как во сне

Тимофей не любил читать кому-то свои стихотворения. Выкладывать – пожалуйста. Давать исписанные листочки – легко. Но вслух, голосом, немного дрожащим от того, сколько во все это было вложено – это слишком сложно, слишком невозможно. Но то, что невозможно – иногда делается. И имеет от того большую важность. Верно? Мамочка, утро доброе. Все хорошо. У меня ничего не случилось пока ещё Криминального, я не вывихнул здесь плечо, Бывает, конечно, холодно, но чаще-то - горячо Шепотом в полутьме – где-то на столе горят свечи, потому что лампы уже осточертели, в них все тонет и от них тошно. Свечи, которые стали уже каким-то признаком романтики – а на деле обычный способ убежать от повседневности, от того, что уже невозможно видеть. От того, с помощью чего уже невозможно видеть – как выход в другую реальность, где лучше слышишь и слушаешь. Ульяна улыбается, еле слышно посмеиваясь, склонив голову на бок и сонно прикрывая глаза. У нее слипаются глаза, веки липнут друг к другу, слишком много всего за день происходит, чтоб сейчас продолжать держаться. Но она пытается. В этом стихотворении – весь проект, весь Тима, так по-простому, нелепо рассказывающий легко об этой жестокой борьбе, которая поднимает под себя, кого-то ломает. Я один из немногих, кто правда видит повсюду смысл. Мы живём как один, забывая текст, не считая чисел. Нужно быть фанатиком, чтоб достигнуть здесь неимоверной выси, Но ведь это теряет смысл Без душевных песен и честных писем Ульяна смотрит куда-то в окно, где за полузакрытыми шторами видно горящие окна соседних домов и где-то внизу мелькающие машины, сверкающие фарами. Она боится смотреть на Тиму, словно что-то прервет этим – он читает, полностью погружаясь в себя, и нельзя его из этого вырывать, никак. Ульяна думает о том, насколько это про него – про этого Тима, который пишет стихи и танцует, чтоб донести какие-то чувства, но половина девочек, которые восхищаются красивыми мальчиками, даже иногда не смотря на их технику, даже не обращают на это внимание – даже не знают об этом, потому что зачем им знать что-то о Тиме, если есть другие – харизматичные, наглые и прочие, прочие, прочие. Ты ведь знаешь, мам, сколько света живёт во мне, Только свет не нужен этой большой стране - Ей бы - что послаще, попережёваннее извне... Ну а это, видишь ли, по определению не ко мне Ульяна думает, что она не знает всего того, о чем он говорит – слишком уж мало времени, чтоб столько узнать. Ульяна боится, что она – не из тех, кто видит смысл, что она более поверхностная для Тимы, а потом, покачав головой, пытается надеяться на то, что тогда бы он ни за что не прочитал бы ей это все – сам, вслух, тихим-тихим шепотом, от которого Ульяна даже немного дрожит. Ульяна не понимает, как этот мальчик, настолько не подходящий для телепроектов, настолько искренний для них, все это переносит. Как он давит, давит безжалостно все это в себе – потому что иначе никак, не выживешь, погибнешь. Но он же никак не может это убрать – это настолько Тима, что он как раз без этого погибнет. Глаза Ульяны совсем закрываются, ее медленно обволакивает темнота – и тепло комнаты вокруг. Она улыбается, даже засыпая, от этих слов, от этого невозможного искреннего Тимы, который задается слишком сложными вопросами. Где, Россия, бескрайность твоей души? Не теряй её, пожалуйста, не туши! Отыщи, что потеряно, Господи, отыщи, Как бокал насущного донизу осуши, И напомни всем, как прекрасна она в тиши Как во сне.