Время идет, а желтые цветы все так же продолжают цвести.

Время идет, а желтые цветы с поверхности все так же продолжают цвести в подземелье. Санни не послушалась Флауи – она вернулась на поляну через пару дней. Все это время она чувствовала вину за то, что сделала. Когда она случайно использовала на дяде Папсе свой огонь, тот еще долго ходил, потрясывая кистью, чувствую колкие приливы тепла. Он отшучивался, что ему, Великому Папирусу, такой огонек боли особой не причинит, но вот созданию из плоти и крови он может нанести серьезный урон. Про Флауи становилось страшно думать. Цветок за это время совсем стал плох – увял, обессилил, на разговоры совершенно не реагировал. Только голову ворочал от лица Санриэль. Девочка продолжала ухаживать за цветами, носила воду, оставляла угощения для Флауи, ждала, когда он оправится. В последний раз, когда Санни смогла посетить цветок, тот осторожно придвинулся к ней, устроился на колене. Они вместе смотрели на то, как мягкий солнечный свет переходит в красно-оранжевые оттенки, за которыми пришла ночь. Флауи все это время думал о том, что что-то с ним не так. Тело болело, но не от физической боли. Каким-то образом в нем накопилось много душевной боли, той, ощущения от которой он почти забыл. В воспоминаниях продолжало всплывать испуганное лицо Санни. Оно так напоминало его, когда он был ребенком, такое же… напуганное. А от мысли, что это именно он так напугал девочку, становилась как-то не по себе. Ему не хотелось делать больше больно ей. Спустя две неделю девочка нашла Флауи уже с опавшими лепестками, безжизненно лежащим на своем бугорке в окружении желтых цветов с поверхности. Все, что она теперь могла сделать для цветка – это сидеть и оплакивать его, прижав к себе. - Азриэль, прости меня. Я не хотела… Флауи больше не отвечал Санни. Девочка оставила цветок на том же месте, где он и рос, положив на траву и укрыв желтыми цветами с поля.