У меня была мечта

У меня была мечта. Мне было десять лет, когда я захотел создавать чудеса. Такие маленькие. Теплые. От всего сердца. Со всей благодарностью к миру и людям, меня окружавшим, за то, что не отвернулись от моей темной и непоседливой сути. Я ведь был тем еще сорванцом с опилками в голове. Но нет. Меня забрали под крыло, приютили - на том и спасибо. Я вырос хорошим магом, умным и воспитанным человеком, которому судьба уготовила еще ни едину дорогу разочарований. Говорят, что в детстве люди тянутся именно к тому, что у них больше всего получается, именно в детстве ребенок выбирает себе будущую работу по духу. Для меня этой работой стала магия. Магия слова, изображения. Скажешь волшебные слова, выльешь пузырек с жидкостью на печать, заготовленную ранее на листе бумаги, и вот, ты уже один из тех хвастунов, что по молодости стреляют файерболами от неразумности своей, супротив воли собственной, да разума самозабвенного. Я тоже таким был. Не знал, зачем нужна мне эта вся магия, для чего я занимаюсь уничижением себя, здравия своего и собственного времени на эту вопиюще неблагодарную науку. Но сердце говорило мне - иди. Иди вперед. Твое время блистать еще не пришло, а когда придет - ты знать не знаешь, и никогда не угадаешь, сколько бы не гадал, не угадывал, ибо время твое, как мгновение - лучезарно и самозабвенно в своем утреннем сиянии лучей солнца. Не знал я тогда, грешный, какую роль уготовила мне судьба моя в своих игрищах ненасытных, не знал я, сколько слез придется пролить и за какие этакие идеалы положить голову свою на плаху мира. Не знал, и был беззаботным юнцом, чей идеал был и предел мечтаний - определенная дама приятной глазу наружности. Сегодня я хотел бы оказаться таким же Незнайкой, каким был тогда: умным, храбрым, бесшабашным и, конечно же, смелым, с горящими глазами. Только мои глаза, мне так казалось, могли разрушить эту тьму, сгущающуюся надо мной - я в это слепо верил. Но я сам был тьмой. Своей собственной тьмой, что ковала в печи души моей пламенной латы себе червленые, да с отравленным ядом желчь мою сравнивала, дабы положити конец солнцу моему ясному. Горел. Горел внутри и выпекался я в этой печи адовой. Терзали мне душу в клочья чьи-то пальцы тонкие, да вострые, разрывали мне сознание, да диктовали устои свои первопричинные. Возомнили они себя Богами Мира Сего, дабы душу мою сокрыти от их влияния, дабы не поднялась она против Их восстания, и не убийствовала силою своей огненной на печи червленые. Но у меня была мечта, и я шел к ней. Меня не интересовало ничего, кроме магии, заточенного карандаша, да науки письменной, чтобы создавать заклинания храбрые, да вызывать их суметь подле словом звонким. Творец по натуре, я жаждал творения, аки сотворила меня матушка по средствам чресел своих мужественных, ибо Творение есть естество человеческое. Когда свеча догорела, когда моей жизни подошел черед, когда демон, сокрытый за семью печатями, Шабронигдо, взял верх над моей сущностью, тогда-то я понял, куда стремился, по каким причинам горело мое сердце и велело мне магии жизни свою отдати. У меня была мечта. Мечта, о которой я вечность свою грезил, к которой стремился. Я не знал причины своих мечтаний, но суверенно верил, что мое предназначение должно быть именно этаким. Раскаленным. Ярким. Пламенным. Меня раздирало от желания творити, не вытворяти, архаичным словом заведовати на благо мира этого и того. Яко жизни моя к концу катится, яко светлая Сейрю-о меня уничижати собралася на вершинах Катаарта - гор могучих, стоглавых, с пиками вострыми, да снегами холодными, я признаться могу всем: себе и Вам - я исполнил мечту. Этой мечтой я был сам.