodia, – тихо напеваю себе под нос, чтобы никто не слышал.       Вдруг ко мне ближе подвигается сидящая рядом Николь и шепчет прямо в ухо, слегка щекоча его дыханием:        - Понятия не имею, что ты там задумала, но после не забудь вырвать этот листочек. А то, прекрасно зная тебя, потом сдашь его вместе с тетрадкой, – смотрю на неё и смущённо улыбаюсь. Нравится же ей вгонять меня в краску от испытываемого стыда.       Люблю свою рыжеволосую подругу за то, что она не так часто лезет в мои дела, даже ради научного интереса. Ведь мне пока что не хочется, чтобы она вместе с моим братом узнала о моей подработке в кафе.       Пересмотренная чуть ли не три раза стопка партитур лежит на первой ступеньке лестницы. Тяжело вздыхаю, смотря на эту кипу бумаг. Нет здесь этого листка. И с чего я вообще взяла, что он может чудеснейшим образом оказаться тут?       Вся музыка резко замолкает практически на середине, погружая комнату в холодную и липкую тишину. Без привычных музыкальных аккордов помещение сереет и замирает, как и время. Димо поднимается со своего места и, взяв что-то с крышки рояля, присущими ему размашистыми шагами идёт ко мне. Садится напротив меня на пол и протягивает длинными пальцами тот самый листок с тусклой клеткой, который исписан моим почерком яркой синей пастой. Как только беру их в свои руки и прижимаю к груди, музыкант поглаживает огромной ладонью мою голову, словно пытаюсь таким образом успокоить.        - Ты так добр ко мне, – говорю с улыбкой, глядя в глаза моему доброму волшебнику Димо.