Дыхание вечной зимы

      Из тёмной глубины рифтенского канала на него смотрело чьё-то лицо.       Разбухшее от воды, обезображенное предсмертной агонией и изрядно обглоданное жадными до плоти рыбами, оно смеялось оскалом крупных сколотых зубов. Страшный пустой взгляд белёсых глаз, — вернее, только одного сохранившегося, — искривлённый провал рта, распахнутого, словно в порыве беспросветного отчаяния, — всё это почти до нервной дрожи пугало мелкого городского воришку — невзрачного данмера, едва переступившего порог юношества. Морозный ветер с Севера, кружащий в стылом воздухе одинокие снежинки, колюче обнимал за плечи и забирался под прохудившуюся рубаху жестокими ледяными укусами-поцелуями. Влажный холод, исходящий от воды, вцеплялся в щиколотки пальцами утопленника — cознание подбрасывало видение фиолетово-бурой руки с рыхлой набухшей плотью, сжимающей обломанными посиневшими ногтями тонкую пепельно-серую лодыжку.       Юноша ждал. Он нетерпеливо переступил босыми ногами, сбрасывая ощущение холодных рук, выдохнул в промозглый утренний воздух облачко пара и отступил в тень, напряжённо прислушиваясь. Чуткий слух улавливал крики торговцев на верхнем уровне Рифтена, звуки ленивой пока ещё суеты просыпающегося города — и ничего из того, что он ждал. Блестящие алые глаза эльфа настороженным цепким взглядом скользили по деревянным ступеням наверх, по просматривающемуся с этой позиции участку верхнего Рифтена — и не находили того, что искали. Юноша уже начинал заметно нервничать, когда наверху раздался звонкий женский крик:       — Вор, вор! Стража!       С лица юного данмера мгновенно ушло напряжение. Тягучим быстрым движением он шагнул на середину деревянного настила и, приняв вид едва проснувшегося городского жителя, медленно направился к деревянной лестнице, ведущей наверх. В голове образовалась приятная пустота, словно у человека, занятого любимой работой — так оно, впрочем, и было. То, что он делал, было для него так же обыденно, как для кого-то — разложить товар на прилавке.       До чутких данмерских ушей донёсся топот подкованных железом сапог и гневные крики, а в следующее мгновение с лестницы быстрой тенью скользнул растрёпанный бретонский мальчишка. Он рванулся к данмеру, на бегу двинул плечом — на вид сильно, на деле даже синяка не останется — и юркой тёмной ящерицей понёсся куда-то вглубь нижнего квартала. Тёмный эльф шагнул в сторону, восстанавливая равновесие и сбитое дыхание, и проводил напряжённым взглядом отряд стражи, предследующий вора. За мальчишку он давно уже не боялся, но неизбежное волнение всё равно каждый раз проступало на незапоминающемся сером лице: узы их маленькой воровской семьи были крепче, чем иные родственные.       Крепко сжатые пальцы холодило гладким золотом, когда юноша направился в сторону Крысиной норы.       Он снова появился там спустя несколько дней. Пришёл, безликой полупрозрачной тенью скрываясь в полумраке предрассветных сумерек. Прошёлся по настилу из привычно сырых досок, зябко передёрнул плечами, взглянул в глубокое небо, налившееся бледной, мёртвой синевой — и до первых рыжих лучей Магнуса застыла у стены безучастная серая фигура.       Лишь потом не выдержал — шагнул из тени, расцвечивая тёплым светом серую обветренную кожу тонкого непримечательного лица. Солнце позолотило иней в волосах — он вспыхнул яркими оранжевыми искрами, стоило юноше опустить голову и взглянуть вниз, на грязное тёмное зеркало рифтенского канала.       На этот раз из воды, хранящей многие сокрытые на дне тайны, на него смотрело лишь его собственное лицо.